Видимо-невидимо - Аше Гарридо

— Да как сказать. Не то чтобы беспокоюсь. То есть беспокоюсь. Но мне сначала надо кое-что узнать, спросить у тебя, чтобы понять, есть ли о чем беспокоиться на самом деле. Может, и беспокоиться не о чем, так я и не беспокоюсь. А может и беспокоюсь. Не знаю.

— Как запутано всё, сам-то понял?

— Да не то чтобы понял…

— И всё у тебя «не то чтобы». Давай тогда спрашивай, что хотел, раз без этого тебе не распутаться.

— А я про время спросить хотел, Хо. Про время наше в пустых наших землях, когда они еще не родились, еще не проросли из души наружу в настоящее. Вот пока зыбко всё, пока ни то ни сё еще, и место то ли есть, то ли нет, то ли снится… И времени ведь нет в этом месте?

— Это так, времени без места не бывает. Пока место еще не живет, а только снится тебе и через тебя — себе самому, то и время в нем не течет. Вокруг всей вселенной время течет потоком — а маленькое зернышко безвременья тут как тут, ни с места. А как только место само задышит — время и вперед. Общий поток вселенной зернышко подхватит и в себе растворит. И придет листопад. Время в наших местах начинается с осени, сам знаешь.

— Почему так? Я всё думал… Весна — всему начало. А у нас — осень.

— Потому что листья, которые ты своей волей вырастил на деревьях, сколько провисели без смены? Хоть и без времени, а усталость настает. Ты ведь и спать ложишься, и ешь, и пьешь, пока место растишь. Только возраст твой не идет. А усталость есть. Ничего не меняется, только повторяется бесконечно.

— Ну как же! — заспорил Видаль. — Каждый день у меня новый.

— А ты и не лист придуманный на придуманной ветке. У него твой каждый день — всё тот же день. Ты ведь его хранишь неизменным, чтобы он сам к себе привык. И он с готовностью тебе подчиняется, обретая жизнь. Но силы его иссякают, и держится он только на твоей воле. Так надо — вот он и держится. А когда приходит время, он ложится в ладони ветра, чтобы тот укачал его и унес отдыхать. Поэтому осень.

Мастер Хо пошевелил угли в костре, посмотрел на Видаля.

— Ты помнишь, сколько ты с Семиозерьем возился?

— Так первое же! Что я умел тогда? Только-только мастер мой мне азы показал…

— Ну и я про то. Сначала Хейно его растил, потом ты взялся — и славное место вырастил, ни убавить, ни прибавить, это правда. Но ведь сколько!

— Не знаю… Долго.

— Я знаю. Три года ты его до ума доводил. Ты представляешь, с каким вздохом ложились на землю те листья?

— Но я же…

— Да я тебя разве виню, что ты оправдываешься? Так оно всегда. Нельзя создать голое безлиственное — весной не будет знать, как распускаться, как цвести. Потому и выбираем для начала своей работы — весну, а время для своей работы выбирает — осень. Прибраться после нас, похоронить уставших. Дать новой живой земле отдохнуть, отоспаться после безвременья и бессонья. А там весна сама вернется, после отдыха. И о чем же ты беспокоишься?

Видаль на миг смял лицо нетерпеливой гримасой, нахмурился, да и вернулся к отговоркам.

— А вот ты сказал, что знаешь, сколько я Семиозерье после мастера Хейно доращивал. А откуда? Как ты это знаешь, как высчитал?

— Да что считать? — мастер качнул головой в сторону хижины. — Видишь за хижиной столбы? Я каждое утро на столбе отметку делаю. Если в этот день что-то особенное случилось — ставлю значки. Как год заканчивается — провожу длинную черту. А столб закончится — новый вытесываю. Дни считаю просто: от пробуждения до ночи — вот и день. И вот моих дней со смерти Хейно натекло уже на пять лет.

— Пять? Всего? — удивился Видаль и вдруг замер, прислушиваясь к нутру. — Ого. А как будто и года нет.

— Дней много прошло. А времени мало — только что в Суматохе ты прогулял, пропил, проплясал. Вот тебе надвое и кажется. А тебе, стало быть, не больше двадцати лет набежало, — и голос мастера неуловимо соскользнул в утомленное и озабоченное ворчание. — Ну, если это всё, зачем ты приходил, так я бы прогулялся вокруг, обошел бы место, присмотрел бы за ним.

— Так что, пора мне уже? — смутился Видаль.

— А чего бы и не пора, если ты все равно говорить не собираешься толком. Что ж вы так спешите? — вдруг торопливо поклонился мастер. — Даже и чаю не выпив…

Видаль, скрывая досаду, поднялся и размял ноги.

— Да нет, спасибо, — принужденно улыбнулся он. — Пора мне… Дела, дела…

И поклонился быстро, отрывисто, и развернулся, и пошел прочь — сгустившийся туман тут же его и поглотил. Мастер Хо склонил голову к плечу, с любопытством глядя ему вслед. Голос Видаля вернулся раньше его самого, невидимого в жемчужной мгле.

— Нет уж! Ну нет! Слушай, Хо, ты мне эти штучки… Сначала мне объяснил, какой я юнец зеленый, а потом и выдворяешь. Так дело не пойдет. Я с вопросами пришел, я их задать хочу.

— Так задавай, смешной мальчик, — согласился Хо. — Разве тебе кто-то запрещает? Сам отказываешься.

Видаль усмехнулся и уселся на бревно.

— Я вот чего беспокоюсь, — сказал. — Как же ученики взрослеют? Со мной дело темное, сам знаешь. Но как это обычно бывает?

— Как бывает обычно? — удивился Хо. — Ты хочешь знать, как оно не случилось с тобой?

— Ну… да. В этом роде. Со мной. Как оно должно было быть.

Хо вздохнул, снова разворошил угли, отложил прут и вытер руки о халат. И с безграничным терпением объяснил:

— С тобой должно было быть так, как оно случилось. Иначе бы оно не случилось. Ты, такой, каким тебя нашел Хейно, поступил своим единственным способом. Не мог ты по-другому, иначе бы по-другому и сделал бы.

— А если бы мастер Хейно догадался бы? Заметил, что я задумал что-то, стал бы за мной приглядывать.

— Если бы Хейно мог заметить, он бы заметил…

— Удержал бы меня. Не ушел бы тогда один в Суматоху…

— Ты меня слушаешь, когда я говорю? Или зачем тогда? — рассердился Хо. — Я говорю, что ты иначе не мог — а ты чуть дальше подумать и не пытаешься? Ты не мог, и Хейно не мог. Ты и он — оба. Так, как можете — и не иначе. Иначе это были бы не вы. Не ты и не он.

Видаль отвернулся.

— Я понял.

— Ну и всё тогда, утомил ты, а у меня еще работы непочатый край, всё это вот, — мастер Хо широко развел руками, как бы охватывая бесконечные клубы тумана со всех сторон, — и вон то, и вон то — всё обойти и оглядеть надо.

— Я не про это спросить хотел… — угрюмо откликнулся Видаль.

— О! — воздел руки мастер Хо. — Наконец-то! Неужели!

— Да ну тебя, — отмахнулся Видаль, — Что ты со мной как с дитем?

— А ты дитя и есть, забыл?

— Это как посмотреть.

— А я вот так смотрю — когда ты себя вести начинаешь, как дитя, дитя ты и есть. Хотел бочком-бочком к нужному подобраться? Словно и не нужно оно тебе? Думаешь, старый Хо совсем из ума выжил? Нет! Я знать не знаю, о чем ты спросить хочешь — а что ты до сих пор об этом не спросил, я знаю. И все вроде рядом, вроде то же — да не то. Сейчас спрашивай начистоту или уходи. А прежде подумай: если ты с трех раз вопрос задать не можешь — нужен ли тебе этот вопрос?