Моя любимая сказка - Ксандр Лайсе

Даже странно: казалось бы, вот оно, всё есть — и маршрут, и текст… Ни одного сарая не пропустил — и под каждым под кустом творилась какая-нибудь часть нашей истории. Но — всё равно. Такое чувство, что все листы пустые. Листы.

Странно: Ярослава живёт совсем рядом — только перейти через площадку — а сколько я её не видел? Почти месяц? Да. Почти месяц. Жить так рядом и не столкнуться… хотя я за последний месяц из дома-то почти не выходил. Только пару раз доползал до ночного магазина. Вот она, надомная работа.

Я покосился на окно — пасмурно, темнеет рано. Листики ещё кое-где дрожат на ветках, сухие и бессмысленные, как и мои… Серо и сыро. Гадость, конечно, но раскисать сейчас нельзя!

Вот, например, улица Пречистенка… Точнее — Большая Чертольская. Пречистенкой она стала только в 1658, а это — ещё XVI век, дорога к Новодевичьему монастырю. Палат белокаменных пока ещё на ней не видно; в горочку, сразу за земляным валом, поднимаются только деревянные дома, какие — совсем уж неказистые, некоторые — побогаче, с большими дворами, тяжёлыми воротами на кованых петлях. Большой Посад…

Солнечное утро рассыпалось по улице радугой мелких капель росы. Вот куры, опасливо поглядывая на дремлющего под воротами пса, прохаживаются по траве.

Мужик в поношенной рубахе и новеньких, но уже грязных, портах, выходит из ворот напротив с лотком, накрытым тряпкой, и по улице сразу же разливается запах горячих пирогов. В город торговать пойдёт.

Чертолье — ещё не Москва, Большой Посад.

Девушка в обыденном сарафане прошла с коромыслом на плече.

Со стороны вала проскакал всадник в ярком оранжевом кафтане — нарочный; стук копыт разбудил пса, и он, потянувшись, несколько раз глухо тявкнул на успокоившихся было кур. Со стороны монастыря со скрипом показалась телега, нагруженная горшками, корчагами и прочей гончарной утварью.

Два мужика — скорее всего, отец и сын — идущие рядом с телегой, одеты в армяки: видно, поднялись ещё по холодку, затемно. Лица у обоих красные, потные, но армяков не снимают. Беседуют о чём-то.

Босоногий мальчишка пробежал мимо, споткнулся, чуть не упал под копыта лошади гончара и немедленно заработал от него подзатыльник. Младший из мужиков что-то спросил, мальчишка громко, но неразборчиво ответил — ясно было слышно только «батюшка» и «храма Афонасия-Кирилла». Понёсся дальше. Послышались звуки дудки — где-то вверх по улице заспавшийся пастух собирал стадо.

Вот оно! Настроение. Самое главное для меня — не столько передача информации, сколько настроения, духа времени. Информацию в наше время можно и в сети найти — там этого счастья полно. А рассказать так, чтобы экскурсант себя прямо в средневековье ощутил — вот это искусство! Там ему уже можно и про аркатурно-колончатые пояса, и про соляные бунты, и про нездоровое количество жен Ивана Грозного — всё поймёт, всё прочувствует.

Просто должна быть какая-то зацепочка для него, ключик от двери в минувшие века. Что-нибудь понятное, но неожиданное, какая-то мелкая деталь… Например, что в XV веке не пили чай, что не было картошки и помидоров… Что если женщина прилюдно снимала с мужчины пояс, его честь была безвозвратно утрачена… Что хлеб ломали, но ни в коем случае не резали — это считалось почти святотатством…

Именно такие короткие, не имеющие особого значения подробности и оживляют всё, что рассказывает экскурсовод. Только тогда его рассказ завораживает, его начинают слушать, как слушали в былое время гусляров и сказителей, поддаваясь очарованию древней былины, в которой герой-богатырь, оскорблённый князем, не в силах жить дальше, убивает себя. А слушатели, обычные крестьяне, забывали о том, что согласно православной вере это — чудовищный грех. Они все были там, в том времени, когда о подобных поступках слагались песни… когда их считали благородными.

Так и сейчас турист, вернувшись с экскурсии, не вспомнит через день даже имя экскурсовода — что уж говорить об авторе текста — а лицо какой-нибудь девушки с коромыслом, пригрезившейся ему во время рассказа останется в памяти навсегда.

Я откинулся на спинку кресла. Снова перед глазами возникла девушка, идущая к колодцу… На ней простой сарафан из грубой ткани, туго повязанный — так, что не видно волос — бурый убрус… И очень знакомое лицо… Изумрудные глаза… Ярослава…

Почему же я ни разу не зашёл к ней? Не было повода? Да нет, повод, наверное, я смог бы придумать. Это всё — обычная нерешительность. И мысли о том, что такая девушка вряд ли будет одна. Хотя, если бы у неё кто-то был, не стала бы она сама таскать продукты из магазина.

Но прошёл почти месяц. За это время она могла уже десять раз найти, встретить… Интересно, что же получается? Я надеюсь, что она кого-то себе нашла? Получается, надеюсь… А если она всё это время ждала, что я зайду? Повод-повод… Просто так, без повода, просто приду и скажу: «Привет, я долго искал повод, чтобы зайти, а потом решил зайти просто так!»

С другой стороны, было много работы… И что? Не так уж много было у меня работы! В конце концов, если она не хочет меня видеть, то лучше об этом узнать от неё самой, чем убеждать себя в том, что это был минутный порыв, и три недели подряд видеть её в каждой девушке с коромыслом! Шутки подсознания, понимаешь!

Без двадцати пять.

Встал. Собрался-собрался. Пошёл!

У двери я остановился. Внезапно я осознал, что на мне протёртые в самых неожиданных местах джинсы, домашние тапочки и залитая чаем футболка. Маньяков, звонящих в дверь под предлогом попросить соли, обыватели представляют себе именно так.

Как оказалось, у меня очень много одежды. Ещё минут двадцать я потратил на исследование содержимого своего шкафа, и даже начал осознавать смысл легендарного «нечего надеть», как вдруг я понял, что именно сейчас, в эту самую минуту, она, может быть, тоже собирается куда-то, и если я промедлю хотя бы ещё мгновение, то не застану её… Вообще не застану!

Без особых рассуждений я облачился в наиболее приличные джинсы, выудил из немедленно рухнувшей с вешалки груды рубашек первую попавшуюся — какая разница, все чистые — и уставился на тапочки. В конце концов, что я, на бал собираюсь?! И так сойдёт!

Однако у дверей своей квартиры я снова остановился. Мысль о том, что она собирается уходить, не оставляла меня. Вдобавок, внутри заскреблось очень противное чувство, знакомое ещё по институту: стоит прогулять одну пару, как пойти на следующую по тому же предмету становится как-то неудобно. И чем дальше, тем это «неудобно» становится всё сильнее и сильнее — такая смесь стыда и лени. Вот и сейчас я подумал, что зайти к Славке в первую неделю после встречи мне было бы куда легче. Да, не очень удобно, но легко… Теперь же мне кажется, что я прогулял все мыслимые пары по этому предмету, но со всей наглостью требую, чтобы мне поставили зачёт…