Эмиль и трое близнецов - Эрих Кестнер

— Ну, раз ты стесняешься перед чужими, то потанцуй для нас дома, сказал Профессор.

И мальчишки прыснули, представив себе, как Клотильда будет танцевать перед ними на террасе виллы «Морская».

Снова заиграл оркестр, на этот раз танго. Начались танцы. Капитан Шмаух пригласил Клотильду, советник юстиции — свою жену, а бабушка качала в такт музыке головой и была в прекрасном настроении.

Вдруг какой-то молодой человек подошел к Пони, поклонился и сказал:

— Фройляйн, разрешите вас пригласить?

Эмиль расхохотался:

— Да эта фройляйн и танцевать-то не умеет!

Но Пони встала.

— Да что ты в этом понимаешь! Сосунок! — бросила Пони и пошла танцевать.

И танцевала она так, словно всю жизнь только этим и занималась.

— Нет, вы только поглядите на нашу фройляйн! — воскликнул Профессор. Где это она так насобачилась?

— Мы, женщины, — объяснила бабушка, — умеем танцевать с рождения.

Густав сокрушенно покачал головой:

— Ну и девчонка! Не старше меня, а изображает из себя барышню!

Следующий танец был вальс.

— Вот это для нас, молодежи, — сказал капитан, приглашая Пони, и они в таком бешеном вихре закружились по залу, что никто больше не решался танцевать.

Время от времени капитан подбрасывал Пони высоко в воздух — это получалось у них великолепно, не хуже, чем у настоящих артистов. Все аплодировали, даже официанты.

Капитан заставил Пони поклониться. И сам тоже поклонился.

Потом снова вышел на сцену расфранченный господин… Он сказал, что с особым удовольствием объявляет выступление следующего артиста, потому что повсюду, далее в самых шикарных кабаре страны, его встречают бурными аплодисментами.

— Интересно получается, — изумился капитан. — Если у него везде такой огромный успех, чего же он забрался в такую дыру, как наш Корлсбюттель?

Все стали ждать, пока снова поднимется занавес. А когда занавес наконец поднялся и знаменитый артист показался на сцене, Эмиль сказал громко, чуть ли не на весь зал:

— Во дает!

Потому что знаменитым артистом, которого повсюду встречают чуть ли не овациями, оказался не кто иной, как сам конферансье. Он только успел надеть на голову цилиндр, сунуть в глаз монокль и взять в руку тросточку.

— А вот и я, — доверительно сообщил он публике. — Начнем с серьезного жанра. Я спою вам печальную песню «Такова жизнь»…

Когда певец замолк и поклонился, бабушка сказала:

— Если этот тип хоть раз пел в большом кабаре, то можете меня называть герцогиней Лихтенфельдской.

Затем знаменитый артист спел две веселые песенки, но они оказались не менее печальными. А потом он объявил антракт на десять минут.

После антракта снова выступала исполнительница акробатических танцев. Потом манипулятор показывал невероятные карточные фокусы. И, наконец, гвоздь Программы — «Три-Байрона-три!».

То, что делал мистер Байрон со своими близнецами, было просто уму непостижимо. Зрители сидели не шелохнувшись. А когда мистер Байрон лег спиной на скамейку и поднял вверх руки, у всех дух захватило, потому что Джекки Байрон, тот, что побольше, сделал на правой руке отца стойку на голове, а Макки — на левой. Сперва они еще страховались, держа отца за руку, а потом разом вытянули руки по швам. Они стояли вверх ногами, уперев головы в ладони мистера Байрона, как перевернутые оловянные солдатики. И вдруг-гоп! — ловко спрыгнули на пол и улыбнулись как ни в чем не бывало.

Затем мистер Байрон, по-прежнему лежа на скамейке, подтянул колени к животу и поднял вверх ноги. Макки лег на спину поперек отцовских ступней, и мистер Байрон стал тогда двигать ногами, как велосипедист, а Макки завертелся, как веретено. Вдруг он взлетел в воздух, перекувырнулся и снова точно пришел на отцовские ступни, потом опять взлетел вверх, сделал сальто и упал… Нет, не упал, а встал ногами на ступни мистера Байрона и ловко удержал равновесие. Клотильда сказала дрожащим голосом:

— Я не могу больше на это смотреть!

Но Густав, Эмиль и Профессор глаз не могли оторвать от сцены.

Потом Джекки Байрон, тот, что побольше, лег на скамью, поднял обе руки, и вдруг-ап! — этот большой, грузный атлет сделал стойку на кистях, уперевшись в ладони своего сына.

— Не понимаю, как у Джекки не ломаются руки, — шепнул Эмиль.

Густав кивнул.

— Да, это противоречит всем законам физики!

Когда три Байрона закончили свой номер, началась настоящая овация. Занавес поднимали двенадцать раз.

Густав схватил английский словарь и вскочил с места, исполненный решимости.

— Пошли! — крикнул он и побежал.

Профессор и Эмиль, едва поспевая, ринулись за ним.

Они ждали близнецов в коридоре за сценой.

— Hallo, boys! {Привет, мальчики (англ.).} — крикнул Профессор. Близнецы обернулись.

— A moment, please… {Минутку, пожалуйста (англ.).} — попросил Густав. Макки — тот, что поменьше, — бросился бежать со всех ног и исчез в какой-то задней комнате. Джекки стоял и смотрел на ребят.

— You are wonderful, — сказал Эмиль. — Very nice, indeed. My compliments, Byron {Вы великолепны! Просто прекрасно! Я вас поздравляю, Байрон (англ.).}.

Джекки подошел к ребятам поближе. Он был мокрый от пота, и вид у него был очень усталый.

Густав листал словарь.

— Hallo, dear, — проговорил он, запинаясь. — We have seen you. It's the greatest impression in all my life, by Jove! Do you understand? {Послушай, дорогой. Мы видели. Это самое большое впечатление за всю мою жизнь. Клянусь! Вы поняли? (англ.)}.

Джекки долго глядел на мальчишек. Потом он тихо сказал:

— Не валяйте дурака! Я ни слова не понимаю по-английски. Привет, господа!

У всех троих вытянулись лица. Густав захлопнул словарь.

— У меня сейчас будет удар. Я думал, ты англичанин.

— Да что ты! Это просто наш псевдоним, чтобы выступать. Иностранные имена нравятся публике. А теперь отгадайте, как меня зовут на самом деле.

— Ты уж лучше сам скажи, а то гадать можно долго, — сказал Профессор.

— Вы будете смеяться! Да ладно! Меня зовут ПАулъхен ПашУльке.

— Паульхен Пашульке! — изумленно повторил Густав. — Имя, как у гнома. Меня зовут просто Густав. Но все это мура! Мы хотели тебе сказать, что мы в восторге. Старик, это просто высший класс!

Джекки обрадовался похвале.

— Очень приятно, — сказал он. — Вы завтра придете на пляж?

Они кивнули.

— Значит, до завтра! — крикнул он и исчез в той комнате, в которой уже скрылся его брат.

Трое друзей постояли еще в коридоре, поглядели друг на друга и в конце концов рассмеялись.

Густав с презрением засунул словарь в карман, обнял Эмиля и Профессора и сказал:

— Поделом нам! И зачем только люди учат иностранные языки!

Глава восьмая

ПОЯВЛЯЕТСЯ ТРЕТИЙ БЛИЗНЕЦ

На следующий день дождь лил как из ведра. Ребята не выходили из дому, писали письма и открытки с видами, играли в шахматы и глядели все время в окно. Им казалось, что они как лягушки в банке. К счастью, в гости пришел Вторник. Он взял отцовский зонтик и стоял теперь в саду, словно гриб.

Едва он вошел в дом, мальчишки стали ему наперебой рассказывать про трех Байронов и их акробатические трюки. Рассказали ему и о том, что Пони-Шапочку вчера назвали «фройляйн».

— Да, да, — сказал Вторник, — мы стареем.

И так как Пони была на кухне, где Клотильда учила ее готовить, они ворвались туда с криком:

— Фройляйн, ваш партнер стоит у дверей!

Пони не удержалась и посмотрела в окно. Мальчишки расхохотались и побежали назад на террасу. Профессор от нечего делать взял со стола отцовскую книгу и стал ее перелистывать.

— Послушайте! — сказал он вдруг и громко прочел: — «Нормальные, здоровые дети приходят в мир не с пустыми руками. Природа дает каждому все, что ему повседневно необходимо. Развивать эти дары — наш долг, и часто все это лучше развивается само по себе». — Профессор захлопнул книгу и поглядел на друзей. — Вот видите, что сказал великий Гете.

— Что мы видим? — спросил Густав. — Все мы нормальные, здоровые дети. Ну, а дальше что?

Профессор ткнул указательным пальцем в книгу:

— Гете хочет сказать, что мы от природы обладаем уже всем, что необходимо для жизни. И все, что в нас заложено, считает Гете, может развиваться само по себе. Никто не должен нас опекать… — Профессор посмотрел на вошедшего отца. — Ты знаешь, что я не тебя имею в виду, сказал он, — но многие родители совершенно неверно обращаются с детьми.

— Чертовски трудно воспитывать детей, — сказал советник, — чтобы заниматься ими не слишком много и не слишком мало. И с каждым ведь все по-разному получается. У одного легко развиваются его природные качества, у другого их надо вытаскивать клещами, иначе они не выползут на свет божий. Советник сел. — Вы все это поймете потом, когда сами станете отцами.

— Насчет «саморазвития» — это мне по душе, — заявил Густав.