Проощание с детством - Агония Иванова

Тяжело было не пережить. Тяжело было молчать, скрывать столько лет, не иметь возможности выкричаться, выплакаться, поделиться с кем-то всем, что тяготило ее душу. Это и сломало ее, как и отца. Саша с грустью смотрел на них и понимал, что оказался сильнее. Это он признавал без гордости, просто, как факт, как неизбежность.

Он замотал на шее старый шарф, пахший нафталином и пылью, и ускорил шаг, ему совсем не хотелось обзавестись попутчиками, нужно было побыть наедине с собой. Даже от общества Миши он предпочел отказаться, чтобы не давать ему повода для беспокойства своим кислым видом.

Но к своему величайшему огорчению Саша услышал за спиной приближающийся стук каблуков по очищенному от снега асфальту, и ему не стоило особого труда догадаться, кто выждал момент, когда он окажется совсем один, без друзей. Он ускорил шаг, но Польских все равно догнала его.

— Ты куда-то торопишься? — поинтересовалась она весьма миролюбиво и поправила сползшую набок от быстрой ходьбы вельветовую беретку, которая ей чрезвычайно шла, — или убегаешь от меня?

— Я не убегаю, — буркнул Саша и спрятал нос в шарф, жалея, что не может укутаться им с головой, лишь бы только не видеть эту особу.

— Да ладно, — Рита нервно рассмеялась, а потом вдруг посерьезнела и очень тихо и спокойно, совсем без выражения спросила, — ты меня боишься?

— Я тебя боюсь? — откликнулся Саша и даже остановился, такими смешными ему показались эти слова. Рита тоже была вынуждена встать и теперь она ждала продолжения, потому что чувствовала, что дальше последует что-то интересное. Хочешь интересное? Получай!

Саша без смущения схватил ее за воротник пальто и сильно тряхнул, так, что девушка с трудом устояла на ногах.

— Не знаю уж кем ты себя возомнила, — проговорил он очень зло, удивляясь тому, как холодно и отчужденно в этот момент звучит его голос, наполнившийся непривычными стальными нотками, — но я тебя не боюсь и бояться не собираюсь. Да будь твой папаша хоть нефтяным магнатом, ты мне ничего не сделаешь. А я вот тебе сделаю, так что оставь меня в покое, по-хорошему.

Он резко отпустил ее и торопливо пошел дальше, лишь бы только не смотреть ей в лицо. Он чувствовал, как все внутри полыхает от ярости и удивлялся тому, откуда же в нем столько бессильной и тупой ненависти. Он напоминал себе своего отца, когда тот напивался и бил его, просто потому что больше некого было обвинить во всем, просто потому что куда то нужно было выплеснуть эту отчаянную агрессию.

— Сделаешь? — догнал его голос Маргариты, — убьешь? Или что? То, что ты сделал десять лет назад?

Саша чуть не уронил портфель в грязную лужу подтаявшего снега от неожиданности. Ярость быстро сменилась отчаянным паническим страхом, сковавшим тело, подобно ледяным объятиям комы. Он боялся обернуться, боялся пошевелиться, боялся что-то сказать, но нужно было.

Что она знает!? Откуда она знает!?

Ужас мешался со злостью и ему хотелось побыстрее придушить ее за то, что она посмела тронуть эту незаживающую рану, посмела ковыряться в ней острым предметом и считать себя вправе лезть в чужие дела.

— Что я сделал десять лет назад? — хрипло спросил он. Хорошо, что они успели еще хоть немного отойти от школы и все эти разборки не происходили напротив директорского кабинета.

— Этого я не знаю, — нервно пожала плечами Рита и полезла в карман за сигаретами, хотя курить ей совсем не хотелось. Она заметила, что при этих словах напряженные плечи Саши, обтянутые тонкой тканью куртки осунулись, но останавливаться она не хотела. Нужно было продолжать игру, поэтому она быстро добавила уже более бодро и уверенно, — но я узнаю.

— Попробуй, — как-то подозрительно спокойно разрешил Саша, обернулся и посмотрел на нее долгим испытующим взглядом, — узнаешь, я тебя придушу. Я не шучу, — сказано это было совершенно серьезно и о шутках и речи быть не могло. Глаза Саши вдруг стали такими страшными-страшными, пустыми и жестокими, что Рита даже пожалела, что в это ввязалось. Она никогда не видела его таким, с такими страшными глазами, которые сейчас впитали в себя холод всех арктических льдов, все мрачные океанские глубины, таящие несметные полчища неизвестных чудовищ. Но что могло быть приятнее ее игры с огнем? Она почувствовала нервное возбуждение и ощущение подъема, ей стало интересно, насколько правдивы его обещания.

— Договорились, — рассмеялась девушка. Саша нахмурился, но это жуткое и потустороннее в нем схлынуло, вернулось все прежнее, он как-то печально, сутулясь, побрел по заснеженной дороге в сторону своего дома.

— А Бельский знает твою тайну? — Рита пошла следом, но на безопасном расстоянии, на ходу, раскуривая сигарету, не доставлявшую ей в этот раз никакой радости.

— Нет.

— А Евгения Олеговна?

— Нет.

— Кто-то из администрации школы?

— Отвали.

Некоторое время они еще шли молча. Рита прислушивалась к каждому звуку из окружавшего их разнообразия, отчего-то она чувствовала себя уставшей от этого огромного назойливо вторгавшегося в ее мысли мира. Мысли путались и обгоняли друг друга, сплетаясь в неразрывный клубок сомнений и глупых доводов. Ей столько нужно было сказать, она так давно готовилась к моменту, когда отловит Сашу без его надоедливых друзей, а теперь она отчего-то усомнилась в правильности подготовленных партий.

— А если я напрямую пойду и поговорю с твоей матерью!? — вдруг выпалила она совершенно неожиданно для себя самой. Сашу даже повеселили эти слова. Он внезапно остановился и Рита в него врезалась, сама испугалась. С ветки дерева рядом слетели воробьи, стряхнув с него серебристую пыль. Хотя снег уже был грязным и тяжелым, февральским.

— Это будет очень глупо с твоей стороны, — заметил Саша, бросил на нее презрительный взгляд, сверху-вниз. Королеву это взбесило, потому что никто не смел на нее так смотреть, да и вообще так обращаться с ней. Если кто-то и вел себя так, то только потому, что она ему позволила. Приходилось оправдываться этим.

Рита чувствовала себя маленькой девочкой. Гадкий отвратительный Саша, который вздумал ее обижать. Может бросить бестолковые попытки подчинить его себе и натравить на него папочку? Или Антона? Или вообще Богдана? Да что за детский сад!

— Она ничего тебе не скажет, — закончил Саша свою мысль. Рита кинула сигарету на пол, придавила ее носком сапога и нахмурилась.

— Я все равно узнаю, — упрямо скороговоркой сказала она и гордо задрала нос, такой идеальный-идеальный, что с ее профиля только скульптуру лепить. Столько людей восхищаются ей, завидуют ей, ненавидят, осознавая ее превосходство, а он стоит и препирается, как последний осел. Да он счастья своего не понимает.

— Пожалуйста. Только помни, что я тебе сказал, — выдохнул парень и снова что-то в нем такое проснулось, жестокое и страшное, что обожгло Риту холодом и волной почти физически ощутимой ненависти. Чувство было таким сильным, что захлестнуло ее с головой, она как будто захлебнулась его мощью и у нее потемнело в глазах. Вот это да! Никто никогда не ненавидел ее так открыто, так яростно, так честно, прямо в лицо, как, впрочем, никто и не любил. А какой бы она была, Сашина любовь, если бы это было возможно? Такой же упоительной, такой же безумной? Рите захотелось по-детски навзрыд плакать, так ей стало обидно, что дослужилась она только до ненависти. Она поддалась короткому порыву, шагнула к однокласснику, который к такому повороту был не готов, и, взяв в ладони его лицо, заставила себя поцеловать. Эта сцена продлилась совсем недолго, потому что Саша очень быстро оттолкнул ее и даже провел тыльной стороной ладони по губам, демонстрируя как ему противно.

— В следующий раз я тебя точно ударю, — пригрозил он.

— Ножом, пожалуйста, — звонко рассмеялась девушка, и слова ее удивляли своей неподдельной веселостью, — потому что я уже буду знать твой секрет. Обещаю.

— Идиотка, — бросил ей в след Саша, но Польских уже уверенной быстрой походкой направлялась в сторону школы, откуда они пришли. В какой-то момент она поравнялась с Мишей, который, судя по всему, издалека наблюдал все это действо. Саше стало тошно и грустно оттого, что друг мог себе надумать, а в том, что он уже это сделал, Саша не сомневался. Миша сам подтвердил его догадки.

— Ты ее, значит, презираешь!? — пробормотал парень, подходя ближе, — вижу я, как ты ее презираешь!

— Она сама ко мне полезла, — холодно возразил Саша, хотя его раздражало то, что он оправдывается, он это с детства не любил, — пойми, она хочет нас поссорить.

— А ты ей в этом готов помочь? — поднял тонкие брови Миша и презрительно поджал губы, — зачем ты врал мне, что ненавидишь Риту?! Говорил про нее гадости…

— Потому что я правда ее ненавижу и правда так про нее думаю.

— Ты врешь, — крикнул Миша, очки съехали ему на нос и он поправил их резким неаккуратным движением, словно они были в чем-то виноваты, — врешь. Какой ты после этого друг!? Ведь ты же знал, что я ее люблю…