Последние ратники. Бросок волка - Антон Николаевич Скрипец

бы их носитель сейчас страдал от головной боли. Светлые глаза с неряшливо налитыми кровью белками по-хозяйски обшарили все закутки мыслей Яшки.

Никодим. Именно так он и предствился при первой их встрече. Ещё там. В «реале». Настоящее имя раскрывать не полагалось. Во избежание прокола.

— Да ты, сын мой, смотрю, упырем скоро станешь, — в надтреснутом голосе, пропитом далеко не только минувшей ночью, не было и тени насмешки.

— С чего… отче? — Что поделать, по легенде они находились здесь в статусе духовных особ. Служителей чужой, заморской веры. Не скажешь ведь туземцам, что на самом деле прибыли из очень далёкого будущего. А так — хоть и оставались чужаками, но чужаками хотя бы понятными. Никодим настаивал на обращении друг к другу, как к настоящим церковникам. Всегда и везде. Даже если рядом никого не было.

«Правило, которое вошло в привычку, никогда не подведёт».

Впрочем, о правиле, которое вошло в собственную привычку — хлестать всё то, что теоретически может гореть — он, похоже, задумывался редко. Яков, как человек, в общем и целом знакомый с медицинскими терминами, конечно, знал, что подобное пристрастие — болезнь. Но ничего не мог с собой поделать: воспринимал её с малоскрываемым презрением.

— Как же еще это понимать? Глаза красные, волосы всклокочены, морда мятая. Сколько ж тебе нужно часов, чтоб выспаться и нормально выглядеть? Что поделаешь, тут до полудня, как ты привык, спать не принято.

Менторский тон солдафона раздражал. Шуточки, почерпнутые в основном из туземного малограмотного фольклора — тем более. Так и подмывало спросить: не про своё ли ты отражение в зеркале сейчас речь ведёшь? Потому что вид Никодим имел такой, будто спал вниз головой в бочке с медовухой.

— Ладно, собирайся. Встреча у нас назначена.

— Опять?! Снова ведь просижу левым пассажиром…

Никодим сверкнул холодной серой злостью глаз. И так ткнул Якова пальцем в грудь, что тот едва не свалился на пол.

— Сколько раз повторять?! — прошипел куратор. — Забудь слова, которых в этом мире быть не может. Ты ж умный. Учёный. А фантазии заменить их не хватает что ли?! Какой нахрен «пассажир»?! Сказал — идёшь со мной, значит, идёшь со мной. Слушаешь и запоминаешь. Я во всех этих исторических делах не сильно большой знаток. Могу что-нибудь не понять. Или напутать. Пригодишься.

ХХХ

К древнему Киеву привыкнуть Яков не мог. Хоть и пробыли здесь уже не одну неделю, никак не получалось воспринимать это место всерьез. Городом оно могло зваться исключительно теоретически. Вставать в очередь на ПМЖ в этой слабо фунциональной клоаке он бы не стал.

Никодим бодро шагал широченной поступью по бревнам деревянной мостовой, скрипучим и еще пахнущим свежим опилом и смолой. Яшка семенил следом, изредка бросая взоры на убранство двух, а то и трехповерховых теремов, которые в этой части стольного града преданно обступили княжий детинец.

Купеческую слободу миновали быстро. Свернули направо и уже через десяток шагов вышли на рыночную площадь. Прошли по самому ее краю. Сунуться в середку означало растерять уйму времени. Даже несмотря на то, что привычной толчеи пока не наблюдалось.

Яков знал, когда здесь станет совсем не протолкнуться. День опоясывания сына местного Светлого князя мечом был назначен на исход лета. После этого государственного торжества у мальчишки официально заканчивалось детство, и он переселялся из женской половины княжьих хором в мужские.

Но пока торг жил привычными буднями.

Торговец рыбой прикатил на телеге со свежим, видимо, поутру добытым уловом. Возок приткнул по соседству со скорняком. Кожевенных дел мастеру это явление удовольствия доставило не много. В пользу этого предположения говорили неодобрительный взор, сморщенный нос и тихо оброненное словцо.

— Эт ничо, — ответил громко рыбак. — Терпимо ишшо. Вон, у пекаря перед лавкой телега с навозом перевернулась.

— Да у меня сейчас все кожи рыбой провоняют!

— Рыба — пахнет. Воняет — хлеб. У того пекаря. Причем, говном, а это, неча даже спорить, куда как хлеще.

В некотором отдалении от кремля стольный град терял свое и без того не особо великое очарование. Дома даже не пытались выглядеть нарядными. Правда, и совсем уж халуп видно не было. Ранней весной и поздней осенью по выдолбленной многими телегами колее пройти здесь было можно только при очень большом желании. Дорогу от домов по обе ее стороны отделяли канавы. Скорее всего, по замыслу архитектора они должны были стать сточными, чтобы и все нечистоты, и дождевую воду вместе с талым снегом поток нес за городскую черту. Потока, конечно, не получилось. А потому вода в канавах зеленела застоявшаяся, а по вечерам радовала округу лягушачьим многоголосьем. Пахло от нее совсем не морским бризом.

Хотя, конечно, лучше, чем от Никодима.

В харчевне их появлению подивился не только шинкарь и его семья, хлопотавшая по хозяйству, а также все случившиеся по раннему времени посетители. На заморских богосольцев в таком не подходящем для них месте таращились дружно и старательно. Их, как всем было известно, приволокла в стольный град княгиня-мать, принявшая заморскую веру. Далеко не все это решение августейшей родительницы поддерживали. Потому, чтобы не мозолить глаза, Яков с Никодимом уселись в самый дальний угол. «Духовный отец» обмел широким рукавом рясы стол, хотя в такой ранний час накрошить здесь еще никто не успел.

И тут же потребовал медовухи.

Лёгкое отторжение в глазах трактирщика делило место с откровенным недоверием. Лишь когда духовник сыпанул на стол меди, хозяин притащал с кухни требуемое.

Расположился Никодим лицом к двери, а Яшка правым боком к окну. Что было не особенно удобно, потому как поднявшееся из-за виднокрая солнце лупило задорным утренним светом прямо в глаз. Вероятно, именно поэтому он и прозевал тот момент, когда к ним присоединился ещё один алчущий завтрака человек. Прямо перед носом Якова в стол с глухим тяжелым стуком воткнулся тесак с резной рукоятью. «Монашек» вздрогнул и уже в который раз, как самая распоследняя черепаха, втянул голову в плечи. На лавку рядом опустился высокий и широкий «абориген» в необъятных шароварах, грубой полотняной рубахе и волчьей безрукавке. Лысый, но с длинным чубом. Бороды против местных обычаев не носил, выскабливая подбородок на ромейский манер. Правда, не часто. Мылся скорее всего ещё реже.

— Хозяин! Пива мне. И мяса. С кровью. Здрав будь, поп.

— И тебе поздорову, Сыч. От пива-то с утра не вспучит?

— От тебя ж не пучит. Хотя несёт от тебя посильнее. Что нового? Боярин Клин Ратиборыч кланяться велит. Срок, говорит, истекает. Так что гляди, скоро помочь уж не смогёт. Просил не