Над горой играет свет - Мадженди Кэтрин

Она улыбнулась, я увидела, что на левой щеке у нее ямочка. Раньше не замечала.

— А можно добавить в кукурузу масла, соли и сахару?

— Запросто, кто нам может запретить?

Она вытащила бутыль с растительным маслом и отколупнула кусок сливочного. Достала большую тяжелую кастрюлю с широким дном и кастрюльку. Обе безупречно сияли и были снабжены удобными огнеупорными ручками, которые не жгутся. В кастрюльке она растопила сливочное масло, в большую налила растительного.

— Сможешь достать вон с той полки бумажный пакет?

Я смогла. А Ребекка насыпала в большую кастрюлю кукурузных зерен и стала ждать, когда они начнут лопаться. Услышав первый хлопок, она накрыла кастрюлю крышкой и немного ее потрясла, водя кругами. Снова поставила на огонь, раздались хлопки, редкие, потом чаще и чаще. Это было смешно и весело.

Теперь Ребекка стояла ко мне спиной, тогда она и сказала:

— Мне тут рассказали кое-что про миссис Макгрендер, но тебе рано про такое слушать. — Она смущенно покашляла. — Вообще-то сплетничать очень нехорошо. Сама не пойму, зачем я это тебе сказала.

Я старательно распрямила плечи, чтобы выглядеть повыше.

Когда хлопки снова стали редкими, Ребекка выключила конфорку и опять потрясла кастрюлю. Потом пересыпала зерна в бумажный пакет. Вылила туда же растопленное масло, встряхнула, добавила щепотку соли, снова встряхнула.

— Сколько класть сахара?

— А можно я?

— Действуй.

Зачерпнув ложкой песок, я осторожно сыпанула его в пакет и еще разок встряхнула. Теперь можно было высыпать попкорн в глубокую стеклянную миску. Я так и сделала.

— Никогда так раньше его не готовила, — сказала Ребекка.

Я протянула ей три штучки.

Она пожевала, проглотила.

— Ммм. Вот это я понимаю. Пальчики оближешь. — Она достала из холодильника две бутылочки апельсиновой шипучки «Орандж краш». — Пойдем в гостиную.

— А как же правило «В гостиной никто не ест»?

— Иногда можно, по крайней мере сегодня вечером. Пусть это будет нашим секретом, договорились?

— Договорились.

Мы расположились на диване, чашу с попкорном поставили посерединке. Ребекка пристально на меня посмотрела, и я вспомнила про помаду. Может, с красными губами я казалась достаточно взрослой для взрослых сплетен? Ребекка опасливо огляделась и, хотя мы были одни, почти прошептала:

— Это мне сказала мисс Эми, а она все про всех знает. — Ребекка пихнула в рот горсть зерен. — Оч-чень вкусно, правда.

Я же в предвкушении страшной тайны так взволнованно хрустела попкорном, будто мне показывали захватывающий детектив.

— Господи, что же я такое творю. — Ребекка отхлебнула немного шипучки и брезгливо поморщилась. — Как щиплет язык. Ну ладно, раз решила… — Она снова осмотрелась. — Миссис Макгрендер была танцовщицей. И называла себя «ослепительная мисс Стриптиз-наоборот».

Выпалив это, Ребекка густо порозовела и заправила волосы за уши.

— А что такое стриптиз?

— Да, про стриптиз точно не стоило… понятно же, что ты еще совсем ребенок.

Я надула свои завлекательно-алые губы.

Ребекка прожевала кукурузину.

— В общем… гм… это когда женщины танцуют и одновременно раздеваются, и на них смотрят зрители. Мужчины.

— Миссис Макгрендер тоже так делала? — Я вспомнила, как она пританцовывала. — Но танцует она не очень.

Ребекка хихикнула и торопливо прижала к губам пальцы.

— Мне кажется, для мужчин не это главное.

Я отхлебнула немного шипучки, запить попкорн, на горлышке остался след от помады.

Ребекка продолжила объяснение:

— Она делала это немного иначе, чем другие стриптизерши. Она выходила на сцену ужераздетой, танцевала, а потом постепенно натягивала на себя одежду, медленно, не спеша. Сначала чулки, потом туфли, ну и все остальное. В клуб, он там, за рекой, мужчины валили толпами, ни одного свободного места.

Ребекка снова откашлялась и добавила:

— Это было давно, очень давно. — Она протянула мне салфетку. — Сейчас же сотри.

Я беспрекословно стерла с губ помаду.

— Надо же, все-таки проговорилась тебе, ужас. Мисс Эми заставила меня поклясться на мизинцах, что я никому ни слова. Теперь и нам с тобой придется клясться на мизинцах.

— А это как?

Ребекка посмотрела на меня как на экзотического зверя в клетке зоопарка:

— Ты никогда не давала клятву на мизинцах?

— Нет, мэм.

Она оттопырила и распрямила мизинец.

— И ты теперь, — распорядилась она.

Я тоже оттопырила мизинец, и Ребекка обхватила его своим, будто крючком.

— Это серьезная клятва, ты теперь никому на свете не должна говорить, что я из-за своей минутной слабости и сладости попкорна выдала чужую тайну.

— Да, мэм.

— Нет, ты должна сказать «клянусь мизинцем».

— Клянусь мизинцем.

Мы несколько раз качнули сцепленными мизинчиками.

— Все, теперь наша клятва скреплена навеки.

Она встала и включила телик. Потом снова опустилась на диван и тяжко вздохнула, так вздыхают старые собаки. В Луизиане было цветное телевидение, но некоторые сериалы показывали в старом черно-белом варианте. «Флиппер», например. Флиппер очень умный, как Лэсси, только он дельфин, поэтому истории с ним в основном про океан. На фильме «Я мечтаю о Джинни» Ребекка уснула. Там девушка-джинн исполняла любое желание, сложит на груди руки, кивнет разок — и готово. Вот бы и мне так уметь, мечтала я, и еще мне хотелось жить в такой же восточной роскоши. Потом показывали комедию «Напряги извилины», про глуповатого шпиона, но шпиона я уже не осилила, выключила телик. Ребекка спала на диване, а я поплелась в свою розовую берлогу. Я не сказала Ребекке, почему меня так интересовала миссис Макгрендер. Я не сказала ей, что однажды видела эту миссис в папином дурацком авто.

Проснувшись утром, я услышала предгрозовые раскаты на небе и учуяла запах бекона на кухне. Поморщившись, вышла в коридор и сунулась к Мике. Брат еще дрыхнул. Хотела чем-нибудь в него запулить, но тут услышала, как папа и Ребекка громким шепотом о чем-то спорят. Я подкралась к кухонной двери и прижалась спиной к стенке.

— …Ты уже староват для подобных загулов, — сказала Ребекка.

— А ты как старушка с самого рождения, вот в чем твоя беда. Бекон, между прочим, сейчас пережарится.

— Старушка, значит. Вот спасибо. А за бекон не беспокойся, я слежу.

— Кстати, ты на два года старше меня.

— Явился, когда уже рассвело. Я же волновалась.

В кухне открыли холодильник, видимо, что-то там искали, шумно переставляя банки и прочие склянки.

— Ну и что тебя не устраивает?

— Ты совершенно не занимаешься детьми, вот что. А им требуется отец, кстати. Если ищешь апельсиновый сок, зря, кончился.

— По-твоему, я должен засесть в кресло-качалку и строить из себя мудрого наставника?

Хлопнула дверца холодильника.

— Ч-черт, в доме ни капли апельсинового сока?

— По-моему, тебе стоило бы больше бывать дома и как-то мне помогать, ведь это твоидети.

Чем-то здорово брякнули об стол.

Резко опустив голову, я стала пристально изучать свои ноги.

— Хочешь, чтобы тут не было моих детей, так и скажи.

— Я не имела в виду ничего такого. Я просто не знаю, как себя с ними вести.

— Они такие же, как взрослые. Только рост у них поменьше, а глаза побольше, и еще они умеют иногда отчебучить что-нибудь непредсказуемое. — Я услышала позвякивание кубиков льда, падающих в стакан. — Что поделаешь…

— Ты опять взялся за свое? Боже, ведь сейчас только восемь часов. В такую рань…

— Это для тебя рань. А я вернулся четыре часа назад, стало быть, для меня пока не кончилось вчера, и уже очень-очень поздно. — Папа рассмеялся. Но весело было только ему одному. Открылась и закрылась дверца шкафчика, потом отворили второй шкафчик. — Ах, вот они где.

— Что у нас с тобой происходит, Фредерик?

— Ничего особенного. Тебе вечно что-то мерещится.

Из своей комнаты вышел в коридор Мика.

— Подслушиваешь? Снова лезешь не в свое дело?