Когда взошло солнце - Павел Георгиевич Крат
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Товарищ, расскажите нам что-нибудь хорошее, а такого мы не любим…
— Хорошее? — растерялся я. Напрягал свой мозг и не мог вспомнить ничего хорошего из времен моей жизни в начале двадцатого века.
— Хотите чего-то хорошего?.. Ага! — обрадовался я. — Раз в год мы дарили один другому рождественские подарки.
— Только раз в год? — удивились дети. — А еще что?
— У нас существовало общество, где вязали носки для раненых солдат, было общество защиты собак….
На этом я умолк. Я видел, что дети остались совершенно мной недовольны.
Спасла ситуацию Глэдис.
— Дорогие маленькие товарищи! вы не должны поражаться тому, что во времена жизни этого товарища в мире было так мало добра и любви. Сам он был добрым человеком и ради науки дал себя заморозить на долгие годы. Наш долг — показать ему отзывчивость наших сердец.
И туча рассеялась: дети вновь любяще глядели на меня. Я попросил скатить кресло на землю и они стали возить меня по парку, щебеча и рассказывая о своем маленьком детском мирке.
Но вот прозвонил колокол: раз, два, двенадцать.
— Обед! — закричали дети и помчались прочь из парка. Глэдис забрала меня и с несколькими учительницами пошла обратно в сторону того здания, которое я считал больницей.
II
— Где ты сегодня обедаешь? — спросила мою докторшу подруга.
— Где-нибудь. Отец на ферме, — ответила та.
— Пойдемте ко мне, — пригласила подруга.
Мое кресло очутилось у двери красивого дома. На двери была надпись золотыми буквами: «Ласси Макинтош, девушка». В доме было хорошо! Прекрасная мебель из дорогого дерева, обитая добротной тканью, узорные ковры, картины, лампы, статуэтки; все окна заставлены вазонами с пышными растениями.
«Такая меблировка стоит больше трех тысяч», — подсчитал я.
— Пусть товарищ почитает газету в библиотеке, пока мы готовимся к обеду, — сказала Ласси и пригласила меня в другую комнату. Здесь не было ни единой книги, лишь несколько шкафов с экранами наподобие тех, на каких у нас когда-то показывали «движущиеся картины». На стене я заметил громкоговоритель, похожий на рупор школьного библиофона.
— Нажмите эту клавишу и читайте газету, — объяснила хозяйка дома и ушла.
— Будем «читать», — проговорил я и нажал. Вдруг из рупора библиофона раздался голос: он рассказывал всю мою историю и расхваливал Глэдис, сумевшую меня воскресить. Далее «газета» сообщала, что я буду выступать эти вечером в зале им. Ч. Дарвина в Ванкувере. Последовала новость об окончании посевной в Альберте, Саскачеване, Манитобе и Северной Дакоте и начале преджатвенных каникул с 10 мая. Работники, занятые на посевной, возвращаются домой, сообщала газета.
«Очевидно, так же в мое время ездили из Онтарио на Запад на фермерские работы», — объяснил я себе.
Газета рассказывала и о научных изобретениях, новых песнях и картинах, причем я сразу же видел эти картины на стене; сообщала — и очень забавно — о помолвках. Например, Маруся Заокипна с Украины обручилась с Леокардио Гарра из Мексики, а Ревекка Шварц (Иерусалим, Палестина) собиралась выйти за товарища Ишиши из Иокогамы, Япония.
— Что за мешанина? — вскричал я.
Много было известий о балах, развлечениях, пикниках, приятных сюрпризах, придуманных для тех или других людей приятелями, но я не услышал ни слова об арестах, убийствах, приговорах, войнах, никакой критики или сообщений о нападках политиканов на их партийных врагов.
Я понемногу заскучал, выслушивая новости о благостном и счастливом настроении общества. Наконец я дождался и печального: зачитали список умерших. Но вот странность! все они ушли из жизни в возрасте более ста лет. Также сообщалось, что во время морских лодочных гонок у берегов Сан-Франциско одна лодка столкнулась с другой и двое молодых людей утонули.
С меня было довольно и я нажал клавишу, заставив «газету» замолчать. Я сидел и раздумывал: рожденный в прошлом, впитавший дух зла, смогу ли я жить с этим идеальным народом?
— Ну, мы уже готовы, — и дамы повезли меня к столу, на котором не было ни одного блюда. Уселись за стол. Я заметил, что мои приятельницы явно прихорошились и теперь просто сияли своей красотой. На стене против меня висела табличка с надписью: «Кто не работает, тот не ест».
— Это у вас вместо нашего «отченаша» висит? — спросил я.
Но Ласси вдруг встревоженно обратилась к Глэдис:
— Где же мы возьмем еду для Пита? У него ведь нет рабочей карточки?
— Он на положении больного, — ответила Глэдис. — Только я забыла получить для него больничную карточку… Нужно запросить госпиталь.
Глэдис взяла в руки что-то похожее на старинный телефон и попросила к аппарату товарища Джорджа. Спустя несколько минут в стене распахнулась дверца и выпала зеленая карточка.
— Теперь у нас будет обед и для вас, — обрадовались дамы. Спросили у кого-то по телефону, что на сегодня готовили, и выбрали себе, что хотели, а для меня Глэдис заказала что-то специальное. Затем взяли зеленую карточку, добавили к ней свои красные и, положив в круглый футляр, бросили в предназначенное для этого отверстие в стене.
Через несколько минут обед, полученный из того же отверстия, был уже на столе.
— У вас кухня под домом?
— Ой, нет! — засмеялись дамы. — Кухня далеко, за мостами.
— Как же это? — удивился я.
— Ничего удивительного. Везде под городом проложены особые трубы, ведущие от каждого дома до городской кухни.
— А что, если кто-то захочет готовить дома?
— Тогда готовят дома. Правда, таких людей совсем мало. Бывает, очень близкие друзья готовят сами, когда устраивают семейную вечеринку… Да и к чему готовить дома, если все, что мы любим, можно получить на нашей общественной кухне?.. Но давайте есть.
На столе было несколько блюд, фрукты и напитки, но блюда были без мяса, напитки — без алкоголя.
— Как я понимаю, мяса вы не едите?
Дамы состроили гримасы, словно я спросил их, любят ли они жаркое из человечины.
— Кто из нас способен на такую жестокость, как зарезать домашнее животное? — сказала Ласси, а Глэдис добавила:
— Мясо вредно для здоровья.
— Блюда, однако, очень вкусные, — снова удивился я, не понимая даже, из чего они сделаны.
— Вот тут у вас написано: «Кто не работает, тот не ест», — продолжал я. — Разве вы не могли уделить мне часть своей еды, не беспокоясь о «карточке больного»?
Девушки опять выпучили глаза, как будто я сказал что-то неимоверно безнравственное. Я понял, покраснел и стал извиняться.
— Это наш единственный закон! —
