Комкор М. В. Калмыков - Давид Алексеев

В конце месяца Калмыков из станицы Полтавской с большим трудом дозвонился до главного штаба и что есть мочи прокричал в трубку:

— Продовольствия нет. Фуража тоже. Передвижение из-за распутицы невозможно. Как быть?

— Тише, оглушите, — донеслось в ответ. — Преследование прекращайте. Оно уже бесполезно. Дутов с горсткой телохранителей позорно бежал в степи Тургая. Екатеринбург посчитал наши задачи выполненными и приказал отрядам возвращаться по местам. Направляйтесь и вы на свой завод…

— Вас понял, — сбавил тон Калмыков и, спохватившись, вновь выкрикнул. — Но с кем я говорил?..

— С Блюхером, — подсказал телефонист.

Возвращение в родные города и поселки боевиков совпало с праздничными торжествами в связи с Первомаем. Шумно было на Главном проспекте Екатеринбурга. Ликовал Челябинск. Алые стяги реяли над красноказачьим Верхнеуральском. На улицах была вся трудовая Уфа.

Радостно встречали земляков и в поселке Богоявленского завода. Веселье выплескивалось из домов на улицу. Но еще острее чувствовали свое горе семьи, в чьи дома не вернулись отцы, мужья или братья. Тяжесть первых потерь не миновала и дом Калмыковых.

Едва отзвучали приветственные речи на митинге, посвященном 1 Мая, Михаил Васильевич Калмыков как-то сразу поник, ссутулился. Так и не найдя слов для утешения сильно сдавшему брату Ивану, Михаил Васильевич без провожатых направился к бывшему директорскому саду. За его оградой поднялся свежий могильный холмик. Под ним теперь покоится любимый братанок командира, шестнадцатилетний Петр Калмыков.

Петр погиб под Верхнеуральском. За станицей Кассельской белоказаки окружили группу Никиты Опарина. «Кольт» на правом фланге строчил долго, а когда смолк, никто из его расчета к своим не пробился. На другой день товарищи отбили позицию пулеметчиков. Отыскали припорошенные снегом тела командира и наводчика. Отыскали и «кольт». Все ленты его пусты, замок снят. Но где же подносчик?

Встретились с Петром Калмыковым лишь после того, как прогнали дутовцев и из самой Кассельской. Встретились уже с мертвым. Все тело в рваных штыковых ранах, глаза выколоты. За молчанье на допросах белоказаки вырезали подростку язык и в довершение всего повесили за ноги, вниз головой…

Дружинники привезли тело героя в родной поселок. Похоронили Петра Калмыкова с революционными почестями. Мать Петра — Дарья Ивановна не вынесла горя — в день похорон сына не стало и ее.

Михаил Васильевич тогда добивал в южных степях последних дутовцев.

В тот же день Михаил Васильевич познакомился в окружкоме с новыми активистами заводской партийной организации. В Богоявленск они прибыли из Петрограда. Их было трое: Леонид Вейншток, Матля Эйльвовна Шойхет (Дуня — подпольная кличка) и Софья Гончарская. Партийцы опытные, давнишние. Гончарская и Вейншток стали большевиками в 1914, Шойхет — в 1911 году. Февральская революция освободила Вейнштока из петроградских Крестов, а Шойхет вернула из ссылки.

— Освоились на новом месте, товарищи? — поинтересовался Калмыков.

— Когда ехали, думали, глушь, — призналась Шойхет. — Но в первый же день все сомнения рассеялись. На заводе крепкий пролетарский коллектив. Интернационал настоящий: русские, башкиры, латыши, финны и даже французы, кажется, есть.

— Это так, — согласился Калмыков. — Стеклодувы — народ артельный. Всем, кто с душой к нам, рады. Хорошо, значит, приняли?

— Как самых близких друзей, — подчеркнула Гончарская. — А Леониду огромное доверие оказали.

— Ходоком меня избрали рабочие, — пояснил Вейншток. — С Петром Степановичем Опариным к Ленину посылают. Человек ты бывалый, сказали, до Совнаркома быстрей дойдешь. Хотят люди Ильича порадовать своими первыми победами и его слово к ним услышать.

— Задание почетное. Желаю доброго пути.

Не знал еще в тот час Михаил Васильевич, что и его уже ждут новые дальние пути-дороги.

Начались они опять с поездки в Уфу. Вызвал Эразм Кадомцев. Докладывать о минувших боях долго не пришлось. Начальник Уфимского губернского штаба сообщил, что недобитый Дутов оброс новыми приспешниками, вырвался из Тургая и блокировал Оренбург. Гарнизон его малочислен и против четырех тысяч белоказаков долго не продержится.

— Возвращайтесь на завод, — приказал Кадомцев. — Сколачивайте вновь отряд боевиков человек в двести пятьдесят и немедленно выступайте на Стерлитамак. Пароходами туда прибудут златоустовцы, симцы и аша-балашовцы. Подчините их всех себе и — на Оренбург!

Марш этот затянулся. Из Стерлитамака Сводно-Уфимский отряд выступил только 19 мая, а в район боевых действий вступил, когда Уральский отряд В. К. Блюхера, созданный из екатеринбуржцев, челябинцев и копейчан, уже разорвал кольцо белоказачьей блокады и соединился с бойцами оренбургского гарнизона.

На северо-восточной окраине города калмыковцев остановили часовые сторожевой заставы. Старший ее, осведомленный о подходе свежих сил со стороны Уфы, без проволочек дал разрешение следовать далее, в Оренбург.

— А где там Блюхера отыскать? — спросил Калмыков.

— На станции. Его эшелоны там каждый покажет.

Оставив боевиков на привокзальной площади, Михаил Васильевич направился на поиски. Только вышел на перрон, из-за спины окликнули:

— Постой, товарищ. Давай знакомиться.

Калмыков обернулся. К нему подходил крепко сбитый военный в выцветшем добела обмундировании. Остановившись, снял фуражку, обтер платком чисто выбритую голову, прищурился от яркого солнца.

— Ну и жарища! В мае никогда еще не знавал такой, — и в упор спросил: — Калмыков? Не ошибся?..

— Он самый. А как угадали? — пробасил Михаил Васильевич.

— Сперва по усам, а теперь и по голосу. Не раз ведь глушил своим громобоем.

— Василий Константинович!..

— Я, а кто же еще?

— Ну! Считал, куда старше должны быть.

— А сам-то с какого? — полюбопытствовал Блюхер.

— С восемьдесят восьмого, но с конца самого…

— Все равно — старик. Мне до тебя еще два года тянуться. А мандат не покажешь?

— Вот, пожалуйста…

Блюхер бегло взглянул на протянутый документ и не сдержал улыбки:

— Значит, тоже командующий!.. Еще один. Коли так, прочти уж и мой.

Калмыков взял плотный листок с машинописным текстом, скрепленным печатью:

«…предъявитель сего Василий Блюхер Уральским областным военным комиссариатом назначен главнокомандующим всеми отрядами, оперирующими под Оренбургом».

— Выходит, мне снова быть под вашим началом. Рад.

— Не спеши. Таких здесь хоть пруд пруди, — отмахнулся Блюхер. — В каждом отряде свой, и каждый, как мы с тобой, при мандате.

— Н-да, — покрутил ус Калмыков. — Не ладно это. Нужно кого-то одного…

— Нужно, — согласился Блюхер. — Да это успеется. А сейчас полк Жлобы требуется из беды вызволять. У меня под руками сил нет. Один батальон в районе Пречистенской развивает удар в сторону Орска, другие — на Бузулукской линии. Снимать их нельзя. А как твои, не сумеют ли прямо с ходу?..

— Если надо, то готовы и с ходу, — твердо ответил Калмыков.

— Тогда слушай. Положение таково. Эшелоны Жлобы на станции Донгузская. Белоказаки окружили их.

— И далеко до них?

— Верст сорок. Но не бойся, подвижного состава хватает.

— Когда на погрузку? — загорелся Калмыков. — Где вагоны?..

На первое боевое задание в новом районе борьбы Михаил Васильевич снарядил две сотни боевиков во главе с Никитой Опариным. Формируя состав, решил для пущей безопасности впереди паровоза поставить порожнюю платформу.

— А если не порожнюю? — вслух подумал Опарин. — Тюки вон, видите, с хлопком лежат? Их можно по бортам разместить — не хуже брони от пуль да осколков защитят. А на саму платформу пушку-горняшку закатим и два пулемета установим. Силища будет!

— Ишь, головастый! — отметил Калмыков.

Поездка в Донгузское много времени не заняла. Отогнали белоказаков от полка Жлобы, даже не выгружаясь. Все решили меткие выстрелы орудия, установленного на импровизированной бронеплощадке.

Блюхер перенял опыт Калмыкова, и он теперь готовил составы, паровозы которых находились в середине, а спереди и сзади следовали платформы, «бронированные» все теми же тюками хлопка. Обнаружив появление дутовцев вблизи какого-либо пункта охраняемого сектора, командиры обоих отрядов оперативно посылали туда ближайший «бронеэшелон». Действуя таким образом, их бойцы наносили ощутимые удары противнику на всех трех железнодорожных направлениях.

В свою очередь Калмыков всегда с вниманием относился к политическим выступлениям Василия Константиновича, который, как и в Троицке, убеждал товарищей в том, что, наряду с борьбой против явных врагов, необходимо не менее активно вести борьбу за беднейшее казачество, за иногородцев, сплачивая их в революционные отряды и утверждая при содействии этих отрядов Советскую власть на местах.