Клинки надежды - Алексей Волков

Отец не смог…

Все это рассказала Познякову соседка, восьмидесятилетняя старушка, должно быть, по причине преклонного возраста не тронутая солдатами.

Налетчиков уже не было в городе. Им больше нечего было делать среди трупов и разграбленных, сожженных домов. В городе вообще практически никого не было. Человек пятьдесят, может, сто обывателей. Или немощные старики, или сошедшие с ума от издевательств люди, по каким-то причинам или без оных не добитые озверевшей толпой.

Позняков не заметил, когда поседел. Он провел рядом с пепелищем всю ночь, а на рассвете достал наган.

Боль была такой, что невозможно было жить. Лучше уж покончить со всем сразу. Одна пуля – и все. Раз уж не довелось повидать своих здесь, то, может быть, удастся встретиться на небесах.

И лишь в последний момент, когда курок уже был взведен и дуло плотно прижалось к груди, ошпарила мысль: а те? Они что, так и будут осквернять своим существованием землю? Или все-таки…

Перед тем как вернуть наган в кобуру, Позняков тщательно пересчитал патроны. Их было семь в барабане, да в кармане шинели – четырнадцать. Итого – двадцать один. Последний для себя, тут даже не возникало вопроса, а вот двадцать…

К вечеру, когда Позняков сидел прямо на земле за разрушенным зданием вокзала и ждал подхода какого-нибудь эшелона с НИМИ, в город вошел отряд Аргамакова.

Быть инженером седой подпоручик отказался. Вместо этого он встал в строй офицерской роты. В боях не пригибался, себя не жалел, и только чудом не был ни разу ранен. Зато счет его рос постоянно. Если же попадались пленные из какой-нибудь банды, то Позняков первым вызывался в расстрельную команду. Часто же не стрелял, подходил и с размаха всаживал штык в брюхо, а потом молча наблюдал, как корчится очередная жертва, недавно бывшая чьим-то палачом.

В отряд Орловского Позняков пошел сам. Раз офицерская рота пребывает в резерве, так хоть в качестве инженера съездить на дело. Вдруг в числе банды Горобца есть кто-то, в мрачный апрельский день задержавшийся в Быхове? Мир, он ведь тесный…

Туман разошелся вскоре после восхода солнца. Дрезина стояла за небольшим поворотом дороги, к тому же укрытая кустами, впереди лежал мостик, за ним в какой-то сотне саженей железная дорога ныряла в лес.

Хотя лес – не беда. Поезда не умеют ходить бесшумно. В любом случае шум локомотива донесется намного раньше, чем можно будет увидеть идущий сюда эшелон.

Или не эшелон, а бронепоезд?

Обзор по сторонам был практически великолепным. Слева еще так себе, там в полуверсте был лес, зато справа тянулось возделанное поле, а через него виляла дорога.

Другая дорога, та, на которой в утреннем тумане была стрельба, должна была находиться слева, но вот ее-то было не видать.

Трое солдат, все степенные, прошедшие войну, сидели рядом с вырытым вблизи мостика окопом. Курили, не спеша обменивались замечаниями да внимательно посматривали по сторонам. Считая с подпоручиком, их было четверо, свои же – только далеко позади, с остальных сторон ничего не известно.

Слева появились всадники. Семь человек. Покрутили головами и ходкой рысью направились прямиком к мостику.

Никто ничего не говорил. Солдаты молча сползли в окоп, наставили на приближающихся кавалеристов винтовки.

Позняков ухватился за «шош», захваченный им лично во время смоленского боя. Передернул затвор, прикинул, что лучше: попробовать проредить всадников короткими очередями или все же одной очередью пройтись по всем?

Ядро разъезда, четыре человека, двигались компактно. По одному всаднику перемещались на флангах на расстоянии от остальных, и еще один опередил своих соратников саженей на сто.

– Климук, возьмешь на себя головного. Иванов – того, что справа. Мухин – слева. Я – четверку остальных. Огонь открывать только по моей команде.

Раньше Позняков отнюдь не был стрелком. До Великой войны баловаться с оружием не приходилось, да и во время нее тоже. Инженер все-таки, не строевой офицер. Если на боку и висела кобура с наганом, то лишь как неизбежная принадлежность к форме.

После Быхова Михаила словно подменили. И откуда только взялось умение! Снайпером не стал, однако в цель попадал частенько. И теперь был уверен, что снимет одной очередью по крайней мере троих из четверки. Хотя «шош» кучностью боя никогда не блистал. Вот сейчас они только подъедут поближе…

Палец медленно стал сжимать тугой курок.

– Господин подпоручик! Наши!

– Что?!

На всадниках виднелись погоны, да и лица, когда кавалеристы приблизились, оказались знакомыми. Точно, свои, из приданных отряду конных разведчиков.

Уф… Чуть не взял грех на душу!

– Сюда! – Мухин встал во весь рост и призывно замахал фуражкой.

Через пару минут разъезд был уже рядом. Чаликов привычно козырнул, с ходу сообщил подпоручику:

– Мы только предупредить. Там дальше по дороге наши ночные знакомцы какой-то отряд разорвали. Человек сто, не меньше. И коней еще…

Когда-то интеллигентный Позняков замысловато выругался.

– Не очень-то ругайтесь, подпоручик. Похоже, этот отряд – очередная банда. Сброд еще тот. Так что, может, оно и к лучшему. Пускай грызутся между собой. Нам меньше работы достанется. Так и победим без выстрела.

Поручику едва было девятнадцать, долгих рассуждений он не любил и потому смотрел на перспективы борьбы достаточно оптимистично. Мол, достаточно перебить основные банды, а там народ сам спохватится и усердно примется за восстановление порушенного.

– Вашими устами, – вздохнул Позняков.

После быховской трагедии думал он тоже мало, жил больше чувствами, и они подсказывали: победы не будет. Слишком далеко все зашло, чтобы вернуться обратно. Наоборот. Безумие прогрессирует, принимает все более новые формы. Единственное же лекарство – свинец и штык. Хирургия вместо профилактики и правильного лечения. Да Позняков и хотел быть в данный момент исключительно хирургом.

– Будьте поосторожнее. Ночные знакомцы вполне могут забежать на огонек. Им же все равно, кого резать, своего брата-бандита или порядочного человека. – Чаликов понял вздох по-своему.

– Забегут – встретим! – убежденно ответил инженер и похлопал по пулемету.

– Лучше бы Льюис взяли, – высказал свое мнение кавалерист. – С «шошем» одна морока.

– Зато он полегче, и носить его не в пример удобнее.

Это были единственные достоинства данной системы.

– Ладно. Удачи вам! Мы специально сделали крюк, дабы предупредить об оборотнях. Или как их там? А мы к Орловскому. Надо доложить обстановку.

Поручик еще раз козырнул на прощание. Отдавал честь он лихо, с явным удовольствием, что говорило о недолгой службе и любви к ее внешним проявлениям.

У Познякова ответное приветствие вышло гораздо менее эффектным. Другое воспитание! Вот если бы можно было приподнять шляпу или трость… Хотя, и от того и от другого седой подпоручик отвык напрочь.

Чаликов умчался во главе своего небольшого разъезда, и минеры вновь остались одни.

– Во, значица, как! – прокомментировал новость Иванов, степенный бородач родом с Урала.

– Дела… – подтвердил Мухин, сдвигая фуражку на затылок.

Климук промолчал. Зачем говорить, когда и без того все ясно?

Все трое были людьми бывалыми и потому уверенными в себе, спокойными во всяких ситуациях. Зачем мельтешить, суетиться лишний раз? Настанет час, тогда и посмотрим. А переживать загодя – последнее дело.

Позняков хотел машинально напомнить о необходимости усиленного наблюдения, однако посмотрел на солдат и не стал. Эти люди, даже обмениваясь скупыми замечаниями, непрерывно и внимательно осматривали все вокруг. Появись кто, заметят сразу.

Взгляд матроса был угрюм. Хотелось бежать прочь да хоть провалиться под землю, лишь бы не видеть сурово уставленных на тебя глаз.

Ничего хорошего такой взгляд не сулил. Вопрос был лишь в том, на чью голову обрушатся кары. На таинственных налетчиков или на Григория, понуро стоявшего перед своим атаманом.

Амбал словно скукожился, стал меньше ростом, из пышущего самодовольством и самоуверенностью здоровяка превратился в жалкого забитого человечка.

– Они как ломанут из тумана! Никто опомниться не успел! Я двоим голыми руками шеи попереламывал, да куда там! Ежли б конь не подвернулся, лежать бы мне вместе со всеми! – в который раз пытался оправдаться Гриша.

– Я тебе сколь говорил: найди офицера! Шли бы по науке, глядишь, ничего не было бы, – хмуро отозвался матрос.

Ответить-то ответил, но пойди узнай, не подкрепится ли ответ каким-либо изощренным наказанием! Такое тоже бывало: говорит вроде с человеком, а потом взгляд меняется, и нет больше человека. Одно тело без души.

– Я искал, батька! Искал! Да только где его в энтой дыре найдешь? – Григорий молитвенно сложил руки на груди.

– Были четверо, да их всех наши орлы еще в первую ночь ликвидировали, – уточнил стоящий за спиной матроса Янкель.