Колокол и держава - Виктор Григорьевич Смирнов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Поедем со мной! Мы будем далеко, и твоя братья не достанут нас!
— Да, любимый! Увези меня! — страстно шептала Анна. — У меня есть священник. Он обвенчает нас. И тогда братья не смогут удерживать меня.
На следующий день католический священник тайно обвенчал их в домовой церкви. А ночью Анна разбудила Дмитрия.
— Вернулись братья! — в ужасе шептала она. — Они все знают и хотят тебя убить. Беги, любимый! Заклинаю, беги!
Всю обратную дорогу Дмитрий был сам не свой. Все смешалось в его душе: боль потери, жгучий стыд (струсил, сбежал!), запоздалое чувство вины перед женой и страх огласки. О его тайном венчании вроде бы никто из посольства не знал, но вдруг! Свинья скажет борову, а боров — всему городу…
3
Вскорости после достопамятного совета господ Дмитрия Борецкого призвал к себе московский наместник Яков Захарьин. Сначала посадник думал отнекаться за недосугом, но после совета с матерью решил все же ехать, дабы раньше времени не обострять отношения с великим князем.
Горбоносый венгерский конь бодро выстукивал копытами по сосновым плахам мостовой. Чуть сзади рысил оруженосец Прокша, дюжий молодец со шрамом через все лицо. Совсем молодым отроком Прокша прибился к ушкуйникам, ходил с ними на Двину, за малым не погиб в сражениях с туземными племенами и насквозь пропитался ватажным духом. Дмитрий ценил его за веселый нрав, собачью преданность и всюду брал с собой.
Миновав богатые усадьбы Неревского конца, выехали на Великий мост, с самого утра забитый народом. Вслед ему неслось:
— Борецкий Митька, сынок Марфин! Ишь, красуется!
— Недолго ему красоваться! Скоро Москва всем боярам укорот сделает!
— Чему радуешься, ослоп! [2] Москва нам всем укорот сделает.
Жеребец Дмитрия вдруг всхрапнул, пошел боком и толкнул краснощекую торговку свежей рыбой. Торговка шлепнулась наземь. Из рогожного куля со льдом поползли, разевая рты, еще живые лещи, судаки и сиги.
— Поберегись, назем, говно везем! — крикнул Прокша. — Что раззявилась, глазопялка! Людей не видела?
Да не на ту нарвался. Баба оказалась языкатая и боярского слуги ничуть не испугалась. Проворно вскочила, оправила подол и, уперев руки в боки, разразилась заковыристой бранью:
— Белебеня, буслай, чужеяд! Чтоб тебя громом убило, черт веревочный! Чтоб у тебя уд на лбу вырос!
Слегка ошарашенный таким отпором, Прокша в долгу не остался:
— Трупёрда! Ишь, как тебя разнесло. Поперек себя шире!
— Мухоблуд! Вымесок!
— Затетеха! Захухря!
— Бзыря! Негораздок!
— Колотовка! Куёлда!
— Выпороток! Божедурье!
— Ездова печная!
— Мордофиля!
Кругом хохотал народ, подбадривая искусных ругателей.
Наконец Дмитрию надоел этот бранный поединок, и он двинулся дальше, бросив торговке серебряную монету.
— Храни тебя Господь, боярин! — крикнула та ему вслед. — А только слуга у тебя все одно дурень!
— Лихие у нас бабы в Новгороде, — довольно ухмыльнулся Прокша. — Никому спуску не дадут.
Справа открылся причал, запруженный судами и суденышками разного вида и предназначения. Были тут и курносые рыбацкие соймы, и узкие, как щуки, ушкуи, и пузатые грузовые барки, и изящные лодьи, и вместительные насады. Тут же прямо с плотов торговали сеном и дровами. По сходням шустро бегали грузчики с товарами для Немецкого двора. Знакомый ганзейский купец, следивший за разгрузкой, приветственно помахал Дмитрию шляпой:
— Херр посадник! Мой почтений!
— Это кого он хером назвал! — вскинулся Прокша.
— Уймись ты! — осадил ретивого слугу Дмитрий. — Херр — это «господин» по-ихнему.
Всадники спустились к самой воде и пошли галопом, с хрустом давя копытами коней россыпи ракушек, усеявших берег обмелевшего Волхова. И вот уже вдалеке замаячил окруженный высоким тыном холм Городища. Здесь исстари жили новгородские князья, а теперь поселились московские наместники.
Миновав ограду, Дмитрий спешился и под настороженными взглядами московских стражников пошел по дощатому настилу к высокому терему. Навстречу уже шел, растопыря руки, будто собираясь поймать гостя, низенький толстяк в зеленом кафтане и красных сапогах на высоченных каблуках. Ишь, каблуками росту добирает, насмешливо подумал Дмитрий.
В просторной горнице уже ждал накрытый стол.
— Что давно не заглядывал, посадник? — наливая вина, укоризненно молвил Захарьин.
— Да все недосуг. Дела, — пожал плечами Дмитрий.
— Слыхал я про ваши дела, — многозначительно мигнул наместник. — И про то ведаю, что князя себе из Литвы хотите звать.
— Князь Михайло Олелькович веры православной и вашему государю сродственник, — сухо ответил Борецкий.
— Не вашему, а нашему, — ласково поправил наместник. — Новгород суть государева вотчина с дединых времен.
— То пря старая, — нетерпеливо прервал его Дмитрий. — Сказывай, зачем звал?
— Экой ты торопыжный, — огорченно покачал головой Захарьин. — А ведь у меня для тебя, боярин Дмитрий, добрые вести.
Выдержав многозначительную паузу, наместник извлек из ларца пергаментный свиток с вислой печатью. Приосанясь, торжественно объявил:
— Иоанн, Божиею милостью великий государь Володимерский, Московский, Новгородский, Псковский, Тверской, Вятский и иных, жалует тебя, Дмитрий Исаков, сын Борецкий, чином боярина Московского!
Чего угодно ожидал Дмитрий, но только не этого. Первая мысль была: подкупают! В открытую! «Не взять? Отказаться?» — лихорадочно соображал он. Нельзя, кровная обида!
С поклоном принял грамоту.
— А еще жалует тебя государь шубой со своего плеча, — медоточиво пропел наместник, извлекая из сундука лисью шубу. — Что, не ждал такого подарка? — закрякал утиным смехом Захарьин. И тут же посерьезнел: — Вот что я тебе скажу, Дмитрий Исакич. Государь наш — муж великого разума! И дела у него великие. Он державу строит! Вот вы, новгородцы, токмо про торговлишку думаете, свою корысть взыскуете, а наш с тобой государь за всю землю Русскую радеет. В единство ее приводит, в один кулак собирает.
— Погоди, не перечь! — Наместник жестом остановил пытавшегося возразить Дмитрия. — Еще на словах велел тебе сказать великий государь. Ждет он тебя на Москве. Там ныне большие дела затеваются. Собирает вокруг себя Иван Васильевич на смену старым боярам таких молодцов, как ты. Хочешь — послом поедешь в европы, хочешь — воеводой пойдешь с войском, хочешь — тут оставайся, после меня наместником станешь.
И тут же, не давая опомниться, добавил:
