Бегущая под дождем - Анатолий Чупринский

— На двоих в самый раз! — непонятно ответила Надя.

Непонятно для «тушек». Для нее с Натальей все очень даже понятно. Просто и естественно.

— Ну, давай! Удивляй! — пробормотала какая-то из «тушек».

Для начала Надя выдала по несколько куплетов из шлягеров телепередачи «Старые песни о главном».

Она обвела «Ха-ха-тушек» оценивающим взглядом и подняла глаза чуть повыше. Стала смотреть куда-то вдаль, поверх их голов.

«Ну, держитесь! Хи-хи, хо-хо, тушки!».

И Надя Соломатина запела:

«Вот кто-то с горочки спустился…Наверное, милый мой идет…»

Она чуть прикрыла глаза и увидела небольшую покатую горку, возвышающуюся над светлой рекой… По довольно крутой пыльной дорожке к реке спускался… Леонид Чуприн… Он нес на плече несколько обструганных досок и приветливо улыбался… И подмигивая, показывал Наде в сторону реки, на берегу которой, покачиваясь на миниатюрных волнах, стояло древнеегипетское судно…

«На нем защитна гимнастерка…

Она с ума меня сведет!».

Потом Надя без паузы выдала знаменитую некогда «Одинокую гармонь» на слова незаурядного, к сожалению сейчас почти забытого поэта Фатьянова.

И естественно опять перед ее мысленным взором на тихих улочках сонной деревни с гармонью в руках возник… Леонид Чуприн.

«Снова замерло все до рассвета,Дверь не скрипнет, не вспыхнет огонь,Только слышно на улице где-то,Одинокая бродит гармонь…»

Честно говоря, не очень вязалась эта самая деревенская гармонь с обликом насквозь городского человека Леонида Чуприна. Но в восприятии Нади не было никакого несоответствия. Все очень органично сочеталось.

«Что ж ты бродишь всю ночь одиноко,Что ж ты девушкам спать не даешь?».

Третьим номер без перерыва Надя, не глядя на «Тушек», не беря в голову их реакции, исполнила, ни много, ни мало, «Элегию» Масне. Акапелло! Всем известно это прекрасное произведение в исполнении Федора Шаляпина. Надя явила миру свой вариант.

«О-о! Где же вы, дни любви…Сладкие сны, юные грезы весны…»

Над полутемным залом ДК им. Зуева звенел чистый, сильный и высокий девичий голос. Он слегка дрожал, выпевая высокие ноты. Было в нем что-то такое… что не может оставить равнодушным самое черствое сердце.

«Все унесла ты — любовь!Ты — солнца свет, и мечты, и…»

Где-то в середине исполнения, еще не подойдя к кульминации, Надя услышала в полутемном зале… смех. Она сделала крохотную пауза и в это мгновение отчетливо услышала. Из зала, действительно, доносился смех.

«Тушки» смеялись. Одна из них, кажется, самая противная, Черная, даже сдержанно похохатывала, закинув голову назад.

Надя на полуфразе замерла. Остановилась. Поднесла к глазам ладошку и, загородившись ею от лучей прожекторов, нещадно лупящих прямо в глаза, начала всматриваться в зрительный зал.

«Тушки» смеялись. Белая — сдержанно, прижав к пухлым щекам пухлые ладошки. Черная — нагло и вызывающе, как-то даже зло, откровенно зло. Разноцветная — как-то невразумительно и заискивающе подхихикивала подругам.

«Тушки» опять склонив головы друг к другу, переговаривались уже в полный голос.

— Пещерный век!

— С какого дерева она слезла?

— Кто ее привел?

— Ты меня спрашиваешь?

— Нет, девочки! В ней что-то есть. Надо брать. Подучим малость и… сойдет.

— С ума спрыгнула?

— Как хотите, мне она нравится.

— Ясно. Тебя теперь на девочек потянуло?

«Тушки» громко хохотали. Открыто, не сдерживаясь. И не глядя на Надю.

Разумеется, Надя не выдержала. Громко и выразительно, как ей показалось, кашлянула. «Тушки» на мгновение замолчали.

— Что, собственно, вас так веселит? — сдерживаясь, спросила Надя.

— Рыжая! Ты не обижайся! — отсмеявшись, сказала Белая. — Но уж больно ты какая-то… нескладная!

— Это почему? — все еще сдерживаясь, спросила Надя.

— Ты куда пришла?

— Собралась сеять разумное, вечное? Нести в массы высокое и чистое? Тебя, небось, неверно сориентировали…

— Тебя кто привел? Жигора? Тоже, нашла себе консультанта, посредника…

— Вам нужна солистка? — с вызовом спросила Надя. — Да или нет?

— Ну, допустим, — усмехнувшись, сказала Белая.

— Ну-ка, спустись в зал! — распорядилась Черная. — Давай поговорим по душам.

— Постою. Мне здесь удобнее, — мотнула головой Надя. Но все-таки подошла к краю рампы.

— Ты человек не без способностей. Только…

— Ты не туда попала! — отрезала Разноцветная.

— Думаешь, мы чистым искусством занимаемся? Не-а! Мы бабки зашибаем. Искусство оно там… — махнула рукой куда-то далеко в сторону Черная. — Мы рылами не вышли. А ты, видать, нацелилась завоевывать эстрадный Олимп?

— Взять мы тебя, конечно, можем. — поддержала ее Разноцветная. — Только ты, видать, девушка адресом ошиблась. Мы даем концерты в основном в тюрьмах и военных гарнизонах, поняла, рыжая? Контингент у нас специфический. И репертуар, сама понимаешь, тоже. Ты хоть «Мурку» наизусть знаешь? А «Шумел камыш»? А эту? «Когда качаются фонарики ночные… И все на улицу бояться выходить…». — с чувством пропела она и, усмехаясь, уставилась на Надю.

— Вообще, ты сама-то как? С блатным репертуаром знакома? — рассудительно начала выяснять Черная.

— Мы без блатняжки и на кусок черного хлеба без масла не заработаем.

— Запомни, рыжик! — материнским тоном добавила Белая, — Искусством в шоу бизнесе и не пахнет. Кто быстрей и больше, тот и лучше. Кто успешнее, тот и талант.

Из зрительного зала на Надю смотрели три пары пустых выпученных глаз. Три рта, три распахнутые пасти изрыгали сиплый смех.

— Если настаиваешь, мы тебя возьмем…

Дальше «Тушки» продолжали разговор уже между собой. На Надю почти не обращали внимания. Изредка только обращались с вопросами.

— Тощая она очень.

— Задницу мы ей нарастим. Пиво со сметаной. Три раза в день. Через неделю станет пышкой. Это я беру на себя.

— Не пью пиво! — вмешалась со сцены Надя. Громко и отчетливо.

— Придется, если хочешь на сцену.

— Если хочешь с нами работать…

— И одеваться придется по-другому…

— И переспать кое с кем, если понадобиться. Ты, небось, давно уже не девочка. Так что, не ломайся. Тебе предлагают работу…

— Что-о!? — сморщившись, переспросила Надя. — Переспать!?

— Для дела, рыжик, для дела! — материнским тоном успокоила ее Белая. — Тебя ведь не убудет. Все мы через это прошли…