Эмиль и трое близнецов - Эрих Кестнер

Значит, тебе остается только согласиться. Я так рад, что снова тебя увижу! И прости, что я пишу про деньги. Ты мне как-то сказал, что о деньгах не говорят, когда они есть. Я эти твои слова не забыл. Но в данном случае я все же вынужден о них говорить, потому что иначе ты, возможно, не сможешь приехать. И тогда каникулы станут для меня неинтересными. И плевать я хотел на это море! Понятно?

Дорогой Эмиль! Я с огромным нетерпением жду твоего ответа. Привет тебе от моих и от меня.

Твой друг Теодор Хаберланд, он же Профессор.

Да! Несколько месяцев тому назад здесь у нас, в Берлине, снимали фильм про Эмиля и сыщиков. Я был на съемках. Очень странно, когда историю из жизни превращают вдруг в кино. Вроде похоже, но все получается совсем по-другому. Мой отец тоже так считает. Картина эта скоро выйдет. Я жду ее с нетерпением. Ты тоже, да? Еще раз привет тебе, и отвечай поскорее.

Твой Профессор.

Да, чтобы не забыть: пароль «Эмиль».

Прочтя письмо до конца, Эмиль дал его маме, а сам отправился в свою комнату. Там он сел за стол, раскрыл тетрадь по геометрии и сделал вид, что решает задачу. Но на самом деле он уставился в одну точку и думал.

И думал он примерно вот что: «Конечно, поехать к морю — это здорово. Но дома тоже хорошо… А вдруг я буду мешать теперь старшине Йешке? Хоть капельку. В конце концов он со вчерашнего дня мамин жених. И ей он нравится. Как сын я должен с этим считаться!»

А фрау Тышбайн обрадовалась письму Профессора. «Какие замечательные каникулы будут у мальчика! Правда, я буду по нему ужасно скучать. Но это лучше от него скрыть», — подумала она и пошла к Эмилю.

— Мамочка, — сказал Эмиль, — как ты считаешь: мне согласиться?

— Ну конечно, согласись, — ответила мать. — Такое хорошее письмо! Только ты должен мне обещать, что не будешь заплывать далеко. А то у меня не будет ни минуты покоя.

Он торжественно обещал далеко не плавать.

— Я только не хочу, чтобы советник юстиции высылал тебе деньги на дорогу. Мы возьмем на билет из сберкассы. Ладно? — И она потрепала за волосы сына, склонившегося над тетрадкой по геометрии. — А ты все за уроками? Лучшее погуляй до обеда.

— Хорошо, — сказал Эмиль. — Может, надо что-нибудь купить?

Мама шутливо подтолкнула его к двери:

— Иди гуляй, говорят! Когда обед будет готов, я тебя позову.

Эмиль пошел во двор, сел на лестницу, ведущую в прачечную, и стал задумчиво выдергивать травинки из щелей в кривых ступеньках.

Вдруг он вскочил, выбежал из ворот, помчался вниз по улице, свернул в переулок, потом в другой, выскочил на площадь Верхнего рынка и только тут остановился и огляделся, как бы ища чего-то.

Он обвел взглядом палатки торговцев овощами и фруктами, батареи глиняных горшков перед лотками садоводов и прилавки мясников. Среди пестрой и оживленной рыночной толпы медленно, заложив руки за спину, с сознанием собственного достоинства расхаживал старшина Йешке. Он следил за порядком.

Потом старшина остановился перед лотком мелочной торговки. Она стала ему что-то объяснять, энергично жестикулируя. Он вынул из кармана мундира блокнот, записал несколько слов и степенно двинулся дальше по неровному булыжнику рыночной площади.

Мальчик пошел навстречу Йешке.

— Хэлло! — крикнул ему старшина. — Уж не меня ли ты ищешь?

— Да, господин Йешке, то есть, я хотел сказать… да, Генрих, запнулся Эмиль. — Мне надо у тебя спросить одну вещь. Дело вот в чем: один мой берлинский друг получил в наследство дом на берегу моря. И он пригласил меня на летние каникулы. И еще бабушку и Пони-Шапочку тоже.

Господин Йешке похлопал Эмиля по плечу:

— Поздравляю. Это великолепно!

— Верно?

Старшина с любовью посмотрел на своего будущего пасынка.

— Разреши мне дать тебе деньги на билет?

Эмиль энергично покачал головой:

— Не надо. У меня есть.

— Жаль, что не хочешь. Я бы с радостью дал на дорогу.

— Нет, Генрих. Я пришел к тебе совсем из-за другого.

— Из-за чего же?

— Из-за мамы, понимаешь? Если бы ты вчера не… Я хочу сказать, если бы не это, я никогда не оставил бы ее одну. И вообще я поеду только, если ты мне твердо обещаешь, что будешь каждый день приходить к ней хотя бы на час. Иначе она… Я ведь ее очень хорошо знаю… Мне бы не хотелось, чтобы она чувствовала себя одинокой. — Эмиль помолчал. — Жизнь, оказывается, не такая легкая штука. Ты должен дать мне честное слово, что будешь о ней заботиться. Иначе я не уеду.

— Я тебе это обещаю. Могу дать тебе честное слово, могу не давать. Как скажешь, мой мальчик.

— В таком случае все в порядке, — заявил Эмиль. — Значит, мы договорились: каждый день. Так? Я, правда, буду писать очень часто. Но письмо — это не то. С ней всегда должен быть кто-то, кого она любит. Я не допущу, чтобы она была печальна!

— Я буду приходить ежедневно, — обещал господин Йешке. — И буду сидеть не меньше часа. А когда смогу — и дольше.

— Спасибо, — сказал Эмиль, повернулся и побежал домой.

Во дворе он снова сел на ступеньки и снова стал выдергивать травинки из щелей с таким видом, словно и с места не двигался.

Не прошло и пяти минут, как фрау Тышбайн выглянула в кухонное окно.

— Эй, молодой человек, — крикнула она. — Обед на столе!

Он с улыбкой посмотрел наверх:

— Иду, мамочка!

Кухонное окно захлопнулось.

Тогда он медленно поднялся и пошел домой.

После обеда он попросил у мамы почтовую бумагу, сел за стол и написал Теодору Хаберланду, проживающему в Берлине, в районе Вилмерсдорфа, следующее письмо:

Мой дорогой Профессор!

Огромное тебе спасибо за твое письмо, которое доставило мне большую радость. То, что ты стал домовладельцем, — это просто фантастика! А к тому же еще и дом твой на берегу моря. Поздравляю! Я в тех местах никогда не бывал. Но по географии мы недавно проходили Мекленбургское плато и восточное побережье. Поэтому я могу все себе представить. И дюны, и большие пароходы, и кирпичные церкви, и гавани, и плетеные кресла с навесами на пляже, ну, и все прочее. Я думаю, это очень хорошо!

А самое хорошее, что ты пригласил меня, в гости. Я с благодарностью принимаю твое приглашение, огромное спасибо тебе и твоим родителям. Я очень буду рад увидеть тебя, Густава и малыша Вторника. Потому что всех, кто мне тогда так помог, я очень люблю. А то, что ты пригласил Пони и бабушку, — это просто колоссально!

Если в доме не хватит места, мы поставим в саду палатку и будем там жить, как бедуины в пустыне. А простыни мы сможем использовать как бурнусы. И каждый будет по часу ходить в дозоре, чтобы остальные могли спокойно спать. Но все это мы еще успеем обсудить. Бабушке и Пони я тоже сегодня еще напишу письмо. А что вы хотите встретить меня на вокзале, очень мило с вашей стороны. Но теперь уж у меня деньги не украдут, можете не сомневаться: я их спрячу в ботинке!

Скажи своему отцу, что я благодарю его за предложение выслать мне деньги на дорогу. Но не надо. Ведь у меня еще с тех пор лежат семьсот марок. А на триста я купил, как мы договорились, маме электросушилку и шубу. И, знаешь, эта шуба выглядит еще совсем как новая. Мама очень бережно носит вещи. А еще моя мама просит узнать у твоей мамы, надо ли мне взять с собой постельное белье. И сколько полотенец? И еще вот что: поедете ли вы тоже в бесплацкартном вагоне? А то мы окажемся не вместе. Ведь плацкартные места стоят куда дороже, хотя быстрее от этого все равно не доедешь. Когда мы будем жить в твоем доме, ты мне подробно расскажешь про съемки фильма о сыщиках. Надеюсь, что скоро мы его увидим на экране. Может, даже все вместе!

Сердечный привет от мамы и от меня тебе и твоим родителям, и еще раз огромное спасибо!

Я так рад! Пароль «Эмиль».

Всегда твой

Эмиль Тышбайн.

Глава третья

ЭМИЛЬ ОТПРАВЛЯЕТСЯ В ПУТЬ

Тяжелые дни и часы, если их ждешь, приближаются с быстротой урагана, налетают как черные тучи, которые ветер гонит по небу.

А хорошие дни подойти не спешат. Словно год — это лабиринт, в котором они заблудились и пути к нам найти не могут.

И все же в одно прекрасное утро начинаются летние каникулы. Просыпаешься рано, как обычно, и уже готов вскочить с постели, но тут вдруг вспоминаешь: каникулы! И не надо идти в школу! Лениво поворачиваешься к стенке и снова закрываешь глаза.

Каникулы! Это звучит, как две порции мороженого со взбитыми сливками. А тут еще летние каникулы!

Ты отрываешь голову от подушки, глядишь в окно и видишь: солнце сияет, небо голубое. Ореховое дерево перед домом не шелохнется; оно будто стало на цыпочки, чтобы заглянуть к тебе. На душе у тебя весело и легко, и, если бы не лень, ты на радостях подпрыгнул бы до потолка.