Первокурсник - Моника Мерфи

– Как-то не думал об этом, – говорю я, хотя про себя признаю, что Грейси шикарная. Она высокая, длинноногая, с длинными каштановыми волосами со светлыми прядями, а когда злится, карие глаза приобретают золотой оттенок.

Мне нравится смотреть на красивых девушек – я же не мертвец. Но Грейси мне не интересна.

– Ясен пень, у тебя есть блондиночка. Тоже горячая. Ты только глянь. – Он обводит взглядом Хайден.

Мою Хайден.

Я пихаю его так, что он чуть не падает:

– Завязывай с этим!

Прекрасно понимаю, что он безобиден. И не переживаю – он не будет подкатывать к Хайден. Уверен, он помнит, что я заявил на нее свои права. Знаю, звучит ужасно – как будто я мачист и сексист, но так и есть.

Пока мы болтаем с Хайден, Грейси успокаивается и присоединяется к разговору. Калеб уткнулся в телефон, но тоже периодически встревает, чтобы показать, что он нас слушает.

Очередь наконец сдвигается с места. Нас запускают внутрь. Всем несовершеннолетним выдают браслеты, а это значит, что в баре нашу четверку обслуживать не будут[33]. Плата за вход минимальная, так что я плачу за всех. Я не выпендриваюсь – просто не хочу, чтобы Калеб тратился, он и так еле сводит концы с концами.

– Спасибо, чувак, – бурчит он, когда мы входим в темное помещение.

– Обращайся.

В клубе тесно. Потолки низкие. По всей длине дальней стены протянулся бар. На противоположной стороне – маленькая черная сцена, видавшая лучшие дни. На сцене двое парней проверяют динамики и остальное оборудование, тихо играет фоновая музыка. Девчонки бросаются к сцене, пихая друг друга, борясь за место с лучшим обзором.

– Они все пришли сюда ради Bat’s Cave? – потрясенно спрашивает Хайден у Грейси. Видимо, обычно эта группа не собирает такую толпу фанаток.

– Не уверена. Может быть, не все… Робин сказал, что многие придут на разогрев. Там выступает какой-то блондин с авторскими песнями о любви под гитару. – Грейси закатывает глаза. – Робин его ненавидит.

Хайден собирается ответить и уже открывает рот, но Калеб опережает ее.

– Робин ненавидит всех, потому что его зовут Робин, и из-за своего имени чувствует себя лишенным тестикул, – говорит Калеб высоким голосом и начинает смеяться.

Грейси резко поворачивается к нему:

– Я удивлена, что ты вообще такие слова знаешь.

– Ну я же все-таки учусь в университете. Я не совсем безмозглый. – Калеб выглядит оскорбленным. – Твой драгоценный Робин тоже учится у нас?

Грейси надулась:

– Нет.

– Понятно.

– Хватит уже, – говорю я. – Дай ей насладиться вечером и концертом Робина.

– Боже, что за имя, – замечает Хайден и качает головой. – Кто бы говорил, конечно, у меня вообще имя мужское. Но черт возьми, имя Робин отвратительное. Даже у девушек. Не в обиду всем Робинам в мире.

– Послушайте. Вы все. Хватит ржать над ним. Его группа – самая важная для него вещь в мире, ясно? Он рассчитывает, что сегодняшнее представление выведет его на новый уровень. Они уже пару раз играли в Strummers, но сегодня среди зрителей продюсер. Разведчик, ищущий таланты. По крайней мере, прошел такой слушок, – объясняет Грейс с каменным выражением лица. Кажется, мы перегнули палку. – Он написал мне об этом сегодня днем, и теперь я как на иголках. Искренне надеюсь, что их наконец заметят. Это может изменить его жизнь. Вот почему я сегодня здесь и почему хотела привести друзей. Чтобы выразить поддержку. И если вам это не интересно – уходите. Просто идите домой.

Мы замолкаем. Мимо нас пробегает стайка девчонок-подростков, болтающих со скоростью мили в минуту, их рты широко открыты, в брекетах отражается свет ламп. Я чувствую себя плохо из-за того, что сейчас произошло. По выражению лица Хайден понятно, что и она тоже.

– Уверен, что они будут сосать большие волосатые яйца, но если ты хочешь, чтобы мы улюлюкали и поддерживали их во время выступления, я готов, – серьезно заявляет Калеб и переводит взгляд на меня: – Да, Тони?

– Ага, – отвечаю я, надеясь, что Грейси не убьет Калеба до конца ночи. – Конечно. Сделаем, как скажешь.

– Спасибо, – говорит она мне и, вздернув подбородок, смотрит на Калеба. – Хватит смешивать их с дерьмом.

Калеб жестом отдает ей честь:

– Йес, мэм!

В конце концов мы решаем пробраться через толпу девочек, пытаясь найти лучший обзор сцены. Для этого случая я надел джинсы, черную футболку и любимую кожаную куртку, которую надеваю довольно редко и теперь обливаюсь потом. Не хочу снимать ее и таскать с собой, чтобы не потерять.

– Мне нравится твой рокерский вид, – Хайден проводит рукой по рукаву куртки. – Кожа такая мягкая.

– Спасибо. – От ее комплимента я еще больше вспотел, но это того стоит. – Ты тоже выглядишь шикарно.

И это еще мало сказано. На ней белая майка, из-под которой виднеются бретельки и просвечивает черный лифчик – майка очень тонкая. Облегающие черные джинсы, в которых ее ноги кажутся бесконечными. На ногах кеды – значит, она за комфорт. Это здорово. Ее глаза густо подведены черным, а губы окрашены в глубокий рубиново-красный.

– Спасибо. Грейси как-то особенно представляет эстетику сегодняшнего вечера, так что это она выбрала мне наряд. Мы сегодня фанатки. – Она делает пальцами «козу» и высовывает язык. – Как будто мы тусим в Roxy примерно в 1983-м.

Понятия не имею, о чем она.

– Самой пришлось гуглить. Это место в Голливуде, где выступали многие рок-группы восьмидесятых, – объясняет она. – По словами Грейси, Робину нравится эта ностальгическая атмосфера.

– Интересно.

– Думаешь? А по-моему, как-то странно. Но мне все равно весело. – Она смеется. Придвигается ближе, и наши тела соприкасаются. – Я рада, что ты пришел.

– Правда? – Я касаюсь ее волос, убираю их с плеча. Пальцы дотрагиваются до обнаженной кожи. Ее майка простая, но такая сексуальная. Особенно с этим просвечивающим черным лифчиком. Я на мгновение задерживаю взгляд на ее груди, не заботясь, заметит ли она. Думаю, что лифчик кружевной.

И почти уверен, что, если продолжу пялиться, увижу ее соски. В прошлый раз так и не удалось их рассмотреть, это чертовски обидно. Надеюсь в ближайшее время исправить эту оплошность.

– Ага. По крайней мере, не приходится страдать в одиночку. – Она смеется. Я больше не могу терпеть и целую ее.

Она затихает, обвивает руками мою шею и прижимается ко мне.

Тут в зале на мгновение становится темно, в толпе воцаряется тишина. Я отрываюсь от Хайден, мы поворачиваем головы в сторону сцены, которую теперь освещают три луча софитов. Они собираются вместе и озаряют одинокую фигуру в центре. Исполнитель сидит