Эм + Эш. Книга 1 - Елена Алексеевна Шолохова

После выступления он дышал тяжело и часто, грудь вздымалась, от разгорячённой кожи исходил жар, зрачки расширились, затопив всю синеву так, что глаза казались чёрными безднами. Я от неожиданности охнула, инстинктивно попыталась отпрянуть, но он в ответ на моё жалкое сопротивление только крепче прижал меня к себе. И только тогда выдохнул, коснувшись губами уха: «Потанцуем?». От этого секундного лёгкого прикосновения по шее, по всему телу побежало сонмище мурашек, и внутри всё затрепетало. И эта дрожь потекла-побежала по венам, охватывая всю меня целиком. Я еле-еле переставляла вмиг ослабевшие ноги. Каждый вдох давался мне с огромным трудом. Просто удивительно, как ещё сообразила и, главное, как осмелилась поднять руки, положить ему на плечи, коснуться его кожи, которая буквально жгла пальцы. Горячая волна затопила лицо, шею, грудь — здесь было всё: и стыд, и смущение, и паника, и то самое болезненное наслаждение, только во сто крат острее. Одновременно хотелось вырваться, убежать и, наоборот, ещё глубже погрузиться в этот омут, забыться, пропасть.

Слава богу, кто-то додумался выключить свет. Я не видела, что до этого момента творилось вокруг — у меня вообще всё плыло перед глазами, но, по-моему, все оцепенели от неожиданности. Шаламов же, как только стало темно, вообще осмелел. Он то и дело касался моей щеки губами. Вроде бы и не целовал, а просто раз и проведёт уголком губ, как бы случайно зацепит мочку. Но вне всякого сомнения, специально! Я же инстинктивно сжималась, пряча шею и щёку, но он находил висок и снова путешествовал губами по коже. А меня от всего этого буквально колотило изнутри. Что он творит? Что со мной творится? И руки он не просто держал на талии, а как будто исследовал на ощупь мою спину и поясницу, неспешно перемещая горячие ладони то чуть выше, то чуть ниже, то немного влево, то вправо. Как бы поглаживал, но гладят нежно и легко, а он — крепко, даже властно. И от каждого движения его рук и губ моё сознание совершало кульбит. Я как будто умирала и воскресала. И не могла поверить в происходящее. Совру, если скажу, что это было неприятно. Это было умопомрачительно.

Да, я наверное действительно сошла с ума. Потому что вскоре не просто перестала зажиматься, но ещё и наклоняла голову вбок, открывая шею, будто подставляя поддразнящие прикосновения. Нет, не «будто», уж будем честны. Мне в самом деле этого хотелось. Но он наоборот перестал меня касаться и даже слегка отстранился, однако не разжимал рук. А я уже утонула в новых ощущениях. Кожа сладко ныла, и отчаянно хотелось, чтобы так продолжалось и продолжалось.

Но только я в непонимании подняла на него глаза, как он впился мне в губы, порывисто, нетерпеливо, жадно, даже с какой-то грубой яростью, будто не целовал, а наказывал. И это ещё больше сводило с ума. Напрочь лишало рассудка и воли. Да мне и самой хотелось подчиниться этой силе. В животе налился тяжестью горячий пульсирующий шар, словно сердце вдруг увеличилось до гигантских размеров и упало вниз, но продолжало неистово колотиться. В голове не осталось ни единой осознанной мысли — сплошной дурман. Его рука скользнула вверх, от талии к шее и сжала затылок, как будто я могла вырваться. Ой, конечно же, не могла. И не хотела.

Заиграли финальные аккорды композиции, и Шаламов неожиданно прервал поцелуй и выпустил меня. Ни слова не говоря он развернулся и стремительно вышел из зала, оставив меня одну в каком-то полуобморочном состоянии. На неверных ногах я добралась до подоконника и буквально рухнула на него в изнеможении. Что это было? Что он со мной сделал? Губы так и жгло.

Я прижалась виском и скулой к холодному стеклу и прикрыла глаза, постепенно успокаиваясь и восстанавливая дыхание. И пусть разгорячённое лицо почти остыло, дрожь утихла и сердце вернулось в обычный ритм, нов голове, не смолкая, стучало: «Он меня поцеловал! Он меня поцеловал!». И это приносило странные эмоции: с одной стороны — изумление, ликование, упоение, а с другой — замешательство, стыд и… страх. Я не понимала, зачем он так сделал. Зачем поцеловал меня? При всех! При Шестаковой! От того и было стыдно. Все ведь видели — его подруга, мои одноклассники, Мочалова (повезло ещё, что именно она вела вечер, а не наша историчка. Та уже летела бы на всех парусах к отцу с докладом). А страшно становилось от мысли: что будет потом?

Так я и просидела почти весь вечер. Шаламов на дискотеку не вернулся. А я ждала. Мне казалось, что только он в силах хоть немного развеять мои терзания. Светка Черникова ко мне тоже не подходила. Догадываюсь, что обиделась из-за Шаламова, и даже могу её понять. Вон как она темнела лицом, когда встречала его с Шестаковой, а тут — лучшая подруга. И ещё этот поцелуй… Но она ведь видела, что он сам подошёл, что я его не провоцировала, не заигрывала с ним. В общем, я сама не ожидала, даже предположить не могла, что так получится.

Я уже собиралась уходить, когда меня догнали Вилкова с Зиминой.

— Уходишь уже?

Я кивнула.

— Ты подожди немного. Мы только что были на третьем этаже, там девчонки из 11 «А» засели в коридоре. Про тебя говорят, — сообщила Вика, — плохо…

— Шестакова вся в рыданьях, — добавила Алька, — хочет тебя убить.

— Лучше подожди, когда вечер закончится, и они уйдут. А то мало ли…

— Да мне не надо на третий, я у мамы разделась, — пояснила я девчонкам и пошла на выход.

Вот так, неожиданно, нажила я себе врага в лице Шестаковой. А она известна своей манерой выяснять отношения. Если Черникова, которая, в принципе, из той же породы, привыкла беседовать на кулаках, то обычные девчонки боятся попасть под её гнев. Так что это не самое приятное обстоятельство. Я её не боюсь и даже уверена, что при случае смогу постоять за себя, всё-таки отработанные годами удары по мячу тоже кое-чего значат. Я боюсь другого — слухов. Одна мысль, что по школе будут говорить, что Майер подралась с Шестаковой — да ещё из-за мальчика! — ввергала меня в ужас. Опять-таки Светке были нипочём эти разговоры, а как