Волчьи ягоды - Леонид Залата

— К сожалению, не положили. Мы пошли ложным путем, который вы нам так ловко подсунули, и потеряли много времени. Узнав, что Ярош не арестован, вы решили обжаловать действия милиции. Почему вы сделали это анонимно да еще изменили почерк?

Квач вытер платком лысину.

— Хоть эту тряпку не отобрали, и на том спасибо. Жарко... По своей глупости изменил. Боялся... как-никак милиция. Папочка Яроша, видно, большая шишка, вот вы и... — Он хитровато усмехнулся. — Всякое в жизни бывает.

— Отец Яроша, да будет вам известно, рабочий, литейщик, — сказал Ремез. — И все вы, гражданин Квач, лжете. Не спали вы в ночь на 25 мая. Где ваша лодка?

— Какая лодка? — заметно было, что арестованный оттягивает ответ, собираясь с мыслями.

— Моторная лодка «Прогресс» Р 26-25?

— Думал, вы о шлюпочке спрашиваете. Шлюпочка у меня была, я, знаете, любил на веслах ходить, пока в руках была сила. Украли шлюпочку. Между прочим, милиция так и не нашла. А моторная лодка на причале, где же ей быть.

— Так вот, вы не спали той ночью. Вот свидетельство ночного сторожа третьего причала Барыкина. Приблизительно в восемь вечера вы пришли на причал без пропуска. Барыкин сделал вам замечание. Вы сказали: «Ты же меня знаешь. Пропуск забыл дома». Вернулись вы, Виталий Гаврилович, после двух часов ночи. Барыкин еще спросил: «Где тебя носило? Рыболовный сезон еще не открывали. Браконьерствуешь потихоньку?» А вы сказали: «Где был, там уже нет. К вдове ездил. Славная вдовушка, а только тебе, старый хрыч, делать там нечего».

— Врет ваш Барыкин! — воскликнул Квач. — В ту ночь я спал. Может, когда в другой раз и был такой разговор. Не вяжите батог к дышлу! Чем докажете?

— Будьте уверены, докажем. Всему свое время. Так вот, к какой вдове вы ездили? Она может подтвердить? Назовите адрес. Это в ваших интересах.

Квач сделал жест, который можно было понять так: что сделаешь — придется признаваться.

— Какая там вдова! Не мог же я сказать Барыкину, что и в самом деле ставил сетку. Он тут же донес бы рыбинспектору. Знаю я этого занудливого деда!

— Где ставили?

— Не помню. Кажется, в Овсеевских плавнях.

Ремез выпрямился. Заговорил тихо, словно о будничном деле, хотя внутри у него все клокотало от гнева:

— Теперь я вам скажу. Не было вдовы, не было сети, а было так. Вы приплыли на лодке к набережной и позвонили Сосновским. Трубку взял Василек, Нинин брат. Вы спросили Нину, а когда она подошла, сказали, что Ярош попал в аварию, находится в тяжелом состоянии и просит немедленно приехать. Говорили через носовой платок. Не через тот ли, что сейчас у вас в руке?

Квач уронил платок, нагнулся за ним, сгреб в ладонь. Зло спросил:

— Романов Сименона начитались?

Ремез не дал себя сбить:

— Вы точно рассчитали! Нина любила Яроша, на которого вы так хитроумно возводили поклеп, и, поверив в то, что случилось несчастье, прибежала. Вы сказали, что случайно оказались свидетелем аварии, и повезли девушку за высоковольтную подстанцию, на двенадцатый километр. В безлюдное место за Русалочьей скалой. Была ночь, но Нина не боялась. Не боялась вас, хорошо известного ей дяди Виталия, который даже на работу ее устраивал. Она думала о Яроше и, наверное, умоляла вас поторопиться. И тут вы...

Квач побледнел. Пенсне запотело. Он протер стекла пальцами, забыв о зажатом в кулаке носовом платке, обернулся к Котову:

— Я требую защитить меня от инсинуаций со стороны вашего коллеги. Я буду жаловаться!.. В конце концов я устал, прошу прекратить допрос.

Ремез переглянулся с Котовым и нажал на кнопку.

— Уведите арестованного! — приказал он конвойному.

Котов принялся перематывать пленку.

— Что скажешь о допросе? — спросил Ремез.

— По-моему, все идет нормально. Барыкин сможет подтвердить, что Квач брал лодку именно в ночь на двадцать пятое?

— Никаких сомнений! Дежурить должен был другой сторож. Они там посменно. А у того был день рождения, попросил подменить. Барыкин клянется, что все точно.

Позвонил Журавко:

— Квач у вас?

— Попросил прервать допрос. Все идет по плану, Сергей Антонович. Начали с Сосновской.

— Крутит?

— Да уж...

— Мы с Бондарем зайдем, как договорились, дай знать. Маркову я сказал, что завтра ты передашь ему «шерстянников». Генерал так распорядился.

— Наш полковник в хорошем настроении, — сказал Ремез Котову, положив трубку.

После обеда Ремез зашел к следователю Иванцову, которого тоже подключили к работе. Иванцов сидел, обхватив голову руками.

— Георгий Степанович, — взмолился он, — ради бога, освободи меня от этого Локотуна. Ежедневно требует следователя, мелет всякий вздор. Ты ему про Фому — он про Ерему. Сегодня принялся анекдоты рассказывать, да все о сумасшедших. Слушай, а может, он — ку-ку? Может, показать его психиатру?

— Можно и показать. А только, Петро, Локотун здоровей нас с тобой, вместе взятых. Хитрит. Мол, прикинусь дурачком — глядишь, поезд проскочит мимо... Не грусти, завтра Марков впрягается, а мы пойдем в пристяжке.

— Что Квач?

— Потом, Петро, потом. Я побежал.

Они снова сидели втроем: Котов, Ремез и Квач, равнодушный, спокойный, словно и не было утреннего допроса.

— Продолжим разговор, гражданин Квач, — сказал Котов, включая магнитофон. — Следствие интересует еще одна ночь, недавняя. Надеюсь, на этот раз память не подведет вас. Где вы были в ночь с 21 на 22 июня?

— Не делайте из меня ночного оборотня! — огрызнулся Квач. — Спал я, спал!

— Вы знаете такого человека: Поляков Григорий Семенович?

— Не припоминаю.

— Он сменил вас на должности заведующего складом сырьевых материалов на фабрике, когда вы ушли на пенсию.

— Возможно, что и Поляков.

— Где он живет — помните?

— Не имел чести заходить в гости. Склад передал — на том и кончилось знакомство.

— И все-таки в ночь на 22 июня безошибочно нашли его усадьбу.

— Очередная инсинуация?

— Неумно отрицать очевидные факты. И вообще напрасно вы вынуждаете следователей рассказывать то, что по праву надлежит делать вам. Мы и так все знаем. Итак, около двенадцати ночи вы проникли в сад Полякова со стороны железнодорожной насыпи. В небе светил месяц. Не берусь утверждать, что это было вам на руку. Вас заметил милиционер. Он мог схватить вас на месте преступления, но погорячился. Не выдержали нервы и у вас. Вы выстрелили в милиционера, хотя, пользуясь тем, что месяц как раз закрыло облако, могли убежать незаметно. Я понимаю, вы не знали, что милиционер один, в ту минуту вам казалось, что вас окружили. Уверен, потом проклинали себя за несообразительность. И не зря... Я в чем-то ошибся?

Казалось, Квач задремал. Сизые веки дергались, как это бывает, когда человеку снится неприятный сон.

— До сих пор я рассказывал, — сказал Котов, — а теперь спрашиваю: что вам было нужно в усадьбе Полякова?

— Еще одна баечка. Не был я там!

— Неужели вы думаете, что мы вызвали вас на допрос, не имея достаточных доказательств? Посмотрите сюда. Ну, смелее! Вот пуля, вы попали в яблоню, вот гильза... Экспертиза установила, что пуля выпущена из пистолета, который мы нашли у вас дома в томе стихов Байрона. Гильза также имеет отношение именно к этому пистолету... А вот снимки ваших следов. Они тоже идентифицированы и точно соответствуют следам ваших полуботинок. Плюс сравнительный анализ почвы в поляковском саду и комочков земли на тех же самых полуботинках. Для судебного следствия этого вполне достаточно. А для вас?

Квач облизал пересохшие губы.

— Попить можно?

Жадно выпил стакан воды, отдышался.

— Ваша правда. Не стану отпираться... Был я в саду. Только я не знал — Полякова он или еще чей-то. Мне было все равно. Присмотрел яблоки, ну и... польстился. На базар хотел... В цене сейчас яблочки.

Ремез прыснул в кулак. Котов осуждающе посмотрел на него.

— Я понимаю, гражданин Квач, вы не придумали ничего лучшего, — сказал он. — Бывает. Но все же, согласитесь, смешно: идете красть яблоки. Куда? Где Чапаевская, а где Тимирязевский переулок! Это же сколько пешком! Трамваи ночью не ходят. Может, на такси?

— Напрасно поднимаете на смех, — процедил сквозь зубы Квач. — Если вы такие проницательные, могли бы догадаться, что пришел я туда с вечера.

— За яблоками? Какое мальчишество! В вашем-то возрасте. А чтобы не страшно было — пистолетик в карман. Вдруг милиционер сторожит яблоки!

Котов сделал знак Ремезу. Старший лейтенант на минуту вышел, вернувшись, также молча кивнул Котову.

— За яблоками, — повторил Котов, словно раздумывая над этими словами. — Дождались бы, когда вызреют, а то ведь зеленые совершенно... Ну хорошо, пойдем дальше. Вернее, немного назад. Вы правы, ночь да ночь, а где же день? Днем оно как-то виднее. Что вы делали в доме Полякова утром 17 июня? Отвечайте, гражданин Квач!