Клинки надежды - Алексей Волков

– Не откажусь. Так вы теперь думаете, что, став оборотнями, поселяне стали опасаться креста и молитвы?

Георгию невольно вспомнились рассказы тех, кто присутствовал при разоблачении оборотней в одной из деревень на пути к Смоленску. Свидетели в один голос утверждали, что отец Иоанн пробовал воздействовать на разоблаченных крестом, однако этот естественный путь оказался бесполезным.

– Не знаю, Георгий Юрьевич. Может, опасались, может, храм мешал их превращению, все-таки намоленное место, а по религии поселяне превратились в нечисть. Может быть, и гораздо проще. У кого-то не угасла совесть, вот они и решили уничтожить ее вещественный символ. Или, скажем, батюшка пытался самоотверженно бороться с эпидемией и поплатился за это. Кто теперь скажет? Главное, пуля их берет, а остальное… Если в сердце человека угасла вера, то как на него может подействовать молитва?

– Интересный поворот мысли, – признался Орловский.

В Бога он верил, но без излишнего фанатизма. Воспринимал как данность, объективную реальность, нечто мудрое, с тоской и грустью наблюдающее за своими стремящимися к нравственному падению чадами.

– Так и мир сейчас интересный. Наглядный урок всем, кто мечтал о всеобщей свободе. Очень уж много развелось мечтателей в последние годы. Интересно, многие ли из них уцелели при воплощении мечты в жизнь?

– Бросьте, Дмитрий Андреевич, – вздохнул Орловский. – Молодые и глупые мечтали о воле, а те, кто был постарше, – о собственной власти. Даже если и прикрывали мечты рассуждениями о народном благе, прелестях республики, всеобщем равенстве. О равенстве, я заметил, говорят или бездельники, или те, кому способности не позволяют в существующих условиях подняться повыше. Первые – чтобы ничего не делать и дальше, вторые – в надежде при смене строя вскарабкаться повыше. Даже в бандах никаким равенством и не пахнет. Вся свобода – возможность перегрызть глотки конкурентам да захапать себе побольше других. Именно то, что мы имеем несчастье наблюдать.

– Да вы просто философ со штаб-офицерскими погонами, – без тени насмешки сообщил поручик.

– Нет. Просто по молодости и глупости еще до японской успел побывать в одной из партий. – Орловский вздохнул. – А моим товарищем там бы не кто иной, как Яков Шнайдер.

– Этот самый? – удивился Дзелковский.

Удивился слегка. Люди военные больше всех остальных на практике знают, как тесен мир. Куда ни занесет судьба, везде встретишь не знакомого, так человека, знающего твоих знакомых, а то и наслышанного через них о тебе.

Орловский кивнул. Потянуло рассказать о встречах со Шнайдером в Смоленске, странном желании приятеля подсунуть ему секретаршу, о заговоре против школы прапорщиков, иначе говоря, о том, о чем до сих пор рассказывал лишь Аргамакову.

Да нет. О секретарше Вере своему командиру он не говорил. Показалось неудобным приплетать женщину в серьезном разговоре. Настоящий мужчина вообще предпочитает не распространяться о подобных делах.

Тогда – не захотел, сейчас – не дали.

Подполковник как раз прикурил, приготовился рассказывать, и в этот момент издалека донеслась отчетливая, так, что при желании можно успеть сосчитать использованные патроны, пулеметная очередь.

– По местам! – Дзелковский не промедлил с командой ни секунды.

Несколько мгновений, и лишь забытый всеми самовар да разбросанные в беспорядке кружки напоминали о недавнем чаепитии.

– Кажись, кто-то едет, ваше благородие, – тихо, словно опасаясь, что услышат, произнес Мухин.

– Где? – насторожился Позняков.

Он и ждал этого момента, и поневоле хотелось хоть немного оттянуть его.

Всадники появились там, где перед этим возникли кавалеристы Чаликова. Только вместо небольшого разъезда на этот раз шел чуть ли не эскадрон. Явно не регулярный, люди одеты во что попало, однако все при оружии, напряженно оглядывающиеся по сторонам.

Чуть впереди всадников по траве низко стлались два не то собачьих, не то волчьих силуэта. Ходили кругами, что-то вынюхивали. Может, следы проезжавших здесь кавалеристов.

– Рвать будем, господин подпоручик? – Климук кивнул в сторону мостика.

Ох, как хотелось Познякову дождаться бронепоезда и подорвать неширокое сооружение аккурат под одним из вагонов!

Но и солдат прав. Надо поскорее делать дело и уходить. Последнее уже под вопросом, кавалерия не пехота, если же чуть промедлить, то не только погибнешь сам, но и погубишь доверенных тебе людей.

Сомнений в том, что на этот раз перед ними банда, не было ни у кого. Своих в таком числе быть не могло, да и внешний вид всадников говорил сам за себя. Гимнастерки перемежались с рубахами, пиджаками, блузами, короче, со всеми разновидностями одежды. Кроме, разве, полушубков, ненужных по летнему времени.

Дрезина со стороны всадников была не видна, однако когда они проедут чуть подальше…

– Рвем, – решился Позняков и тут же выдохнул: – Подожди!

Издалека донеслось натужное пыхтение паровоза.

– Никак, броневик?

Солдаты тоже замерли, прислушиваясь.

Неведомый поезд явно шел сюда, но был ли то долгожданный «Хунхуз» или другой состав, сказать было невозможно.

– Медленно ползет, ваше благородие, – шепнул Климук.

Титулование в бригаде официально было отменено, однако старые солдаты порою величали офицеров по-прежнему.

Позняков колебался. Так хотелось дождаться бронепоезда и подорвать мостик под ним! Но далеко, очень далеко! Пока подойдет, кавалеристы будут у станции.

– Смотрите!

Следом за кавалерией из леса стали появляться многочисленные повозки с сидящими в них людьми.

– Рвать надо, – снова повторил свое мнение Климук. – Потом не успеем.

Волки, все-таки не собаки, повернули в сторону и бодренько устремились по следам разъезда. Иными словами – прямо к минерам. От колонны отделилось с десяток всадников, пошли рысью за проводниками.

– Поджигай!

Теперь выбора не было.

– Я шнур укорочу, – предупредил Климук. – А вы пока давайте к дрезине!

Минер едва уполз, как один из всадников привстал на стременах и указал рукой в сторону заставы.

Заметил он что-то или нет, уточнять Позняков не стал.

«Шош» послушно задергался в руках, принялся одну за другой выплевывать пули.

Тот самый всадник, что указывал не то позицию, не то направление, свалился с коня. Другой пошатнулся, опустился на гриву, словно внезапно захотел приласкать своего скакуна.

На дальнейшее патронов не хватило. Вернее, может, они и были, но капризный пулемет как всегда не смог выстрелить последние.

– Иванов, набей! – Подпоручик торопливо отсоединил изогнутый полумесяцем магазин и перекинул его солдату.

В запасе у него были еще два, да и вообще, пора было отступать, однако хотелось перед тем хоть немного приостановить неприятеля.

Картина на дороге меж тем резко переменилась. С повозок торопливо спрыгивала пехота, разворачивалась в подобие цепи, кавалеристы тоже образовали лаву, явно готовясь атаковать.

Гулко ударила мухинская трехлинейка. Из всего обилия целей солдат выбрал волка. Пусть людей на той стороне больше, однако отбейся от хищного зверя, если он подойдет в упор!

Один так точно не подойдет.

Волк перекувыркнулся через голову и остался лежать в некошеной траве.

– Во как! – хмыкнул Мухин и передернул затвор.

Второй хищник, явно более крупный, чем первый, торопливо развернулся и припустил прочь.

Позняков вновь приладился из пулемета, но тот выстрелил один раз и умолк.

– …Мать! – Подпоручик стал торопливо и нервно устранять неисправность.

Перекос. Всего лишь перекос.

Вторично выстрелил Мухин. Один из конных бандитов упал, зато остальные бросились в атаку. Шашки были у немногих, и большинство размахивало винтовками.

Еще один выстрел, словно одной винтовкой возможно остановить эскадрон!

От мостика выстрелил Климук и сразу побежал к приятелям.

– Поджег, господин подпоручик!

– К дрезине! – выкрикнул в ответ Позняков.

Ему удалось совладать с пулеметом. Две очереди опустошили магазин, однако отрезвляюще подействовали на несущихся бандитов.

Большинство торопливо повернули коней, устремились прочь, и только самые отважные или дурные продолжали атаку.

Пришлось выпустить в них еще один магазин. Рядом часто грохотали винтовки Климука и Мухина.

– Держите, господин подпоручик! – Иванов торопливо передал заново набитый рожок и схватил опустевший.

Он не потребовался.

Потери кавалеристов были ничтожны, будь у них немного жертвенности, и судьба минеров была бы решена. Только жертвенности ни у кого не было. Собственная жизнь имеет ценность лишь для ее обладателя, и с этой своей ценностью расставаться никто не хотел.

Последние из настырных бандитов припустили прочь.

– Отходим! – Позняков хотел дать вдогонку очередь, да вспомнил, что другого снаряженного магазина нет.