Мир до и после дня рождения - Лайонел Шрайвер

— У тебя чудесный голос. Низкий, особенно когда ты говорила по-русски. Скажи еще что-нибудь. — В последнем слове он, естественно, проглотил половину букв, и у него получилось «штоньть». — По-русски. Что хочешь. Смысл не имеет значения.

Ирина могла повторить те предложения, с которых начала разговор; от рождения у нее было два родных языка. Но ее нервировал его тон, напоминая о сексе по телефону, где берут по фунту за минуту, — Лоренс называл это «телефонным онанизмом».

— Когда мы с тобой разговариваем, мне кажется, что я голая, — произнесла Ирина, непроизвольно прикрывая руками грудь. Слава богу, сейчас никто уже не учит русский.

— Что это значит?

— Ты сказал, это не важно.

— Все же объясни.

— Я спросила, какие у тебя планы на завтрашний вечер.

— М-м-м. Мне кажется или ты смеешься?

Но что же с завтрашним вечером? Пригласить его в гости, раз ему так нравится ее еда? Но мысль о том, что придется остаться с Рэмси Эктоном в квартире наедине, внушала ей ужас.

— Ты не возражаешь, — упавшим голосом произнесла она, — если я приглашу тебя на ужин?

И Рэмси ответил:

— Чертовски приятно, лапочка. — Нежданное проявление нежности. Подобное случалось с Ириной лишь однажды, во время деловой поездки в Ньюкасл, и казалось скорее чудным, чем приятным. — Но я хочу пригласить тебя в ресторан.

От внезапной радости Ирина рухнула в кресло, попутно дернув за шнур и уронив телефон.

— Что случилось?

— Телефон упал.

Рэмси засмеялся на этот раз во весь голос, и впервые за время их мучительного диалога ей стало легко.

— Это означает «да» или «нет»?

— Это означает, что я растяпа.

— Ты еще меня не знаешь.

— Знаю достаточно.

На этот раз Ирина взяла паузу.

— Прошел целый год, — произнес Рэмси.

— К сожалению, Лоренс не сможет прийти. — Ему это было известно, но она сочла важным упомянуть имя Лоренса в разговоре.

— Можем перенести, чтобы Лоренс тоже был с нами.

Он дает ей шанс увильнуть. Надо за него хвататься.

— Ни к чему такие церемонии.

— Я очень надеялся, что ты так ответишь. Буду завтра к восьми.

В большинстве своем люди навсегда запоминают пары такими, какими они были в момент знакомства. Самое ужасное, что для сторонних наблюдателей ваша личная жизнь лишь захватывающий сериал, в то время как устоявшиеся пары, например Ирина и Лоренс, являли собой образчик невероятно скучной жизни. Редкие всплески романтики в отношениях могли послужить поводом в лучшем случае для легкой симпатии, а то и злорадства. Влюбившись, вы рассчитываете увидеть в глазах окружающих зависть или восхищение, а вместо этого они нервно барабанят пальцами в ожидании скорой развязки. Разумеется, у них всегда есть собственный взгляд на то, подходите ли вы друг другу или нет; почти всегда ваши друзья — конечно, пары — симпатизируют кому-то из вас больше. Но эти мнения не следует принимать в расчет. Они ничего не стоят и не должны побуждать к переменам.

Некоторые друзья воспринимали союз Ирины и Лоренса как неоспоримый факт, так же как существование Франции.

Другие указывали на них как на пример того, что и в таком положении можно быть счастливым. Тягостная роль. У Ирины было немало знакомых, кого Лоренс не интересовал вовсе, они считали его манеры патерналистскими и грубыми, воспринимали его как довесок к дружбе, налог, уплата которого позволяет заниматься своими делами. Так или иначе, Ирину это не заботило.

Любовь пришла к ней нелегко и не рано. Ирина приняла как данность, что любой незначительный вклад, который она может внести в человеческие отношения, не будет иметь ничего общего с беспрецедентными достижениями в ухаживании. Никто не сочтет безмятежный, полный спокойного общения союз иллюстратора детских книг и научного сотрудника равным по значимости спуску на воду лайнера или разделению народов. Современному Шекспиру не придется тратить свое красноречие на тихое счастье, если таковое присутствует, распространившееся по квартире в Боро в 90-х.

Несмотря ни на что, Ирина считала их союз с Лоренсом большой удачей. Он был внимательный, веселый, интеллигентный и любящий мужчина. Ей не было дела до заявлений феминисток, что мужчины вообще не нужны; ей он необходим более всего на этом свете. В отсутствие Лоренса по квартире начинало летать эхо. Ни одним из всех возможных способов Ирина не могла объяснить себе, почему находится здесь, на Джорджиан-сквер, к югу от Лондонского моста. Многие из тех одиноких вечеров она могла бы проводить в своей студии, но такая возможность отнюдь не казалась ей заманчивой. Она бродила из комнаты в комнату, наливала бокал вина и забывала о нем. Терла стальной поддон сушилки для посуды, изо всех сил стараясь убрать известковый налет. (Вода с примесью извести текла из всех лондонских кранов и могла капля за каплей образовать на каждой кухне меловые горы выше Белых скал в Дувре.) После долгой борьбы с налетом силы покидали Ирину, она отправлялась спать и утром просыпалась от доносившегося из кухни неприятного химического запаха.

Ей было стыдно признаться, но существование рядом любящего человека, которому она отвечала взаимностью, было самым важным в ее жизни. Несомненно, у нее были и другие привязанности и увлечения, она была более общительна и открыта, чем Лоренс, поэтому, переехав в Лондон в 1990-м, приложила все силы для создания круга приятелей и знакомых. Но порой душа ее испытывала голод, который друзья не способны утолить, а если и сделать малейшую попытку попросить об этом, то можно никогда их больше не увидеть. Нельзя сказать, что Ирина была равнодушна к своему «искусству», хотя даже при наличии обоих родителей, имеющих отношение к кино и танцам, ей хотелось заключить это слово в кавычки. Работа над иллюстрациями была счастьем. Однако еще большим счастьем было ощущать в момент работы, как сзади подходит Лоренс, склоняется к уху и капризным голосом просит что-нибудь поесть.

Моногамия лишает человека активности. За девять лет совместной жизни лишь однажды внимание Ирины привлек коллега Лоренса из «Блю скай инститьют», но ровно на полчаса, пока не встал налить себе выпивки и не повернулся к ней спиной — задняя часть его формой напоминала грушу. Ирина отреагировала на это так, как человек реагирует на першение в горле, когда не хочет, чтобы легкое недомогание переросло в серьезную болезнь. Период одиночества, связанный с командировкой Лоренса в Сараево, неожиданно дался ей легче предыдущих расставаний, но таково отношение человека к боли — при отсутствии о ней стараются не вспоминать. Обычно Ирина без всяких возражений тратила уйму времени на приготовление еды для Лоренса, при этом иногда ей хотелось превзойти себя и вырваться из рамок привычного ужина из овощей и круп. В одиночестве она питалась тем, что попадется под руку, и часто вместо ужина засиживалась за работой. Часов в десять вечера, проголодавшаяся и расслабленная приятной усталостью, она отрезала большой кусок шоколадного кекса «Теско», приобретение которого было совсем не в ее правилах; сегодня же, на восьмой день командировки Лоренса в Боснию, она открывала уже третью упаковку. Затем Ирина включала музыку, которую Лоренс не выносил, — Шон Колвин, Аланис Мориссетт и Тори Эймос. Эти певицы были последнее время в моде, в их творчестве было много темных красок и открытых заявлений, что мужчины им не нужны, отчего-то казавшихся ложью. Не опасаясь вызвать недовольный взгляд Лоренса — его мать была алкоголичкой, — Ирина наливала себе маленькую рюмочку, которую считала снотворным.

Лоренс употреблял коньяк не чаще раза в месяц. Впрочем, он мог бы оценить, что пьянящие пары алкоголя навевают размышления о том, как ей повезло встретить такого человека и с какой жадностью она ждет его возвращения домой.

В течение недели Ирина не выходила за рамки. Она позволяла себе лишь маленькие слабости, например наблюдение за медленно сгорающими сигаретами из припрятанной пачки. Будучи женщиной хрупкой, она, несомненно, могла вознаградить себя куском кекса после удачно выполненного рисунка. Через пару дней она вернется к форели и брокколи и обязательно проветрит комнату от компрометирующей ее никотиновой заразы.

Проснувшись в субботу, Ирина с удивлением обнаружила, что выдержанность, которой она так гордилась, треснула, как яйцо для омлета. Это случилось неожиданно поздно, после одиннадцати, хотя обычно она вставала в восемь. Пройдя по квартире, словно в тумане, она обратила внимание, что после так взволновавшего ее звонка Рэмси не положила, как должна была, трубку телефона на рычаг. Это было уже после второй порции бренди. На кухне выяснилось, что шоколадный кекс был ею полностью уничтожен. Верно, она стояла здесь, взбудораженная, и отрезала маленькие кусочки до тех пор, пока ничего не осталось. И еще, о боже, она слушала новый альбом «Маленькие землетрясения» так громко, что соседи сверху, одетые в халаты, звонили в ее дверь с жалобами. Если это дойдет до Лоренса, ей придется заплатить сполна, поскольку в прошлом месяце он лично барабанил в дверь соседей снизу с требованиями «накрыть плотнее крышкой сальсу» и «ни в коем случае не приступать к такосу».