Горизонт забвения - Дарья Тарасова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
IV
Вниз по реке продвигаться было просто. Чаще всего берег был песчаный или с невысокой травой. Меня успокаивало то, что здесь нет вытоптанных тропинок или срубленных деревьев – значит, людей здесь не бывает. Теперь уже меня не окружала бескрайняя непроходимая чащоба. Наоборот, лес здесь будто рос ровными рядами, которые стройно, как на параде, уходили вдаль на сколько видно было глазу.
Впереди, не знаю на каком расстоянии, пролегал небольшой хребет, мне нужно добраться до него к ночи. Там откроется вид на всю низину вплоть до моего теперь уже бывшего дома. Если за мной будет погоня – я увижу людей с такой высоты.
В этот день опасения о том, что меня догонят, уже отступили. Не было в общине опытных следопытов или тех, кто уходил дальше пары километров от поселения. Что бы настроится на позитивный исход, я гнала от себя дурные мысли. Моя голова была занята визуализацией того, как тётя Мая меня встретит, как обрадуется мне.
Я брела по зарослям каких- то трав и кустарников, попутно осматривая их на съедобные ягоды. Перебирая одно дерево за другим, в очередной раз удача улыбнулась мне. Среди крупных листьев росла яблоня, усеянная маленькими ароматными плодами. Сердце от радости забилось чаще. С упоением я впилась зубами в красно-желтый плод, он показался мне самым вкусным из всего, что я ела в жизни. Проглотив несколько яблок, я наполнила полупустой рюкзак и продолжила пусть.
В левом, насквозь промокшем тапочке хлюпала утренняя роса. Правая нога сильно замерзла и онемела, а по краю стопы уже сводила судорога. Моя теплая плюшевая кофта хорошо защищала от мелких насекомых, но уже не согревала. Видимо, этот озноб был вызван моей болезнью. Возможно это из-за моей чрезмерной худобы, или я уже простыла и понемногу начинаю бредить. За несколько дней до побега, как всегда в это время года, меня мучили симптомы от теплового удара. Его легко можно заработать в жаркий летний день, работая в поле, где я проводила по четырнадцать часов.
Воздух был душным. В это время года температура всегда поднималась за тридцать градусов, но мне все равно было холодно. Я посмотрела на свои израненные ладони – кожа на них истонченная, кровеносные сосуды просвечивали, отчего они были алого цвета, а ярко красные полосы сливаясь в паутину порезов.
Свет, проникающий через крону деревьев, будто переливался всеми цветами радуги. Песня диких птиц смешивалась с шумом журчащей воды и превращалась в арию свободы. Словно все они пытались через эти звуки поделиться со мной своей силой.
Луна, чуть уменьшенная сбоку, вновь поднялась над бесконечной зеленой гладью леса. Верхушки деревьев будто пытались слегка пощекотать ночное светило или перекатить ближе к западу. Подниматься вверх пришлось опираясь на деревья, просто заставлять себя делать шаг за шагом. Я смотрела на свои ноги и просила их меня не подвести.
Долина с высоты птичьего полета была прекрасной. Убывающая луна над широкой, серебряной лентой речки будто смотрелась в зеркало, отчего ночной свет еще насыщеннее разливался по всему пространству. Деревья там, внизу, слегка пританцовывали, ритмично покачивались то вправо, то влево. Сине-черное небо было усеяно миллионом мерцающих брызг. Время уже, определенно, близилось к полуночи, костра внизу не было видно, а значит и погони, наверняка нет.
Даже примерно я не могла себе представить как много (или наоборот мало) я прошла. За сутки, не останавливаясь больше, чем на пять минут, наверняка, десять километров были позади.
Усталость взяла верх и, едва моя голова коснулась подушки, коей служил мне рюкзак с яблоками, я погрузилась в негу моих ночных кошмаров. Даже роса и холод летней ночи не могли мне помешать погасить измученное сознание. Перед тем, как отключится, точно помню, что желудок потребовал еды, но было уже слишком поздно. Кто-то невероятно мягкий и долгожданный уже крепко обнял меня пеленой сладкой дрёмы.
Сквозь пелену сна в тишине летнего леса отовсюду доносился стук, будто кто-то предупреждал меня о том, что приближается. Нечто хмурое, размытое, безутешное, нечто более печальное, чем сама печаль. Какое – то далекое, безликое воспоминание, бесконечное волна.
Вот уже долгие годы ко мне возвращается один и тот же кошмар: на моих руках маленькое окровавленное тело отчаянно пытается задержать дух внутри, вдыхая не глубоко и часто. Его нежно синих глаз уже не видно, губки дрожат, а кулачки крепко сжаты. И вдруг тишина, тело обмякло и мне на плечо падает чья-то тяжелая рука.
Я просыпаюсь от испуга. По спине пробежал холодок, и он не от росы. Я осмотрелась по сторонам. Никого рядом не было, но моё плечо все еще помнило ужасающее прикосновение. Солнце уже высоко над горизонтом. Пора продолжить путь.
V День третий.
Утро было солнечным, кучевые облака в высоком небе плыли медленно и размерено. Некоторое время я наблюдала за сменой их форм, за их неспешным течением по безмятежной синеве, пытаясь предугадать, во что они перевоплотятся. Казалось, они были настолько близко, что до них можно дотянуться рукой, что они вот-вот могут поцарапаться об острый пик ближайшей горы. Вот бы забраться на одну из них и пролететь остальной путь.
Листья на верхушках деревьев слегка пританцовывали в паутине золотистых лучей восхода, наполняя каждый уголок этого леса озорным настроением. Розовое зарево нового дня, исполосованное тонкими полосками вытянутых вдоль горизонта облаков, предвещало ветреную погоду.
Еще раз оглядевшись по сторонам я заметила маленькую бабочку на своём плече. Медленно, что – бы ее не спугнуть, я пересадила ее на свой палец и поднесла ближе к лицу. Бабочки, на мой взгляд, одни из самых замечательных и красивых созданий, они похожи на ожившие бутоны полевых цветов. Наверное, это первое существо, которое я помню из детства. И до сих пор в душе возникает трепет при виде маленького летящего, изящного, воздушного яркого чуда. Сейчас, можно провести аналогию между мной и ей. Как и гусеница, прорывающаяся сквозь кокон, я сейчас прорываюсь сквозь пелену лжы, которой меня окутывала годами.
Когда мне было лет восемь, моя мама поймала одну очень красивую бабочку в поле. Она принесла ее для меня в закрытых ладонях, где маленькое существо билось в истерике, ища выход. У нее были очень тонкие и нежные бархатные крылышки, покрытые ярким узором и мельчайшей пыльцой. Мы посадили ее в небольшую банку с одуванчиком и горсткой земли, проделали несколько маленьких дырок в крышки и любовались ею. Её тоненькие лапки цепко хватали цветок, тоненький хоботок набирал нектар. Это продолжалось недолго, когда бабочки перестают летать – то умирают.
Я протянула руку к солнцу и почувствовала кончиками пальцев его греющее тепло. Мне бы