Гори, гори ясно - Карина Вран

принялся я формулировать заслуженный вопрос. — В чем суть урока? Спешка — зло, поспешишь, людей насмешишь? Силы, умения мне этот сон не добавил.

— Днями молния в дитя ударила, — высказал тучеводец. — Малое, невинное, годков четырех. Насмерть. Моя в том вина?

Я задумался.

— Не направлял ту молнию нарочно. Случайность. Безвинен я?

Нахмурился: любит он нагрузить. Так, что простые «да-нет» неприменимы.

— Огонь — сила великая. Можно греть им. Можно кормиться с его жара, с очага, с костра. Можно выжечь дотла цельный град.

Я молча согласился. Где сила, там ответственность. В пироманьяка превращаться не намерен.

— Бой насмерть — грань, сделка с совестью, — продолжал планетник. — Как совесть истреплется, на сдачу уйдет человечность. Себя подставить под удар, ударить на опережение? Нет верного ответа. Все — неверные. Готовым быть нужно к любому пути. Здесь, — он щелкнул пальцем по виску, затем ударил кулаком в грудь. — И здесь.

— Понял. Принял. Осознал.

Для встречи Находько с Бартош выбрали людную, шумную кофейню. Море света и смеха, где островком холода была Таша. И шарик мороженого, который Арктика больше разминала в креманке, чем ела. Параллельно она рассказывала Шпале что-то криминальное.

— Перепилили прутья, разбили двойные стекла, — вычленил я мерный, почти в стиле Чеслава, голос коллеги. — Края стекла оклеили лейкопластырем, чтоб не порезаться при спуске.

— Это в крыше? — уточнил Макс, вальяжно раскинувшийся в кресле.

Бартош кивнула.

Я подошел не к началу истории, сел, не встревая. По ходу разберусь, о чем они.

— Спустились через разбитые стеклянные фонари, перекусили пассатижами сетку и похитили жертву.

— Боевичок, однако, — хмыкнул Шпала.

— Кто жертва? — когда стало ясно, что речь не о пропаже имущества, мой интерес всколыхнулся.

— Какаду, — ровно ответила Бартош.

— Как... как ты сказала? — я поперхнулся, а Находько заржал, аки конь.

— Ка-ка-ду, — по слогам повторила Таша. — Жертва — попугай. Выкрали на днях из зоопарка.

— Едри же эти пассатижи, совсем человечишкам нечем заняться, — отсмеявшись, высказал Макс. — Ладно бы лисичка-сестричка в полнолуние в курятнике жильцов пересчитала. Инстинкты, гы. А эти...

— И давно вы тут... — я оглядел круглый столик, заставленный раскрошенными и недоеденными десертами. — Плюшками балуетесь?

— Полтора часа, — отчиталась Бартош. — Макс рассказал, как вы съездили, что видели и слышали. Мы поругались, но он, кажется, внял голосу разума.

Я еще раз оглядел кофейню. Следов погрома заметно не было, выходит, ругань за градус кипения не поднялась.

— Подробности? Чай у вас есть? — второй вопрос был уже к официантке, а та ткнула в меню, в список горячих напитков. — Вот этот, с малиной.

Таша дождалась ухода девицы, затем ответила.

— Макс настаивал на моей поездке в деревню. Я отказала.

— Зараза, тебе бы лесовик сказал, как бабе, — скорчил рожу Находько. — Что там за дела, с чего клинит Милку.

Девушка пожала плечами.

— Возможно. У меня нет времени на это. И есть решение проблемы. Предположительно есть, — поправилась она.

— Теперь мне особенно интересны детали, — я вскинул брови. — Ты знаешь, что с ней? И можешь помочь, я правильно понял?

Таша вздохнула, отодвинула креманку с молочной жижей, в которую превратилось мороженое.

— Сильная кровь, память места, — сказала она как о чем-то, само собой разумеющимся. — Как моя кровь дает мне ви́дение, так ее, скорее всего, действует на слух.

— Но ты не уверена, — ощерился оборотень. — И на днях у тебя было время, а тут вдруг не стало.

— Не вдруг, — лицо Бартош, и без того не шибко эмоциональное, стало похожим на маску. — Не вдруг дегенераты разгромили могилу моего отца. Не вдруг им за это от меня и достанется. Поэтому мне не до увеселительных поездок, Макс. Я помогу тебе, но так, как считаю нужным, а не так, как хочется твоей левой пятке.

Я подумал о том, как тесен мир. Бартош живет в Пушкине, там и приключился кладбищенский бедлам. Годовщина смерти ее отца... Она пришла на могилку, а там... все не очень хорошо.

Это некрасиво с моей стороны, но я почувствовал облегчение от того, что Таше — заметно, ощутимо — было плохо. Выходит, она — не та она, про которую говорил Липин. Та не могла не знать о погроме, поскольку на Хозяина Кладбища воздействовали особыми словами.

Бартош — вне подозрений.

— Ты упоминала решение проблемы, — переключил я тему. — Что можно сделать для девушки? Увезти в город, как хочет ее отец?

Коллега покачала головой.

— Переезд не поможет. Может и хуже сделать, если зов сильный: утопает она пешком из города в направлении поляны, что с ней по пути случится? Люди не звери, могут сбить, изувечить... Нет, переезд — худшее из решений.

— Отвергая, предлагай, — с несвойственной ему серьезностью высказал Макс.

— Мне стукнуло семь, пора было идти в школу, — ударилась в воспоминания Таша. — Бук я продолжала видеть. Тогда бабушка вырезала и заговорила для меня оберег. Он из редких, мало кто о таком помнит, не какой-нибудь Свадебник или Целебник. Юза — пелена. С ним я видела мир так же, как обычные люди.

— И ты хочешь отдать его Миле? — спросил я.

Отхлебнул чаю: сплошная химоза, ни в какое сравнение с домашним напитком не идет.

— Вещи не вечны, — Бартош опустила глаза. — Мой старый оберег не исключение. Но я смогу сделать новый.

— Делай, — сказал, как отрезал, Макс. — Что для это нужно? Ты не хотела говорить без АБ — тут он, натурлих. Ну?

— Не нукай, не запряг, — заполнил я паузу, потому как лицо Арктики снова сковало льдом.

— Ты будешь должен ему, — тонкий пальчик Бартош указал на меня. — Если он согласится.

— Соглашусь на что? — удивился.

Она побарабанила пальцами по столу.

— То, что ты мне даешь... Возвращаешь. Мне нужно больше, много больше силы. И для создания оберега, и для... своих целей.

Я раскинул руки в стороны.

— Ты знаешь, где меня найти.

— Именно, — Таша вперила в меня решительный взгляд. — Ты скоро уедешь. Я спешу. Возьмешь меня с собой? В отпуск?

— В деревню? — ей снова удалось меня удивить.

Про мой отъезд мы говорили. Как-то вскользь, у меня дома между смен. И