Орден куртуазных маньеристов (Сборник) - Вадим Степанцов

Чапа

Объевшись торта "Мишка косолапый",я вышел в ночь поймать любимой тачку."Такую мразь зовут наверно, Чапой," -подумал я, взглянувши на собачку,

которую девчонка-малолеткавела в кусты осенние просраться."Послушай, как зовут тебя, соседка?Не хочешь научиться целоваться?" -

"Альбина, - отвечала чаровница,потупившись, добавила: - хочу"."Тогда пошли к тебе скорей учиться!А я уж, будь покойна, научу.

Скажи, а папа с мамой дома?" - "Нету"."А где они?" - "В отъезде". - "Очень жаль"И подхватив под мышки дуру эту,я поволок её гасить печаль.

О, мой читатель, хрюндель краснорожий!Ты помнишь, как во дни младых забавлежал ты на травы зелёном ложе,зефирку малолетнюю обняв?

Вот так и я, годами старый папа,лежал с моей зефирочкой в обнимку,а рядышком скакала мерзость Чапа,собачьи демонстрируя ужимки.

(Одни девчонок называют "фея"зовут другие "тёлка" или "жаба",а я зову зефирками и млею -не бог весть что, но не хамлю хотя бы).

Когда ж моя зефирочка Альбинасомлела и сняла с себя штанишки,я понял, что пора проститься чинно,что все, что будет дальше - это слишком.

Поцеловав округлости тугие,я подхватил со стула плащ и шляпу.Но не сбылись намерения благие -в прихожей напоролся я на Чапу.

Озлобленная мелкая скотинкауслышала команду: "Чапа, фас!" -подпрыгнула, вцепилась мне в ширинкуи с воем потащила на матрац.

"Куда вы торопились, добрый гуру?По мне уже учить - так до конца.Меня вы, видно, приняли за дуру,но я то вас держу за молодца!"

Альбинка, подразнив меня словами,с моей мотни животное сняла.Не описать мне, не раскрыть пред вами,какая ночь у нас троих была!

Троих, поскольку милый пёсик Чапа,орудуя слюнявым язычком,лизал нас, щекотал, толкал и лапал,и в сексе был отнюдь не новичком.

Вернулся я к покинутой любимойободранный, но с нанятою тачкой,и прошептал чуть слышно, глядя мимо:"Любимая, обзаведись собачкой".

Цыганочка

А.Н.Севастьянову

"Цыганке вдуть куда как трудно, -сказал мне кучер Севастьян, -но тот, кто квасит беспробудно,тому привольно у цыган.

Ты думаешь, милашка барин,всю жизнь служил я в кучерах?И я был молод и шикарен,сгорал в разврате и пирах.

Отец мой юркий был купчина,на Волге денег-ста намыл.А я их пропивал бесчинно,цыганкам тысячи носил.

Ношу, ношу, а толку нету,скачу под их цыганский вой,схвачу за жопу ту и эту,а под конец валюсь хмельной.

Ромалы крепко охранялиподштанники своих бабёх,однако деньги принимали.А я от пьянства чуть не сдох.

Однажды, пьяный, спозаранкупроснулся где-то я в шатреи вижу девочку-цыганку,усевшуюся на ковре.

Смотрю, цыганка глаз не сводитс моих распахнутых штанов,а там как змей главою водитМаркел Маркелыч Ебунов.

А я прищурился, недвижим,и на цыганку всё смотрю.Ага, уже мы губки лижем...Я - хвать за грудь! - и говорю:

- Не бойся, милое созданье,тебе не сделаю вреда! -Цыганка заслонилась дланьюи вся зарделась от стыда.

- Как звать тебя, цыганка? - Стеша.- Сколь лет тебе? - Пятнадцать лет.- Так дай тебя я распотешу!- Не надо, барин! Барин, нет!

- Погладь, погладь, цыганка, змея!Вот тыща - хочешь? Дам ещё! -Ах, как со Стешенькой моеюмы целовались горячо!

Ах, как со всей-то пьяной дурицыганке сладко въехал я!Всё о проказнике Амуреузнала Стешенька моя".

На этом месте Севастьяшказамолк и всхлипнул: "Не могу".Потом вздохнул бедняга тяжкои молвил: "Барин, дай деньгу -

сведу тебя с моею Стешкой!" -"Так ты, шельмец, украл её?Ну так веди скорей, не мешкай!Люблю татарить цыганьё!"

За деньги с барами ласкатьсяпривыкла Стешенька моя.Уже ей было не пятнадцать,так что за разница, друзья?!

Пусть косы инеем прибиты,пусть зубы выпали давно,но мы, буржуи и бандиты,цыганок любим всё равно.

Цинтии

Ты помнишь, Цинтия, как море закипало,угрюмо ластясь к жёлтому песку,облизывая каменные фаллыприбрежных скал, сбежавшихся к мыску?

Не так ли ты в моё впивалась телокогтями хищными и крепким жадным ртом?А я кусал тебя остервенелои мял руно под смуглым животом.

Тот день был апогеем нашей страсти.Твоих волос тяжёлую копнупытался ветер разодрать на частии унести в небес голубизну.

Нам, близостью взаимной распалённым,заледенить сердца пытался он,но согревал нас взором благосклоннымотец всего живого, Ра-Аммон.

Сорвав с тебя остатки одеянья,я на песке твой торс дрожащий распростёр,и наши руки, губы, кровь, дыханьеслились в один бушующий костёр.

Нас Купидон стрелой безжалостной своеюк морскому берегу коварно пригвоздил,и извивались мы - два раненные змея -и ходуном под нами диск земной ходил.

Сжимаясь в корчах, вся Вселенная кричала,и крик её меня на атомы дробил...О Цинтия, как я тебя любил!

...Ты помнишь, Цинтия, как море закипало?..Ты помнишь, Цинтия, как море закипало?..

Целкоед

(Петербургский ужас)

Я вышел из сыскного отделеньяв отставку, и теперь, на склоне лет,мне вспомнилось прежуткое творенье,которое прозвали "Целкоед".

Теперь, вдали от шума городского,от суеты служебной и мирской,то утро предо мной всплывает сноваи наше Управленье на Морской.

Обмёрзнувшее юное созданьедва стражника ввели в мой кабинетв расхристанном и бледном состоянье.Кокотка? По одежде вроде нет.

Скорее благородная девица,попавшая в нежданный переплёт.Кому над нею вздумалось глумиться?Синяк под глазом и в крови живот.

Городовым я выдал по полтине,а барышню в больницу увезли.Стал крепко думать я о той скотине,о том, куда с прогрессом мы дошли.

Ведь в Питере уже не первый случай,когда так зверски пользуют девиц.Потом решил, что, сколь муде не мучай,в мошне не сыщешь больше двух яиц.

Что мне известно? Что преступник мелок,что росту он полутора вершков,что усыпляет он наивных целокпри помощи каких-то порошков

и что в момент, пардон, совокупленья,чуть обмакнувши в устьице елду,вгрызается туда в одно мгновеньеи превращает целочку в пизду.

Естественно, что кой-какие части -срамные губы и куски лядвей -попутно исчезают в мерзкой пасти,и жертва часто гибнет от кровей.

Уже погрыз он восьмерых мещаноки благородных девиц штук пяток.Ярится граф Шувалов, мой начальник.Схожу-ка я, пожалуй, на каток.

Каток - такое дьявольское место,невинность там легко разгорячить.Туда звала меня моя невеста.Ох, любит девка ножками сучить!

Не нарвалась бы на того мерзавца!Подаст ей лимонаду с порошкоми станет в полумёртвую вгрызаться,накрыв бедняжке голову мешком.

Ох, заходилось сыщицкое сердце!Скребутся кошки изнутри груди.В "Олимпию", едва успев одеться,бегу. А вон Дуняша впереди.

Невестушка! Но кто там с нею рядом?Тщедушный хлюст в кашмировом пальто.Сейчас, сейчас расправлюсь с мелким гадом,вмиг превращу злодея в решето.

С разбегу как заехал локтем в шею -вопит и верещит как заяц он!Ударил по лицу - и цепенею...Так это ж граф Шувалов, мой патрон!

А рядом с ним - нет, вовсе не Дуняша,премерзкая карга из старых дев."Роман Петрович, как семейство ваше?" -проквакал я, вконец оторопев.

Недолгою у нас была беседа.Из Управленья мне пришлось уйти.Но по моим подсказкам Целкоедаколлегам вскоре удалось найти.

Им оказался немец-лекаришка,лечил бесплодье у замужних дам,да надоели перезрелки, вишь-ка,решил пройтись по свеженьким рядам.

Я видел это испаренье ада,когда его погнали на этап.Таких, конечно, жечь и вешать надо,чтоб Божий страх в душонках не ослаб.

В день свадьбы благодетель граф Шуваловв сыскную службу вновь меня вернул,и с новым ражем я в дела нырнул,и дослужился, вишь, до генералов.

Пишу сие, чтобы потомки знали,какие страсти в Питере бывали.

Царь