Доктор Джекил и мистер Холмс - Лорен Эстелман

Посетитель подождал, пока миссис Хадсон удалится, закрыл за ней дверь, а затем стал поочередно рассматривать нас, словно сомневаясь, к кому первому следует обратиться.

– Добрый день, мистер Аттерсон! – Мой друг выступил вперед и протянул гостю руку, которую тот с готовностью пожал. – Я – Шерлок Холмс, а это мой товарищ, доктор Уотсон, которому вы можете доверять в той же мере, что и мне. Не буду предлагать вам снять пальто – здесь все-таки весьма прохладно без огня, – но вот вам кресло. Полагаю, вы воспользуетесь им, поскольку наверняка изрядно устали, весь день бродя по Лондону.

Наш посетитель как раз усаживался в кресло, предназначенное для потенциальных клиентов, и при последнем замечании Холмса изумленно замер, а затем рухнул в него, словно сраженный внезапным ударом.

– Откуда вам это известно? – выдавил он из себя. – Вы не ошиблись, но я понятия не имею, как…

– Простая наблюдательность, – прервал его мой друг, предлагая новоприбывшему сигару из коробки, от которой тот отказался. – Ваши брюки обильно забрызганы всевозможной грязью из разных частей города. И грязь эта пристала к ним значительно выше, чем если бы вы передвигались, скажем, в двуколке или карете, – отсюда я делаю заключение, что вы ходили пешком. А то, что вы потратили на это б́ольшую часть дня, очевидно мне из многообразия брызг: это свидетельствует, что в своих блужданиях прошли вы немало. Кроме того, на левой стороне тульи вашего цилиндра – высохшая корка грязи, брошенной, скорее всего, каким-нибудь негодяем в Ист-Энде, районе, который – насколько можно судить по качеству вашего одеяния – отнюдь не является привычной для вас средой обитания.

Мистер Аттерсон взглянул на лежавший на коленях головной убор: кромка его и вправду была запачкана с одной стороны.

– Да, на Хаундсдитч грязный маленький трубочист действительно сбил с меня цилиндр пригоршней грязи, но стоило мне замахнуться тростью, как негодяй обратился в бегство. Через мгновение, я полагаю, вы назовете его имя.

– Вы преувеличиваете мои способности, – отозвался Холмс, однако щеки его залились румянцем от похвалы. Он опустился в свое любимое кресло и протянул длинные ноги к несуществующему огню. – Я хотел бы услышать, в чем заключается ваша проблема, мистер Аттерсон, которая, по словам моей хозяйки, весьма существенна. И прошу изложить мне ее так, как если бы вы готовили какое-нибудь дело для судьи. О, пожалуйста, больше никаких похвал, – тут он предостерегающе поднял руку, – эта пачка юридических документов, выглядывающая из вашего внутреннего нагрудного кармана, может принадлежать только адвокату. Кое-где в тексте я заметил предательские фразы на латыни.

При упоминании о своей профессии наш посетитель мгновенно выпрямился, вцепившись в ручки кресла, но когда Холмс объяснил простой ход рассуждений, посредством которого пришел к данному выводу, расслабился – хотя все же и не так, как сделал бы это у себя дома в гостиной. По прежнему опыту мне было известно, как выбивает из колеи присутствие человека, для которого жизнь другого – все равно что раскрытая книга.

– Если не возражаете, сэр, – произнес Аттерсон, – пожалуй, я воспользуюсь сигарой, которую вы мне ранее любезно предлагали.

Коробка уже находилась вне пределов досягаемости Холмса, так что я взял ее и протянул адвокату. Тот выбрал сигару, привередливо отрезал кончик серебряной гильотиной, прикрепленной к цепочке для часов, и, вежливо покачав головой, когда я предложил ему спички, прикурил от своих.

– Вас, мистер Холмс, мне порекомендовал мой кузен, мистер Ричард Энфилд, который воспользовался вашими услугами некоторое время назад, когда у него пропала отданная ему на попечение редкая монета. Он уверил меня, что вам можно полностью доверять.

Холмс поймал мой взгляд и указал пальцем в сторону своего стола. Догадавшись, о чем он меня просит, я отпер и выдвинул ящик, извлек из него небольшой журнал для записей и передал детективу.

– Благодарю, Уотсон, – сказал он, перелистывая страницы. – Так, Энфилд. Ага, нашел. – Холмс пробежал записи глазами и закрыл журнал. – Я помню это дело. Гинея тысяча восемьсот тринадцатого года выпуска, по случайности отчеканенная дважды, из-за чего на ней получилось сдвоенное изображение Георга Третьего. Ваш кузен хранил ее для друга. Монету вовсе не украли, она просто потерялась. Я обнаружил ее за бархатной обивкой шкатулки, в которой она хранилась. – Холмс протянул мне журнал, я убрал его обратно и снова запер ящик. – Если бы все жизненные трудности разрешались так легко, а, мистер Аттерсон?

Тот мрачно кивнул.

– Боюсь, проблема, с которой я пришел, не относится к этой категории. – Он подался вперед. – Пожалуйста, не сочтите за оскорбление, но я обязан подчеркнуть важность – нет, необходимость – соблюдения секретности в этом деле. Ничто не должно выйти за пределы этой комнаты.

– Обещаю вам, – заверил его Холмс.

– И я тоже, – присоединился я.

Наш ответ как будто удовлетворил посетителя, ибо он снова кивнул и откинулся на спинку кресла, затянувшись сигарой.

– Мой старейший клиент и дражайший друг, – начал Аттерсон, – человек по имени доктор Генри Джекил. Возможно, вы о нем слышали? Он достаточно известен в кругах как светских, так и научных.

– О да, у него великолепная репутация на научном поприще, – подтвердил я.

– Тогда вы знаете, что сразу несколько наших ведущих медицинских журналов держат Джекила за гения благодаря тем великим успехам, коих он достиг в своих исследованиях. Кроме того, он порядочный человек, для которого дружба – не пустой звук, но священные узы, стоящие самой жизни. Некоторое время назад, однако, он явился ко мне с весьма и весьма тревожащей просьбой, касавшейся его завещания.

– Простите, – прервал его сыщик, – каков возраст доктора Джекила?

– Приближается к полувековой отметке, как и мой.

– Но ведь вполне естественно, что в этом возрасте человек начинает всерьез задумываться о том, что он смертен?

– Меня расстроило отнюдь не желание Джекила составить завещание, – ответил адвокат, – а те условия, что он продиктовал. Я покажу вам этот документ. – Он полез во внутренний карман пальто, вытащил пачку бумаг и принялся их разворачивать.

– Не нарушите ли вы этим самым конфиденциальность? – поинтересовался мой друг.

– Уж лучше я по неосмотрительности лишусь права заниматься адвокатской деятельностью, чем потеряю такого близкого друга, как Генри Джекил, ибо прежде всего я опасаюсь за его жизнь.

– Тогда, пожалуйста, перескажите условия. Моя латынь давно уже оставляет желать лучшего.

Адвокат надел очки в золотой оправе и погрузился в бумаги, которые держал в руках.

– Вкратце суть сводится к следующему: в случае смерти Генри Джекила, а также его исчезновения или необъяснимого отсутствия в течение более трех календарных месяцев все его имущество – около двухсот пятидесяти тысяч фунтов стерлингов – переходит в руки некоего джентльмена по имени Эдвард Хайд. – Он сложил документ и вместе с очками убрал обратно в карман. – Мистер Холмс, вы в своей жизни когда-нибудь встречали подобные условия?

– Они необычны, мягко выражаясь. Кто такой этот Эдвард Хайд?

– Именно эта загадка и привела меня к вам. До того, как Джекил объявил его своим наследником, я никогда не слышал об этом человеке.

– Вы спрашивали о нем Джекила?

– Он ответил лишь, что у него особый интерес к этому молодому человеку. Большего вытянуть мне из него не удалось.

– Это вся информация, которую вы можете предоставить?

– У моей истории есть продолжение. Я уже упомянул своего кузена, Ричарда Энфилда. Он бездельник и любит посплетничать, однако я нахожу его общество весьма живительным после часов уединения за нудной канцелярской работой. И вот во время нашей воскресной прогулки неделю назад он поведал мне подробности одного происшествия, в результате чего все последние одиннадцать ночей я, в сущности, провел без сна.

Энфилд рассказал мне, что как-то ранним зимним утром он возвращался домой с пирушки и ему случилось стать свидетелем столкновения на перекрестке двух пешеходов. Один из них – маленького роста мужчина, почти карлик – спешил по улице с одной стороны, а другой – маленькая девочка – на полной скорости несся перпендикулярно ему, совершенно не подозревая о его существовании до самого момента столкновения. Заурядный инцидент, обычно заканчивающийся шумными извинениями, если мужчина джентльмен, а ежели нет, то острым словечком – едва ли после подобной неприятности можно ожидать большего. Однако на сей раз все было иначе: девочка упала, и прежде чем она смогла подняться на ноги, этот мерзавец наступил на нее, совершенно не обращая внимания на плач малышки, после чего преспокойненько двинулся себе дальше, словно девочка была всего лишь кучей мусора, обойти которую у него не было времени. Шокирующая сцена, как описывал ее Энфилд.