Гори, гори ясно - Карина Вран

из лесу, только махонький обрывок ниточки прицепился к ней, и упал оземь на опушке. Там потом малый родничок забил, а людишкам и то за чудо.

— Это все? — когда Хмур закончил водить бровями и говорить, спросил я. — Что с поляной дальше было?

Сказ объяснил ручей и необычность места, но не дал толкования песням Милы, ускользающим образам в «дыхании земли», не подсказал разгадки, с чего сюда тянет современную девушку.

— То не ваше дело, — отрезал лесной хозяин непререкаемым тоном. — Вы — мужики. Там дела бабьи. Все сказал!

Милу Макс дотащил на закорках. Закинул за спину, сложил под мягким местом руки замком и так нес до самого дома Матвея с семейством. Певунья в это время сладко спала.

Он же и объяснялся с семьей. Коротко, резко, без деталей. Шли, нашли, вернули. Как быть с девкой дальше, будем совещаться, ждите. Родителей такой ответ, ясное дело, не удовлетворил, но от отъезда нас их недовольство не остановило. Погода стремительно портилась, облака собирались складками, предвещая ливень, а нам еще обратный путь в сто километров по трассе предстоял.

О завтрашней встрече за час до смены с привлечением к обсуждению Таши условились, еще пока шли по лесу. Они, может, и раньше начнут беседу, это уж как Макс с Бартош договорятся, а я подойду после урока с Чеславом.

Тогда же, на лесной тропке, я поднял вопрос с правами для езды на своем, не одолженном байке. Шпала обрадовал, пообещав решить дело со скоростью пули. А на следующий вопрос, о байке с прокатом, чтобы вышел по финансам бюджетно и не развалился при первом же выезде, и вовсе меня огорошил.

— Ключи в кармане, АБ, товарищ теперь твой.

— Что почем? — я не приучен быть должным.

— Не зуди, — фыркнул коллега. — Уговор был: скататься и глянуть, а не шастать по ямам и корягам. Ты охеренно помог, так что давай без этого?

Вот так внезапно я стал владельцем старенького, видавшего дороги и виды, «Ижа».

В город вернуться мы оба спешили: мокнуть на шоссе на двухколесном друге желания не имелось. Спешили, но в игре наперегонки со стихией победа была не за нами. Небо сперва поседело за серостью туч, затем набухло свинцом и полоснуло по дороге обильными струями.

Дождем нас накрыло на полдороге. Хлестким, спаянным с ветрюгой, что делало дождь — косохлёстом. Видимость тут же просела, как и сцепление с дорогой. Ориентир — смазанный свет заднего фонаря байка Шпалы. Вдогонку — отблеск мигалок и сирена «гайцов». С чего вдруг, когда прицепились — бес их знает, не до разбора.

Стук воды по шлему, гул мотора, звук рассекаемых лужиц, свист встречных транспортных, сирена, плеск и натужное жужжание — все смешалось, породило не какофонию, а почти музыку.

...Дым от кальяна над зеленой настольной лампой, как влага в свете фонарей. Граммофон: он старый, но в прекрасном состоянии. Пластинка, густой мужской голос под аккомпанемент духового инструмента и, кажется, гуслей.

Буря море раздымает, ветром волны подымает.

Сверху небо потемнело, кругом море почернело[1].

Мы не на палубе судна, а ливень не буря, но звуки дороги идеально ложатся на любимую отцом морскую песню.

Асфальт мокнет, чернится, глухие тучи над полосой дороги и верхушками сосен отрезают нас, мчащих, от дневного света.

Шпала не притормаживает, набирает скорость. «В любой непонятной ситуации — газуй!» Стражи дорог за спинами, получается, входят в список таких ситуаций.

Машину на встречке ведет, заносит, чуть не выбрасывает в наш крайний левый. Свист и скрежет, мелькание огней... Огни несет на меня.

Разминулись, пронеслись мимо.

В полдни будто в полуночи, ослепило мраком очи:

Одна молнья-свет мелькает, туча с громом наступает.

Ветер крепчает, треплет деревья вдоль трассы. С гулким шорохом в шлем впечатывается отломанная ветка с длинными иглами. Нечем смахнуть: руки заняты. Смоет косыми струями, сдует тем же ветром, что и принесло.

Байк Макса вихляет, обгоняя легковушку, я повторяю маневр. Настырные мигалки продолжают висеть на хвосте.

Дождь продолжает хлестать, пузырятся, пенятся лужи.

Грохочет встречный длинномер. Поджимает справа грузовичок: он широк и неуклюж в сравнении с маневренными мотоциклами.

Гудит, сигналит длинномер. Скрежет. Протиснулись!

Волны с шумом бьют тревогу, нельзя смечать и в дорогу, -

Вдруг настала перемена, везде в море кипит пена.

Фура, тяжелая, неповоротливая дура движется с брызгами. Мокрое — все, даже стельки в ботинках. Под шлемом тоже мокро, по лбу градом стекает пот.

Гребаная сирена никак не отвяжется. Легковушки мельтешат огнями. С длинным тормозным следом, с натуральной волной, уносит к обочине «пазик».

«Волна» захлестывает колею передо мной, прокатывается по ногам и колесам. Наклоняю своего «коня», прохожу, не теряя скорости.

Одна пройтить не успеет, а другая свирипеет,

Друшка друшку рядом гонят, с боку на бок корабль клонят.

Безумствует ветрюга, клонит могучие сосны, как камыши. Хруста ломаемой древесины я не слышу — угадываю его, когда ствол высоченной сосны кренится, заваливается прямо на моем пути.

Газуй!

Я выжимаю по полной, влетаю под ветки. Огонь во мне бьется в экстазе, ликует, вырывается ввысь своевольно, поджигая хвою ярким, но недолгим пламенем — скоро его собьет дождем. Сейчас же сосна пылает в зеркалах, она прекрасна, куда там новогодним елочным гирляндам и прочей искусственной мишуре.

Погоня окончена, «гайцов» отрезало от нас упавшим деревом, и мы беспрепятственно проносимся сквозь дождь, в свете молний и фар, до самого Питера.

Мы разъехались на Финляндском, как и всегда. На прощание сняли шлемаки, ударили кулаками друг дружке в плечо.

— Огонь! — не иначе, при этом восклицании у меня горели глаза.

— Огнище! — согласно скалится во все тридцать два коллега.

Я в спокойном уже режиме докатил до дома. Дождь ослаб, а к прибытию и вовсе закончился, оставил только лужи и радужные разводы на дорогах.

Как никогда прежде, сегодня я был близок к попаданию в статистику по ДТП. И именно поэтому задумался: насколько случайным было то дорожно-транспортное, в котором погибла коллега отца?

Может, отсчет смертей следует вести вовсе не от колдуна в гараже? Тот был до Мстислава Юрьевича... А если добавить в список ту даму с кафедры? И... пойти дальше.

Что, если смерть отца — не случайность?

Ощущение взгляда, вот что выбило меня из размышлений. Я оставил железного друга на обочине, перешел через дорогу. Пока шагал, обшарил взглядом окрестности.

Есть: парень лет двадцати, может, чуть больше, внешности неприметной, неброско одет. Из особенностей: явные оспины на переносице, ближе к кончику носа и на щеках. Натуральные рытвины,