Декабрь без Рождества - Елена Чудинова

— О, я вообще легко схватываю языки! Ну что, брат Кондратий, удалось мне вас смутить?

— Нимало, — огрызнулся Рылеев. — Общий смысл виршей — гуманистическое наставление.

— Адресованное к сопляку, которому не судьба даже повзрослеть, — фыркнул венгерец.

— Признаюсь, я ничего не смыслю в поэзии, но, уж коли читать стихи, так обязательно было бы перевести для понимания всех присутствующих лиц, — тонко улыбнулся немец.

— Прошу великодушно прощения, дело того не стоит, — еще раз блеснул зубами венгерец. — Я всего лишь отдал дань восхищения пиитическому дару нашего брата.

— Увы, я вынужден тогда перевести беседу нашу в иное русло, — с мягкой укоризной заметил немец. — Хотя нимало не сомневаюсь, что таланты нашего дорогого русского брата превосходны. Брат Кондратий, я должен говорить с вами. Брат Ференц уполномочен при сем присутствовать, я доверяю ему, как самому себе. Это разговор не с членом «Пламенеющей Звезды» либо ложи «Трех Добродетелей», но как с главою Северного общества, занимающего в обеих ложах весьма подчиненное положение. Ласкаюсь надеждою, вы понимаете меня?

— Я понимаю Рыцаря Медного Змея, — холодно отвечал Рылеев, глядя не на собеседника, а через голову его — на Невский проспект в раме оконных стекол.

— О нет, мой друг, вы не вполне понимаете… — Немец зачем-то вытянул левую руку: на ее мизинце красовалось широкое кольцо с привычным изображением Адамовой головы. Рылеев проследил направление его взгляда — и недоуменно пожал плечами.

— Позвольте, у меня, кажется, есть то, что вам необходимо, — венгерец принялся искать что-то по карманам. Искомое, обнаружившееся во внутреннем кармане сюртука после нескольких минут поисков, во время коих все трое хранили молчание, приобретающее всё большую многозначительность, оказалось вещицей несколько неожиданной, но никак не таинственной — ювелирными щипчиками.

— Благодарю, — немец стянул кольцо с пальца. — А ведь вы, брат Кондратий, слишком молоды, дабы помнить, как за оное украшение в вашей стране можно было угодить под расследование.

— Память о том довольно сильна, я разумею общественную память. — Рылеев не отрывал взгляда от рук собрата.

Немец отогнул щипчиками лапки, сжимавшие крупный черный гагат с серебряным черепом. Под камнем в кольце оказалось эмалевое украшение, изящное по выполнению, но не по замыслу. Черно-белый рисунок являл собою розетку, вписанную в треугольник, вписанный в свой черед в усеченный круг, обрамленный какими-то башенками и флажками. С внутренней стороны круга тоже шли какие-то асимметричные изображения — совсем уж мелкие.

— Вот так, — германец, сложив камень и щипчики в собственный карман, вновь надел кольцо. — Так разговор пойдет веселее.

Рылеев невольно прижал ладонью запрыгавшую челюсть. Лицо его сделалось землистым.

— Не может быть… — почти шепотом произнес он. — Превосходный Князь Царской Тайны!

Тонкие губы старого масона едва дрогнули в улыбке. Он казался человеком, слишком привыкшим к неограниченной власти, чтобы получать от нее тщеславное удовольствие.

— Что вас удивило, брат? — вмешался венгерец непринужденно. — Разве мы не на пороге великого общественного сотрясения? Разве оно не заслуживает самого высокого внимания?

— Да… — Рылеев словно бы справился с собою. — Вы здесь, дабы не повторить французских ошибок. Опыт Франции нас многому научил. У России не будет своего аббата Баррюэля, чтобы изобличить нас, и своего Наполеона, дабы вернуть стране попов.

— Вы говорите как профан! — немец недовольным жестом бросил курительную трубку и поднялся.

— Слово графа Тёкёли, я бы под сими словами подписался. — Венгерец нахмурился. — Просветите, брат.

— Ищущий свет находит. — Пожилой масон в задумчивости прошелся по гостиной. — Ладно, по счастью, у нас есть немного времени. Речь, понятное дело, не об Огюстене Баррюэле. Нужды нет, сей слишком многое разузнал. А все ж не всё. Молодые мои братья, наша сила в том, что о нас говорят. Чем больше противуречий между говорящими, тем мы безопасней. Все профаны заметили, что обряд Непостижимого Божества, жрецом коего выступил Максимилиан Робеспьер, скроен был из масонской материи. Но главное прошло мимо их внимания. В период якобинского террора страна не была нами контролируема. Какие бы обряды ни практиковал Робеспьер, машина истребления при нем не слушалась, по сути, никого. Это был выпущенный из бутылки джинн, вы знаете арабские сказки, в коих собрана мудрость великого Востока… Гильотина хватала кого ни попадя, пострадали многие наши братья, увы. По счастью, когда гильотине был скормлен нами сам Максимилиан, положение начало налаживаться.

Рылеев слушал внимательно, но, сам не зная отчего, наблюдал краем глаза за Ференцем Тёкёли. Венгерец не был ему симпатичен. Хочет казаться повесою, но отчего сопровождает столь важную особу? И взгляд этих черных глаз, слишком пристальный, по-змеиному неподвижный… Должен бы вызывать недоверие, но отчего-то под взором этим, напротив, тянет говорить лишнее… И кое-что из сказанного весьма охотно Кондратий Федорович взял бы обратно.

— Таким вот образом, непременно нужно было выводить на доску новую фигуру… — продолжил между тем немец.

— Каковая забрала потом слишком много власти? — быстро спросил Тёкёли.

— Полноте. — Старый каменщик жестко усмехнулся. — Кто б ему дал?

Кондратий Федорович торопливо перебрал в памяти известных ему масонов в окружении Наполеона Бонапарта. Выходило изрядно. Жером и Луи Бонапарты — оба брата Наполеона. Жером так и вовсе стоял во главе Великого Востока Франции… Все его маршалы — Ней, Мюрат, Ожеро, Мортье… Да, пожалуй что неизвестно, кто кого направлял.[11] Но зачем тогда эти игры с Папой?

— Пусть профаны называет Наполеона спасителем католичества, — словно угадав мысли Рылеева, продолжил немец. — В добрый час! Суть-то дела всего лишь в том, что невозможно перебить всех попов без изъятья. Нужны были другие методы. Во Франции Наполеон преловко стравил их меж собою! Друзья мои, молодые мои братья — когда католическая Церковь благословила культ человека, это было худшим из ее поражений! А Наполеон между тем двинулся куда? — на Испанию да на Россию. В дикие страны, набитые монастырями. Жаль, что все так закончилось, ну да нового отца народов благословят православные попы.

— У старших братьев есть какие-либо волеизъявления о том, кому быть русским Наполеоном? — Рылеев помрачнел. Похоже, что большой ожидаемый денежный перевод на счет Русско-Американской компании будет с ложкою дегтя.

— Ни малейших, друг мой, ни малейших! — немец вновь засмеялся своим чуть дребезжащим смехом. — К чему вмешиваться в естественный ход вещей? Наполеон Бонапарт поднялся действительно сам.

— Восхищаюсь русскими братьями, — Тёкёли принялся выбирать новую сигару. — Оглядываясь на Францию, скажу по чести — сам бы предпочел заварить такую кашу не на родине, а у австрияков.

— Лес рубят, щепки летят, — Рылеев нахмурился, но тут же отворотился от венгерца к немцу. — Верно ли я понял, брат, что мое нетерпение знать, для чего вы изволили прибыть лично, может быть удовлетворено?

— Ни с властью, ни с политикой, ни с интересом денежным сие не связано. — Масон поднялся из кресел. — Не тревожьте себя напрасно, брат. В свое время вы все узнаете — если, конечно, раньше не поймете сами.

Вид главы Северного общества сделался мрачен.

— На вашем месте и в ваши годы я б тоже мне не поверил, — смех германца прозвучал куда как мягко. — Как бы мне убедить вас, брат Кондратий, что высочайшие из братьев уже не ищут суетных благ? Послушайте, молодые друзья мои, старую нашу притчу. Некий брат с младых лет посвятил себя поиску Истины. Много дорог прошел он в поисках дороги в ее чертог, и ничто ни единого раза не отвлекло его от поисков. Он проходил сквозь дремучие леса, проходил горными кряжами, морскими побережьями и болотами. Власы его поседели в пути, а он все искал. И вот поиски его увенчались успехом. Он дошел до чертога, где на сияющем троне сидела Истина. В нетерпении путник бросился к ней, дабы узреть ее лицо. Но в ужасе остановился на пороге. Лицо Истины было отвратительно и неимоверно безобразно. Любое человеческое безобразие уступало ему. В отчаянье путник упал на пол, раздирая на себе одежды. «Я нашел тебя! — крикнул он наконец, обращаясь к Истине. — Но как смогу я рассказать людям о том, какова ты на самом деле?!» Истина посмотрела на него и улыбнулась безобразною улыбкой. «А ты солги», — сказала она.

Кондратий Рылеев, давно уж оставивший свою трубку, собрал все силы, дабы придать лицу выражение вежливого внимания. Присутствие верховного каменщика продолжало оставаться для него неприятною загадкой. Чего такого могут потребовать верхи иерархии, чего нельзя было бы получить через вторых, третьих, десятых лиц? Зачем, подвергая свою, что уж говорить, весьма ценную особу ненужному риску, въезжать в страну накануне мятежа? Пусть даже под видом незначительного частного лица, но ведь никто не может быть совершенно безопасен в сем городе, когда вступит в действие его, Рылеева, план, а уж тем паче — план Якубовича! Да еще травит эти дурацкие мистические байки! Нашел время, не в ложе ведь выкаблучиваемся, а делом заняты.