Восход Чёрной Звезды - Фредерик Пол

Под водой, в безопасности морского лона, словно плод в чреве матери, Кастор ощутил покой и даже радость. Он ожил. Как давно он не выбирался поплавать!

Собственно говоря, с тех пор как женился, потому что Мария до ужаса боялась акул. Кастор решил, что придется переубедить жену или ходить на пляж в одиночку. Удовольствие подводного плавания слишком велико, чтобы от него отказаться. Ведь еще десятилетним мальчишкой (когда ему разрешили ходить к морю самостоятельно) он, оседлав велосипед, или пешком, преодолевал длинную, тихую дорогу, ведущую к пляжу, среди болотистых низин, зарослей тростника, в обход гигантского радиотелескопа. А море оставалось, как всегда, прежним.

В каждом из баллонов воздуха хватало на час, и Кастор поплыл, следуя плавному изгибу дна. Он знал, как найти опознавательные буйки, но то и дело уклонялся от безопасной трассы, заглядывая в любопытные расщелины, исследуя скопления мусора или преследуя рыб. А иногда убегать приходилось ему, потому что, хотя Кастор и не страшился глупых заблудившихся акул, но присутствие морских хищников его раздражало. Под водой, как всегда, было прохладно и намного опрятнее, чище, чем на суше. Течения, питавшие Залив, не приносили с собой ила, промышленных отходов, городских сточных вод — никаких напоминаний о жутком, испепеленном войной мире столетней давности. Почти не приносили, во всяком случае. Потому что смерть-стекло появлялось даже у берегов Залива. Некоторые скопления, не очень глубокие, видно было даже с пляжа, особенно ночью — в воде мерцало бледно-голубое пламя. Смерть-стеклом пугали детей, запрещали приближаться к его скоплениям. Разумеется, запрет действовал наоборот.

Кастор — взрослый — тоже не прислушался к голосу благоразумия, к тому же, как он узнал из одного компьютерного курса, самые опасные виды излучения давно уже потеряли силу. Скопления смерть-стекла были чрезвычайно красивы. Сквозь стайки рыб, сквозь заросли бурых водорослей он кружил, любуясь пузырчатыми стеклянистыми образованиями, полупрозрачными, мерцающими, как медузы, в неверном подводном свете. Некоторые осколки напоминали высокие призмы, некоторые из них согнулись, частично расплавились посередине; а большинство осколков приняло закругленную, шарообразную или каплевидную форму, прежде, чем вновь затвердеть. Кастор знал, что на самом деле это не стекло, а остекленевший мусор. Радиоактивные отбросы, которые поспешно вывозили в залив и сбрасывали в отчаянные дни войны, когда все, казалось, сошли с ума. Экипажи барж не виноваты, что разбросали груз на территории в сотню квадратных километров. Они слишком торопились. Но оплавленные кусочки казались такими красивыми, что Кастор даже забывал об их происхождении. От осколка к осколку, он спустился на глубину в шестьдесят метров, а потом, с неохотой, повернул назад и, не поднимаясь на поверхность, поплыл к берегу. Один баллон опустел, пора выходить на сушу. На обратном пути он не обращал внимания на рыб и подводные достопримечательности. Он размышлял над тем, как смерть-стекло очутилось вблизи берега. И почему оно вообще появилось. Интересно было бы взглянуть на мир, каким он был до момента, когда прежние Соединенные Штаты и прежний Советский Союз приняли неверное решение, совершили немыслимое. Что, если бы все произошло иначе? Если бы они сказали друг другу: «Эй, послушайте, нет смысла жалить друг друга до смерти, словно скорпионы в банке. Выбросим лучше эти опасные штуковины куда подальше, и подумаем как нам поразумнее справиться с нашей агрессивностью». Каким был бы мир, не случись война, не появись в Америке китайцы? Может, Кастора приняли бы в университет? Или он нашел работу получше, чем гнуть спину на рисовой плантации? И не смеялись бы над ним высокомерные ехидины вроде вчерашней инспекторши?

Кастор все еще размышлял над этими вопросами, когда достиг берега, вынырнул и увидел, что вчерашняя женщина-инспектор народной полиции стоит на берегу и ждет его.

Женщина стояла к нему спиной, покуривая лакированную трубочку, разглядывала, прищурясь, диск радиотелескопа, поднимавшийся вдали. Кроме маски и дыхательного аппарата с баллонами на Касторе ничего не было — какой смысл натягивать плавки, если все равно пляж совершенно безлюден и никто его не увидит. Он замер, остановился по колено в воде, что было бесполезно. Ласковые волны накатывали на песок пляжа, и Кастор не знал, как ему поступить. Смутиться? Или спокойно выйти из воды?

У инспектора народной полиции подобных проблем, похоже, не возникало. Она обернулась, и хмурый прищур глаз сменила приятная улыбка.

— О, вот и ты, Мелкинс Кастор! Ты превосходно выглядишь сегодня!

Кастор выпрямился, демонстрируя воинственную независимость.

— Приятная встреча, инспектор Цзунг Делила.

Она рассмеялась.

— Откуда ты узнал мое имя? Впрочем, все равно… полагаю, тем же способом, каким я узнала твое — ты спросил, и тебе ответили.

Она подошла к самой кромке воды, ленивые волны набегали на ее до блеска вычищенные форменные сапожки. Она стояла всего в метре от Кастора. Она нагнулась, попробовала воду, потом медленно выпрямилась, попутно рассматривая Кастора во всех подробностях.

— Какая вода! Уж не раздеться ли самой и немного поплавать за компанию? — задумчиво протянула она.

— У меня только один аппарат, — заметил Кастор.

Она посмотрела ему в лицо, и на этот раз смех был не таким веселым.

— Тогда одевайся, Книжник, — сказала она, отвернулась и зашагала к отвесу обрыва, нависшего над пляжем. Присев, — за спиной ее могучей дугой поднимался край радиотелескопа, — заново набила трубочку, наблюдая, как Кастор натягивает шорты.

— Ты бывал там? — вдруг задала она вопрос, показывая в сторону чаши радиотелескопа.

Он покачал головой.

— Даже чтобы просто посмотреть?

— Нет. Работают там почти что одни ханьцы, они пользуются собственным самолетом. В деревне их не увидишь. Конечно…

Она договорила вместо него:

— Конечно, ты бы мечтал получить работу в обсерватории, как я понимаю?

Кастор сдержался, ничего не сказал — естественно, если она проверила его личное дело, она знает о попытке.

— Но как ты можешь рассчитывать на работу в обсерватории, не получив образования? — продолжала она донимать Кастора.

— Это не моя вина! Мне отказали в приеме. Решили, что я принесу больше пользы, выращивая рис.

— Справедливо. «Пища — основа социализма», — процитировала она одобрительно.

Кастор не ответил, даже плечами не повел. Он просто стоял, раскачивая на ремне акваланг и ждал, пока она не объяснит, зачем явилась. Инспектор Цзунг Делила кивнула с довольным видом, попыхивая трубочкой. Дым был душистый, сладкий, даже слишком.

— Мы обнаружили тело, Мелкинс Кастор, — неожиданно заговорила она. — По крайней мере, кости. Их перемололи вместе с костями свиней на бойне, в соседнем скотоводческом коллективе. Но перемололи не совсем тщательно, кое-что удалось опознать. — Она с любопытством наблюдала за выражением на лице Кастора. Потом добавила: — А мясо пропало. Очевидно, труп разрубили на части и каждую отдельно пропускали через механическую дробилку, и поэтому на костях мяса не осталось… кстати, а тебе вчерашний ужин как понравился? Вкусно было?

На этот раз инспектор Цзунг Делила рассмеялась от души, потому что Кастор выронил на песок маску, рот его скривился, он сглотнул, сдерживая тошноту.

— Нет, нет, погоди! — со смехом сказала она. — Я пошутила. Мясо скормили свиньям, мы уверены.

— Спасибо, что успокоили, — сердито сказал Кастор. Мысленно он поклялся, что с этого дня к свинине не притронется. Некоторое время.

— Не за что. — Она вновь бросила взгляд в сторону радиотелескопа, потом, оставив шутливый тон, сказала вполне серьезно:

— Итак, очень приятно было побеседовать, Книжник, но меня призывают обязанности. Это тебе.

«Это» представляло собой повестку, с красной печатью и кодом народной полиции, нанесенным специальными магнитными чернилами. Кастор принял повестку, уставился на нее, не понимая, что ему делать с этим листком.

— Ты обязан явиться в суд, как свидетель, для проведения дознания, мой юный Мелкинс Кастор, поскольку тебя угораздило наткнуться на единственную часть трупа, которую возможно опознать. Относительно времени тебя уведомят дополнительно. Деревню же тебе пока покидать не разрешается.

— А куда мне ехать? — проворчал Кастор.

Цзунг Делила не обратила внимания ни на его слова, ни на тон, которым они были сказаны и объяснила жизнерадостно:

— В Новый Орлеан. Как только прибудешь на место, обратись непосредственно ко мне. Кто знает? Быть может, я раздобуду еще один акваланг и мы насладимся чудесной подводной прогулкой, без посторонних — только ты и я.

…Обратно в деревню Кастор ехал не торопясь, выжидая, пока осядет пыль, поднятая машиной инспектора полиции. Но когда он проезжал мимо ограды из проволочной сетки, окаймлявшей территорию радиотелескопа, как из-под земли возникли двое охранников и выругали Кастора за медлительность, поэтому пришлось прибавить скорость. Любопытное происшествие: раньше за оградой не было видно ни души. Когда Кастор отправился в обсерваторию узнать, не найдется ли для него места — он был готов работать уборщиком, лаборантом, кем угодно, — ему пришлось двадцать минут торчать у въездных ворот, пока на его звонок ответили. Да и то сразу же велели убираться. А если он так хочет получить работу, пусть направляет прошение по официальным каналам. До слуха Кастора доносилось жужжание невидимых вертолетов на посадочной площадке обсерватории. Если обсерваторию посетили высокопоставленные лица, тогда все понятно, но возникает другой вопрос: что могло привлечь высокопоставленных лиц в столь глухую, отдаленную местность?