Дочь Империи - Раймонд Фейст

— Пока нас не было, госпожа, здесь возникли кое-какие трудности. Через минуту я смогу доложить тебе обо всем.

Знойное марево поднималось над дорогой. Кейок задавал вопросы, выслушивал краткие ответы и вскоре выделил из общей толпы трех воинов. Вместе с ними он вернулся к паланкину госпожи. Даже слой грязи и пота не мог скрыть следы драки на лицах солдат.

— Это Селмон, госпожа, — сказал Кейок, указывая на человека в разодранной тунике и с кровоточащими костяшками пальцев.

— Я его знаю, — отозвалась Мара из глубокой тени паланкина. — Один из новичков. — Этим словом — «новички» — она называла всех, кто еще совсем недавно разбойничал вместе с другими серыми воинами. Сейчас она не стала дожидаться дальнейших пояснений и уверенно продолжала:

— Он исполняет обязанности командира патруля, а ты оставил его здесь за старшего, поскольку все три офицера были включены в эскорт.

Кейоку, видимо, польстило, что Маре известны такие подробности сделанных им назначений, но он не спускал глаз с солдат, стоявших рядом.

— Я полагал, что Селмон хорошо справляется со своим делом, но, может быть, я и допустил ошибку.

Мара пригляделась к двум другим солдатам. Одного из них, Дзатаки, она знала уже много лет; еще ребенком он играл вместе с Ланокотой и с нею самой. Мара вспомнила, что характер у него всегда был не из легких, и рискнула высказать вслух догадку о причинах смуты:

— Дзатаки, Селмон дал тебе приказ, а ты отказался его выполнить?

Дзатаки вздернул подбородок:

— Госпожа, этот Селмон приказал нам нести дозор в первую смену, пока он и его дружки будут отдыхать и насыщаться после долгого дневного перехода.

Мара обратилась к третьему бойцу:

— Ты… Картачалтака тоже новичок. Ты возмутился тем, что Дзатаки отказался повиноваться?

Теперь вознегодовал Картачалтака:

— Госпожа, он и другие смотрят на нас свысока и всегда, когда только могут, сваливают на нас самые неприятные обязанности.

Мара снова перевела взгляд на Селмона:

— Ты принял его сторону?

Кейок поспешил ответить сам:

— Нет, госпожа. Он просто пытался их разнять и прекратить потасовку. Он действовал правильно.

Мара поднялась с подушек. Не ожидая, пока Кейок ей поможет, она вышла из паланкина и обратила лицо к двум драчунам.

— На колени! — приказала она.

Будучи ростом едва по плечо любому из трех воинов, эта стройная девушка в светло-желтых одеждах и сандалиях держалась так, что никому и в голову не пришло бы усомниться: именно она представляла верховную власть в Акоме.

Доспехи загремели, когда оба противника в одно мгновение рухнули на колени.

— Слушайте меня! — воскликнула Мара так, чтобы ее услышали и другие солдаты. — Слушайте все!

Кейок выкрикнул команду:

— Выровнять строй!

За несколько секунд вся охрана Мары выстроилась перед ней, за спиной у двух виновников ссоры, замерших в покаянной позе.

Мара спросила у Кейока:

— Какое наказание полагается за такую провинность?

Кейок ответил без сожаления:

— Госпожа, их обоих надо повесить здесь же, на месте.

Мара вздрогнула. Она не думала, что приговор должен быть столь суровым. Но военачальник рассчитанным движением потер большим пальцем шрам на подбородке.

Жест Кейока служил предостережением: ее решение может иметь серьезные последствия. Мара перевела взгляд на Папевайо. Лицо командира авангарда было, как всегда, невозмутимым, но едва заметный кивок подтвердил, что с вердиктом Кейока он вполне согласен.

Мара почувствовала холод в груди. Она понимала, что должна действовать быстро и решительно, иначе может возникнуть непреодолимая пропасть между теми, кто годами служил ее семье, и теми, кто лишь недавно вступил в войско Акомы. Призвав на помощь все свое самообладание, Мара обратилась к солдатам, и в ее голосе звучал почти не сдерживаемый гнев:

— В этом гарнизоне никто не пользуется привилегиями! Здесь больше нет никаких «новичков». Здесь больше нет никакой «старой гвардии». Среди тех, кто носит зеленые доспехи Акомы, нет никого, кроме солдат Акомы. Каждый из вас дал клятву повиноваться и отдать жизнь на службе моему дому. — Она прошла вдоль строя, вглядываясь в глаза каждого из стоящих здесь. Потом заговорила вновь:

— Некоторых из вас я знаю с детства. Другие пришли к нам в последние недели, но все в равной мере обязаны с честью носить зеленый цвет Акомы. Я только что обещала передать это имя другому — ради того, чтобы Акома продолжала жить… и не просто .жить. Для того, чтобы Акома процветала! — Теперь ее голос возвысился почти до крика:

— Любой, кто роняет свою честь, состоя на службе Акомы, роняет честь Акомы… — следующие слова прозвучали тихо и неумолимо:

— и роняет мою честь.

Солдаты сохраняли безупречный строй, но все отвели глаза, увидев, как Мара внезапно остановилась перед двумя провинившимися бойцами. Она обратилась к Дзатаки, глядя на него сверху вниз:

— Ты получил приказ от офицера, поставленного над тобой твоим военачальником. Тебе оставалось только одно — повиноваться!

Дзатаки уткнулся лбом в дорожную пыль и замер, ни слова не сказав в свою защиту. А его госпожа, обернувшись к Картачалтаке, сказала:

— А ты ударил собрата-воина, когда он исполнял свой долг!

Тот также согнулся в земном поклоне у ног госпожи. На ее запястьях звякнули браслеты из драгоценного металла — подарок властителя Анасати будущей невестке.

Обратившись к своему военачальнику, властительница Акомы вынесла приговор:

— Эти двое предали честь Акомы. Обоих — повесить.

Кейок немедленно назначил солдат, чтобы привести приговор в исполнение. Лишь мгновенную тень страха смогла Мара уловить в глазах обреченных. Но то не был страх смерти: каждый воин принял бы смерть с радостью и без колебаний. Их страшила мысль о бесславной. смерти, о казни, уготованной рабам. Каждый знал, что означает для него утрата воинской чести: следующий оборот Колеса Жизни низведет его на более низкую ступень, и в новом рождении он окажется слугой или даже рабом. Но затем их лица вновь скрылись под маской бесстрастия, предписанной цуранскими обычаями. Только достойным поведением перед лицом самой позорной из смертей каждый из осужденных мог заслужить хотя бы малейшую надежду на милость богов, когда Колесо вновь вынесет его в мир живых.

Мара стояла рядом с носилками неподвижно, словно изваянный из камня символ самообладания; тем временем солдаты препроводили приговоренных к раскидистому дереву у дороги. С обоих были сорваны доспехи, а руки им связали за спиной. Не тратя времени на церемонию последней молитвы, исполнители казни приготовили веревки с петлями на одном конце; другой конец каждой из них перекинули через прочный сук дерева и набросили петли на шеи осужденным. Полдюжины солдат ухватились за свободные концы веревок и резко их натянули, когда был подан сигнал. Они постарались сделать это как можно быстрее, чтобы по мере сил сократить смертную муку своих товарищей.