Петербургский рыцарь - Жаклин Монсиньи

— Хотел сказать… гм… Золотое Слово, гм! Что ж, сейчас твоя взяла, Флорис. Черт побери, ну и семейка! — а затем громко произнес: — Господин воевода, мы благодарим вас за ваше великодушнейшее гостеприимство в вашем великолепном замке.

Ковенский воевода был необычайно любезный тучный мужчина со смешливыми светло-голубыми глазами на круглом добродушном лице. Как и его солдаты, он был одет в длиннополое польское платье. Череп его был выбрит не полностью: на макушке сохранилась длинная прядь волос, взбитая и уложенная наподобие маленького шиньона. Флориса забавляла разница в их костюмах: французы были в дорожных сапогах, при шпагах, в панталонах с клапанами «а ля Бавария» по последней парижской моде, в не менее модных длинных плащах, застегнутых на пуговицы сверху донизу, и в касторовых треуголках, надетых на маленькие походные парики; последнее относилось прежде всего к маркизу, носившему парик «с кошельком»; Адриан и Флорис довольствовались тем, что завязывали лентой свои собственные волосы.

— Позвольте мне, господин воевода, представить вам моих секретарей, — продолжал маркиз, — господина графа Адриана де Карамей и господина шевалье Флориса де Карамей.

Это имя, прозвучавшее в устах маркиза, произвело на Флориса странное впечатление. Ему показалось, что речь шла вовсе не о нем, а о каком-то неизвестном ему человеке; Он забыл, что они сами решили отказаться от фамилии Вильнев, которая наверняка еще осталась в памяти некоторых русских, и сохранить только Карамей.

Гнев Флориса против посла растаял, словно снег под лучами солнца; две очаровательные польские девушки немного застенчиво смотрели на них. Их сопровождала дородная матрона с поистине выдающейся грудью; вокруг нее жались, висели на юбках, цеплялись за корсаж и сидели на руках еще шесть или семь маленьких девочек. Флорису никак не удавалось их сосчитать, так как они ни на минуту не прекращали пищать и копошиться.

Дамы, в отличие от воеводы, были одеты по французской моде — платья с широкими юбками на каркасе.

— А вот и мои балтийские жемчужинки! — представил девушек воевода. — Генриетта и Филиппа, мои старшие дочери от первого брака, да упокой Господь душу моей первой супруги, и семь крохотных сокровищ; чтобы не усложнять себе жизнь, мы с моей теперешней супругой, великой княгиней Ковенской, всех их зовем Мариями; господа, представляю вам мою супругу.

«Госпожа воеводиха» склонилась в глубоком поклоне, и Флорис непочтительно подумал, что воеводе следовало бы представить свою пышнотелую супругу как «большую княгиню» — так было бы точнее.

Могучая полька выпрямилась и громко произнесла на своем родном языке:

— Послушай, старый хрыч, пока ты здесь мелешь языком, я пойду займусь размещением всех этих французов. Эй, капитан Потоцкий, где тебя носит? Быстро сюда, слушай мои приказания.

Флорис и Адриан все поняли и едва не расхохотались. Супруга воеводы хлопнула в ладоши, и воцарилась тишина: шум, в котором смешались скрип колес подъезжавших повозок французского посольства, зычные приветствия воеводы, удивленные возгласы французов, смех служанок, крик солдат и лакеев, ржание лошадей, визг поросят и прочей метавшейся под ногами живности, мгновенно стих.

Усачи-поляки вместе со своими соотечественницами — служанками в доме воеводы, принялись размещать посольство. Через несколько часов в Ковенском воеводстве вновь воцарилось спокойствие и безмятежность — каждый нашел себе место для отдыха. Одни разместились над конюшнями, другие — в амбарах, третьи — на сеновале, а посол и его приближенные — в самом «замке» воеводы. Флорис и Адриан попали в число этих счастливчиков, но так как места в доме было не столь уж много, то дородная жена воеводы без рассуждений поместила маркиза и обоих молодых людей в одной комнате. Уходя, она сказала:

— Надеюсь, вам здесь будет удобно, кровать превосходна. Ах, чуть не забыла! Господин посол, ужин подадут через полчаса.

Едва за хозяйкой дома закрылась дверь, как Тротти тут же дал выход своему дурному настроению:

— Итак, господа, нам, кажется, весело? Уж не эта ли колченогая кровать шириной в один метр приводит вас в столь веселое настроение? А может, вам нравится эта дюжина подушек?

— Зато всем достанется по четыре, — шутливо заметил Адриан.

— Куда нас занесло, — возмущался Тротти, не оценивший глубокомысленного замечания молодого человека, — где мы, черт побери, на скотном дворе или в гарнизоне, в жилище простолюдина или дворянина, в гостях у князя или у нищего? Где большой замок и прекрасные польские кровати, обещанные этим капитаном?

Флорис и Адриан выразительно переглянулись за спиной маркиза; последний явно нервничал больше, чем следовало.

— Полагаю, господин маркиз, что мы просто-напросто находимся в Польше, — холодно ответил Адриан; стенания Тротти начинали его раздражать.

— Подумать только, грелка еле теплится, стол шатается, ночного горшка и в помине нет, да еще нас всех троих засовывают в одну постель, — не слушая его, продолжал маркиз.

— Простите, господин посол, четверых, — уточнил Флорис.

— Что вы сказали, сударь?

— Вы забыли о Жорже-Альбере, ваша светлость: мы с ним неразлучны.

Казалось, вот-вот разразится гроза. Маркиз подошел к Флорису, медленно обошел его и встал прямо напротив, долго и внимательно разглядывая его вспыльчивое и волевое лицо, блестящие зеленые глаза и черные кудри. Тот же маневр он проделал и вокруг Адриана: не менее внимательно оглядел этого высокого рыжего молодого человека, совершенно не похожего на своего брата. Адриан был всегда невозмутим, быстр в решениях и исполнен утонченного очарования, делавшего его столь же желанным, как и Флориса.

— Если у меня когда-нибудь будут сыновья, — пробурчал себе под нос маркиз, — я бы хотел, чтобы они были похожи на вас. Ах, черт побери, — внезапно воскликнул он, — довольно лицемерить: ваша светлость здесь, господин посол там! Все с вами ясно, юные шалопаи! Вы прекрасно выдержали первое испытание. Король предупреждал меня, но я привык доверять только собственным глазам. Итак, довольно, покончим с дурацкой лестью! Решительно, вы мне нравитесь, господа де Вильнев-Карамей. Отныне, когда мы остаемся наедине, называйте меня просто Тротти, и, несмотря на мой гнусный характер, считайте меня своим другом.

Флорис и Адриан с восхищением смотрели на маркиза. Действительно, они были так молоды, а маркиз оказался гораздо умнее их. Флорис решил, что после короля, Адриана, Ли Кана, Федора, Грегуара, Жоржа-Альбера, а, главное, их маленькой сестренки Батистины, оставленной ими во Франции, маркиз был тем существом, которое он любил более всех и за которого он охотно отдал бы свою жизнь. Впрочем, Флорис вечно был готов отдать за кого-нибудь свою жизнь, а Адриану приходилось отговаривать его от этого.