Над горой играет свет - Мадженди Кэтрин

Я взглядом умоляла его не шуметь. Он двинулся в ванную, по пути нарочно дыхнув на меня ночным несвежим дыханием, театрально рассмеялся и захлопнул дверь.

Тут раздался сильный удар грома, и я не услышала, что сказала Ребекка, но ответ отца был таким:

— Я думал, ты этого хочешь. Иметь семью. Ты говорила, что всегда больше всего хотела иметь настоящую семью. И теперь ты ее получила.

— Да. В общем, тут такое дело… я беременна.

Секунд пять я слышала только шкварчание бекона на сковородке и дробное постукиванье дождя по крыше. Потом бабахнул стакан о столешницу.

— Ты беременна? — переспросил папа.

— Боюсь, что так оно и есть. Я совсем не собиралась, но…

— У нас будет ребенок! Это же чудо!

— Рано еще говорить, мало ли что может слу…

Но папа не позволил ей докончить фразу:

— Давай скажем детям. — Голос его звенел от счастья. — Они обрадуются. Я сейчас их позову.

Я отлепилась от стены и на цыпочках поковыляла в сторону своей спальни.

— Постой! — крикнула Ребекка. — Я хочу обсудить с тобой ситуа… в смысле, ребенка. Это очень важно.

— А что тут обсуждать-то?

— Поговорим после завтрака.

Мика вышел из ванной и крикнул мне вслед:

— И чего это ты шляешься по коридору? Нет, правда? — и пулей влетел в комнату, я так и не успела его стукнуть.

Я зашла в ванную, заперлась, воду спустила не сразу, подождала минуты две. Потом отправилась на кухню, делая вид, что еще толком не проснулась. Ребекка наливала в стаканы молоко. Она обернулась, глаза были припухшими и красными. Мне захотелось ее обнять, утешить. Я уже напрягла мускулы, чтобы шагнуть к ней. Но — не шагнула.

— Доброе утро, Вирджиния Кейт.

— Доброе утро, мэм. — Мне вспомнилось, какой она была вчера вечером. Беспечная и веселая, как девчонка, а сейчас несчастная. — Можно я помогу накрывать на стол?

— Это было бы очень кстати. Спасибо тебе.

Я помогла разложить на тарелки бекон, очень аккуратно, потом помогла расставить их на столе. Папа пил кофе, лица его не было видно из-за развернутой газеты. Вошел Мика, он зевал и почесывал голову. Увидев меня, скроил гримасу, означавшую «ну ты и ду-у-ура». Они с папой оба были сонными и лохматыми. Завтрак прошел в молчании, прозвучало слов пять, не больше, зато миллионы не произнесенных вслух повисли в воздухе, невнятные и темные. Когда все поели, Мика и папа тут же куда-то умчались. А нам с Ребеккой оставили все убирать.

Я сложила тарелки в раковину, добавила жидкого мыла и включила кран. Раковина наполнилась пенистой водой.

Ребекка опустила в раковину остальную посуду.

— Все, можешь идти играть.

Я помотала головой.

— Ты моешь, я вытираю? — спросила она.

Окунув руки в горячую мыльную воду, я взялась за дело. В окошко был виден соседний дом. Перед домом стояла старушка с собакой, и ее нисколько не смущал сильный дождь. Я почему-то никогда раньше ее не видела. Мне нравились ее длинные волосы, хотя они были тускло-седыми и намокшими. Нравилось, что она их не остригла. Похоже, она что-то напевала. Слышно мне не было, но рот ритмично открывался, и губы то сжимались в узкий кружок, то растягивались в широкий овал. Шерсть у ее крохотной собачонки была взъерошенной, и с бороды стекали струйки. На мордочке было написано страдание. Я решила, потом посмотрю в энциклопедии, что это за порода. И тут же начала грезить, что старушка — моя бабушка, и собака тоже моя.

Я передавала Ребекке отмытые тарелки, она их ополаскивала и вытирала.

— Вот закончим с посудой, и пойду лягу. — Она глянула в окно и увидела старушку. — Это мисс Дарла. Только что из Египта приехала. Никогда не была замужем. Возможно, поэтому она такая счастливая, поет даже под дождем.

Заканчивали мы с посудой уже в полном молчании, Ребекка сразу ушла к себе. А я залезла в один шкафчик, в другой, нашла две бутылки. Обе вылила в раковину, все-все, до последней капли. Противный резкий запах завис в воздухе и не исчезал, хотя я дважды промыла раковину. Я смотрела и смотрела на мисс Дарлу, в конце концов она обернулась и помахала рукой.

Я тоже ей помахала, а потом отправилась в комнату Мики, на разведку.

Кровать, кое-как накрытая, вся бугрилась, потому что Мика не расправил одеяло и простыни. Кругом валялись рисунки и склейки машин разных марок, но окрас их был весьма причудливым, далеким от фирменных стандартов. Модель «форда» Мика покрасил едко-лиловым. «Шевроле» вообще был в горошек. Рядом с кроватью валялись книжки с комиксами, «Супермен» и «Человек-паук».

На письменном столе лежал перевернутый рисунок. Я осторожно его приподняла. Это был карандашный набросок маминого лица, настолько истертый ластиком, что плотный ватман местами стал совсем тоненьким. Я положила его на место, аккуратно поправив. Потом надавила пальцами на ящичек сбоку под столешницей стола, видимо, очень сильно, он вдруг сам выдвинулся наружу. Там были кисти, краски, угольки. Я заглянула подальше, и мой взгляд уперся в жестяную коробку. В коробке лежали зажигалка, сигарета, наклейка от пивной бутылки и пластинка жвачки «Джуси фрут». Я сунула сигарету в рот, но, как только стиснула ее губами, к горлу подкатила тошнота. Быстренько положила сигарету обратно, закрыла коробку и поставила на место.

Оказывается, секреты имелись не только у папы и у Ребекки.

ГЛАВА 19. Про сейчас

Гроза разыгралась ой-ой-ой какая. Вот и отлично, мне нравилось, как завывал ветер, несущийся с горы. Пришлось слегка прикрыть окно, чтобы в комнату не ворвался дождь, намокнет же все. Дом постанывал и кряхтел, я старательно вслушивалась: может, мне откроются еще какие-то его тайны? Дом был живым, он дышал. Я взглянула на разбросанные вещицы. Ну да, я же пообещала, что расскажу нашу историю. Стараюсь теперь. Истории становятся былью, когда их рассказывают, так ведь сказала бабушка. Вот я и превращаю их в быль.

— Мам, — спросила я урну, — ты когда-нибудь залезала в мои вещи, рассматривала их?

Я представила, как мама приходит в мою комнату, чтобы помыть пол, и швабра натыкается на нечто под кроватью. И вот мама достает Особую коробку и долго рассматривает все эти рисунки, фотографии и прочие памятки, которые были для ее дочурки очень-очень дорогими. Может быть, именно тогда мама решила убрать эту коробку подальше? Понесла ее на чердак, может быть, при этом она горько плакала, громко стонала и кричала.

Ветер протиснулся в прикрытое окно и скинул часть фотографий и листков на пол.

— Ма-а-ам, твои проделки? Ты всегда была чересчур вспыльчивой, согласись.

Она ничего мне не ответила.

Я не стала подбирать с пола россыпь фотографий и бумажек. Подошла к окну и долго смотрела на дождь. Пролетал час за часом, а я пила кофе, вспоминала, записывала. Я сходила с ума, я бесилась, я изнемогала от печали. И моим мемуарам не было видно конца и края.

— Устала, — сказала я комнатным духам, — надо бы немного отдохнуть.

— Надо-надо, Вирджиния Кейт, — согласился ветер.

Я начала убирать с кровати то, что не свалилось на пол. Прядка испанского мха была похожа на волосы старой ведьмы, толстые и жесткие, как проволока. Сразу вспомнилась Луизиана. Могучие папины дубы и кипарисы, с ветвей которых свисали каскады мха, как в сказке. Цапля, белоснежный пеликан, и все вокруг какое-то нереальное. Говорил мне Мика, что надо быть начеку, иначе попаду в плен луизианской истомы. Мои горы манили, звали назад, а я их не слушала. Всякая всячина держала меня в Луизиане, но удержит ли теперь? Чем же завершать свой путь, как не его началом? Или надо искать что-то новое?

Я сдвинула к изножью бабушкино одеяло и белую простынку с узором из желтых цветов. Улеглась и блаженно вздохнула, как старая собака, доковылявшая до хозяйского крыльца. Простыни пахли свежестью, будто их только что сняли с веревки. Не выпуская из руки прядку мха, я шепнула:

— Крепко спит только тот, кто клопов изведет.

Сколько раз я слышала эту пословицу от папы? И не сосчитать. А потом я говорила ее своей Эйдин.