Тайная история Изабеллы Баварской - Маркиз де Сад

ростки качеств, присущих великому мужу; там, где народ видит только разбойника, мудрый наблюдатель способен разглядеть героя: из капризов буйного субъекта, руководимого пороком в годы ранней юности, действительно сформировался муж, сделавший много полезного для своего народа. Впоследствии Генрих защищал своих товарищей по разбоям, ибо те всегда лелеяли его добродетели, в урочное время заставившие забыть о его грехах: его жестокость превратилась в суровую справедливость, а отчаянность — в отвагу. Желание прославиться любым путем, вырвавшееся на правильную дорогу, стало источником тысячи добродетелей — одним словом, из скорлупы мерзавца постепенно проклюнулся великий человек.

Действительно, первая половина жизни Генриха нисколько не похожа на ее вторую половину, и внимательный наблюдатель легко мог предугадать, что в такой душе дары фортуны в конце концов послужат формированию благородных вкусов и пристрастий. Стремясь заслужить почести, некоторые люди избавляются от порочных наклонностей; к сожалению, чаще всего пороки лишь побуждают людей любыми путями добиваться предмета своих вожделений!

К уже упомянутым нами качествам Генриха следует присоединить чрезвычайно приятную внешность, отнюдь не лишнюю для настоящего мужчины, утонченные манеры и образованность — словом, монарх сей, соединив в себе изысканность взращенного в роскоши принца с качествами, присущими мудрому государю, был рожден для прославления как своего века, так и своего отечества.

Генрих взошел на трон, отдав дань ошибкам молодости; решив не тратить времени на их исправление, он принялся шлифовать те черты собственного характера, которым суждено было прославить его.

Такой государь мог стать грозным противником.

Но пока еще сей принц не начал играть уготованную ему судьбоносную роль, вернемся к делам французским. Преданный Дезессар усиленно помогал дофину собирать силы, дабы при их поддержке тот смог бы приступить к переговорам с королевой и герцогом Бургундским. С этой целью интриган Дезессар захватил Бастилию. Герцог Бургундский, давно знавший о планах прево, мешать им не стал, однако решил предупредить их последствия. Вооружив всех проходимцев столицы, по-прежнему готовых исполнить любой его приказ, он велел выманить Дезессара из захваченной им крепости и препроводить его в тюремную башню Лувра. Затем, ободренные доверием герцога, мятежники ворвались во дворец дофина, высадили двери, схватили слуг и друзей принца и поволокли их во дворец герцога Бургундского, убивая по дороге всех, кто не хотел или не мог поспевать за ними.

— Герцог, — едва завидев Иоанна, обратился к нему дофин, — полагаю, я вам обязан учиненному в моем доме насилию, но надеюсь, фортуна не всегда будет к вам благосклонна.

— Сир, — отвечал герцог, — я неповинен в случившемся и, когда гнев ваш пройдет, надеюсь, вы воздадите мне по справедливости.

Желая скрыть свое участие в этом деле, Изабелла велела мятежникам отправляться к герцогу Бургундскому и требовать от него выдачи Дезессара. Герцог только этого и хотел; сделав вид, что подчиняется мнению большинства, он выдал прево, и мятежники немедленно отволокли несчастного в Шатле.

«Итак, — написала в тот вечер Изабелла герцогу, — разве я не говорила, что рано или поздно предатель попадет к вам в руки? Теперь его надобно отдать правосудию, дабы его осудили и приговорили к смерти».

Сокровища, спрятанные прево в Бастилии, конфисковали в пользу тех, кто намеревался лишить его жизн. [12].

Оставшись без слуг, дофин, в сущности, оказался узником в собственном дворце.

Бургиньоны вновь нашили на одежду бургундский крест, и цвета Бургундии становятся символом мятежа.

Жители столицы в ужасе; как об особой милости они просят главарей бунтовщиков дозволения нацепить на себя цвета Бургундии; те, кому в этой милости отказывают, немедленно попадают в проскрипционный список.

В Париже возобновляются грабежи, резня и насилие, но священники благословляют мятежников.

Негодяи действуют с размахом; герцог и королева составили список неугодных лиц, и, хотя мятежники знали, что в этом списке не менее тридцати человек, служивших как государю, так и его сыну, они заставили короля и дофина подписать его; имена остальных жертв огласили под звуки труб. Ворота Парижа закрыли, на всех улицах разместили караульных.

Вдохновленные своей безнаказанностью, мятежники вознамерились вновь отправиться к королю. Монах-кармелит, взявший на себя роль оратора бунтующей толпы, потребовал покарать правителей за их произвол и небрежение по отношению к народу. Также он потребовал выпустить на свободу всех, кого арестовали по приказу орлеанистов. Толпа, следовавшая за своим оратором вплоть до покоев короля, громкими криками поддерживала все, что он изрекал от ее имени.

В тот день лицемерие герцога и королевы проявилось в полной мере. Нацепив на себя личину неведения, дабы скрыть свою причастность к мятежу, герцог вышел навстречу черни и приказал ей расступиться; направившись к королю, он вручил ему новый проскрипционный список, куда королева позаботилась внести собственного брата, своего исповедника и более двадцати придворных дам, иначе говоря, всех, кем она имела основания быть недовольной; этих людей хитрость ее решила принести в жертву мстительности. Указанных лиц, вне зависимости от пола, связали попарно и доставили в Консьержери, после чего заставили короля назначить для них судей.

С этой минуты беззакония умножились, и преступление, вырвавшись из адской бездны, вихрем пронеслось по улицам Парижа, предшествуемое горгонами, в руках которых извивались язвящие жалом змеи.

Всех, кто не принадлежал к партии бургиньонов, ловили, отводили в тюрьму и там разбивали головы цепями; оттащив тело от стены, к ней немедленно подтаскивали нового пленника, возможно брата или родственника несчастного мертвеца, чье тело валялось здесь же; одежды новых жертв пятнали брызги крови и мозгов убиенных ранее.

Как водится, победившая партия включала в страшные списки всех своих личных врагов, и меч правосудия превратился в стилет убийцы.

Распоясавшийся народ пожелал диктовать свои законы — таковы прихоти анархии, во все времена стремящейся узаконить учиненные под ее эгидой беспорядки и придать им видимость справедливости.

Разгул низменных страстей получил свое оформление в так называемом кабошьенском ордонансе, названном так по имени прославленного главаря восстания Кабоша. Король скрепя сердце повелел парламенту утвердить сей ордонанс; парламент повеление исполнил.

Обожаемая всеми гнусными возмутителями спокойствия, Изабелла получала огромные суммы от всех, кто соглашался выкупить свою жизнь; она делила их с герцогом, и этими же деньгами оба оплачивали своих прислужников.

Никогда не забывая о мести, Изабелла почувствовала, что настал момент наконец разделаться с несчастным Дезессаром; по ее приказу его вывели из Консьержери и, привязав к деревянной решетке, потащили к дому Кокий, что на улице Сен-Дени; там его взгромоздили на телегу. Все еще надеясь на освобождение, Дезессар улыбался народу, окружавшему его телегу, но, увидев впереди плаху, он понял, что его надежды на спасение напрасны. Ему отрубили голову, и чернь, надев ее на конец пики, долго разгуливала с