Петербургский рыцарь - Жаклин Монсиньи

— А теперь, — произнес маркиз, доверительно беря молодых людей под руки, — довольно разговоров, идемте ужинать, ибо, клянусь смертью Христовой, я просто умираю с голоду.

— Мы тоже, Тротти, — хором ответили Флорис и Адриан и тут же весело рассмеялись.

2

— Возьмите, пожалуйста, еще немного бурачков, господин шевалье де Карамей, — смущаясь, проговорила Филиппа, скромно потупив свои серые глаза, обрамленные длинными пушистыми ресницами.

— Охотно, воеводинка Филиппа, — ответил Флорис; он слышал, как солдаты называли девушку этим именем.

«Она просто восхитительна, — подумал он, — особенно когда смотрит на меня, и совершенно неотразима, когда принимается говорить. У нее такой милый акцент».

— И не забудьте про пироги, — продолжала Филиппа. Флорис вздрогнул. Девушка выставила вперед ножку, и, несмотря на тяжелую юбку, молодой человек почувствовал, как ее нога прижалась к его ноге. Он не смел пошевельнуться, решив, что это случайность, но уже через несколько секунд ее маленькая ручка завладела его рукой и принялась ласкать его ладонь. Флорис беспокойным взором окинул стол, желая понять, не заметил ли воевода или его дородная жена этого маневра, но, увлеченные вкусной едой, прерываемой тостами, под которые опустошались все новые и новые бутылки с венгерским вином, поляки и их гости, в равной степени побагровевшие, были заняты исключительно расстегиванием пуговок и крючков, пытаясь делать это как можно незаметнее. В самом деле, если замок воеводы на деле был просто скромным деревянным домом, то ужин оказался настоящим пиршеством, где подавали восхитительное мясо, нежнейшую дичь и великолепную птицу на вертелах.

Флорис поздравил себя с тем, что его соседкой по столу оказалась Филиппа; девушка положительно нравилась ему. Адриан же в свою очередь не имел ничего против оказаться соседом Генриетты. Маркизу повезло значительно меньше: он сидел на почетном месте во главе стола рядом с дородной воеводихой; почтенная дама была сама предупредительность, но по причине своей поистине устрашающей полноты занимала почти всю скамью, и бедному маркизу приходилось ютиться на самом краю.

Уверенный, что никто из присутствующих не обращает на него внимания, Флорис опустил руку под стол и, нащупав под шелковистой тканью колено девушки, принялся его ласкать. Жорж-Альбер, о котором к этому времени все забыли, нашел себе место под столом, куда и удалился вместе с бутылкой вина и многочисленными закусками; увидев, чем занялся его хозяин, он лицемерно отвернулся.

Филиппа как ни в чем не бывало продолжала разговор.

— Уверена, что у себя во Франции вы никогда не пробовали бурачков, господин шевалье. Их готовят из маринованной свеклы, являющейся основой многих польских блюд.

— Ах, свекла, — протянул Флорис; глаза его блестели, а мысли явно блуждали где-то далеко. Филиппа принялась ласкать его колено, а Флорис настолько осмелел, что попытался приподнять юбку, стараясь нащупать бархатистую кожу девственной ножки. Задача была не из легких, ибо борьбу с волнами шелка приходилось вести одной рукой, в то время как с помощью другой надо было невозмутимо продолжать ужинать. Жорж-Альбер, устроивший под столом свою трапезу, решил, что настал момент помочь хозяину. Он приблизился к юбкам девушки, приподнял их за подол, вложив его краешек в руку Флориса. Обнаружив столь неожиданного помощника, молодой человек улыбнулся.

— Вы ни за что не поверите, что это всего лишь свекла, господин шевалье, — продолжала Филиппа, пытаясь догадаться, чему же улыбался Флорис, — розоли же, напротив, похоже на суп из крупы, его очень вкусно есть с холодцом из кабаньей головы.

Эти гастрономические рассуждения как нельзя лучше соответствовали настроению Флориса, удивлявшемуся собственной дерзости; он едва сдержал радостный крик, когда, наконец, с помощью Жоржа-Альбера сумел добраться до последней юбки и ощутить под рукой шелковистую кожу девушки. Он принялся тихо поглаживать округлое колено, постепенно передвигаясь к жаркой и нежной поверхности бедра. Легкая краска выступила на щеках Филиппы, она закашлялась и выпила глоток токайского.

— А пироги, которые вы, господин граф, изволили еще раз попробовать, — продолжила разговор Генриетта, обращаясь к Адриану, — это такое печеное тесто с начинкой из различных сортов мяса.

Флорис внимательно посмотрел на брата и заметил, что Адриан, несмотря на свой флегматичный и бесстрастный вид, также более поглощен действием, совершавшимся под столом, нежели кулинарными рассуждениями юных полек.

Жорж-Альбер, довольный тем, что сумел помочь Флорису, продолжил свой ужин, но, увидев, что Адриан испытывает такого же рода затруднения, решил помочь и ему.

«С ними и поесть некогда, даже страшно подумать, что бы они без меня делали», — размышлял маленький зверек. Чтобы придать себе уверенности, он прижал к груди бутылку с вином и отхлебнул из нее немалый глоток; затем подал краешек юбки Адриану.

— А вот каша, господин шевалье, — продолжала Филиппа, — она варится на воде, а потом поливается маслом: она заменяет нам хлеб.

Флорис, непонимающе рассмеявшись при виде каши, был уже почти у цели, так как Филиппа — то ли из-за отсутствия скромности, то ли из-за полного неведения — даже не пыталась воспрепятствовать руке молодого человека продвигаться все выше по ее бедру. Но в решающий момент ковенский воевода встал и начал произносить семнадцатый тост.

Флорис с сожалением оставил бедро Филиппы, и, следуя примеру сотрапезников, встал, держа в руке бокал.

Все уже выпили за здоровье короля Франции, королевы Франции, сегодняшнего польского короля Августа, вчерашнего польского короля Станислава, отца французской королевы, урожденной польской принцессы… за здоровье маркиза Жоашена Тротти де Ла Шетарди, графа Адриана де Карамей и шевалье (согласно правилам польского этикета), самого воеводы, его пышнотелой жены, его юных дочерей (согласно правилам французского этикета) и после этого традиционного обмена любезностями начали пить за величие польской армии, за польскую землю, за дружбу между Францией и Польшей, за покойную русскую императрицу Екатерину, супругу Петра Великого, польку по происхождению. Этот тост не вызвал энтузиазма Флориса и Адриана; они еще не забыли, с какой ненавистью эта женщина преследовала их мать и их самих, когда они были еще детьми[3].

Воевода с улыбкой оглядел собравшихся и, подняв руку с кубком, провозгласил:

— За здоровье ее императорского высочества регентши Анны, владычицы российской.

Флорис чувствовал, что колени его дрожат, и не мог понять, почему — то ли от выпитого вина, то ли от присутствия рядом очаровательной Филиппы. Адриан был невозмутим, а Тротти как всегда надменен и подтянут. Все залпом опустошили свои бокалы и сели; Флорис и Адриан вернулись к уже упомянутому нами занятию, Тротти попытался отвоевать свое место у пышнотелой воеводихи, а Жорж-Альбер, сидя под столом среди юбок, ухитрился основательно набраться. В тот момент, когда рука Флориса уже скользнула между нежных бедер Филиппы, воевода встал и, хитро улыбаясь, произнес: