Домик с кабаном - Ефим Захаров

– Нет, – отвечал отец, немного подумав, – это мой дом, и я не дам никому забрать его у меня и моих детей. Нужно перестать бояться. Поверь, мне. Рано или поздно они уйдут, а мы останемся.

Мне было девять, и я впервые увидел их, тех, кто уже через несколько дней изменит нашу спокойную и мирную жизнь. Сейчас, когда прошло достаточно времени, чтобы забыть всё плохое, когда вот-вот будет завершена работа над памятником, который будет установлен на главной площади того самого города, где всё начиналось, этот эпизод жизни может показаться незначительным и мелким, но не для меня. Именно тогда я по-настоящему увидел отца, хотя смотрел на него много раз и знал все шрамы на его лице и морщины в уголках глаз, собирающиеся в пучок, когда он улыбался, но не видел того, что внезапно открылось мне той дождливой весенней ночью, и решил во что бы то ни стало быть похожим на него. Может быть именно этот момент, так отчетливо врезавшийся мне в память, изменил ход истории.

Глава третья

Его звали Юрий Алексеевич Ярошенко, и еще несколько месяцев назад он и не подозревал, что в конце ноября окажется в российском Крыму, отключённым от электричества, причём, приедет туда сам, и не просто так, а с конкретной целью. Он родился и вырос в Полтаве. Отец ушёл из семьи, когда Юра был ребёнком, но мать вскоре нашла достойного мужчину, воспитавшего его, как он считал, правильно. Именно его он с гордостью называл папкой, а своего настоящего отца видел нечасто, последний раз на похоронах бабушки, с землистого цвета лицом и впалыми глазами, спившегося и осунувшегося. Какого-либо желания общаться с этим человеком он не испытал.

Юрий занимался каратэ, а отчим, офицер воздушно-десантных войск, обучил его «особым» приёмам, которые в реальной жизни значительно нужнее тех, что показывают тренеры в спортивных секциях. Идти по военной стезе, где папка мог бы составить ему протекцию, он не захотел, после девяти классов школы поступил в профтехучилище, а потом устроился на завод, где изготавливал запчасти для турбин гидроэлектростанций. Зарплата, плюс кое-какой «левачок», плюс участие в коммерческих боях без правил, и Юрий Ярошенко, отметив двадцать седьмой день рождения, был абсолютно доволен собой, своей жизнью и происходящим вокруг, запросы у него были скромные, денег хватало, с личной жизнью всё тоже было в порядке, недостатка женского внимания он не испытывал.

С раннего детства Юра всё время чего-то боялся. Самый первый страх, который он помнил, это был страх быть избитым вернувшимся домой пьяным отцом. Потом он боялся своих одноклассников или друзей по двору, которые смеялись над ним, дразнили и били за то, что он чего-то не умел, например, прыгать в воду «рыбкой», а он боялся прыгать в воду вниз головой, или залезать на крышу недостроенного здания и стоять на краю, он боялся высоты. Страхом была пронизана вся его жизнь, он боялся даже того, что он боялся, он боялся страха.

Ему было восемь, когда мама, наконец-то, после нескольких проб и ошибок, нашла человека, который сделал её счастливее. Юра был ему бесконечно благодарен за то, что тот научил его не бояться страха, а став взрослым, он понял, что должен быть благодарен ещё и за маму, только с этим невысоким грубоватым мужиком у неё снова блестели глаза и она улыбалась.

Отчим заставлял маленького худенького и болезненного Юру делать то, чего тот боялся, не обращая внимания на его детские слёзы и увещевания матери. «Я сделаю из него мужика», – говорил папка и делал это, на собственном примере показывая, что всё возможно. Он научил его драться, а потом отвёл в секцию каратэ, научил нырять «рыбкой», стоять на голове и крутить сальто, прыгать на «тарзанке» и лазать по канату, ходить на руках. Оказывается, абсолютно нет ничего страшного в боли, в синяках и ссадинах, и нет никакого кошмара в том, чтобы ударить первым, подойти к незнакомому человеку или войти в чей-то до этого неизвестный кабинет, о чём-то кого-то попросить или спросить, самому начать разговор… За два года Юра из забитого и унижаемого всеми пацана превратился в дворового и школьного «авторитета», который всегда был в курсе всего происходящего в классе и на улице. Он дрался, падал, вставал и снова дрался, мямлей он больше не был. Став взрослым и самостоятельным мужчиной, Ярошенко всё равно иногда ловил себя на мысли, что боится какого-то поступка или человека, но он научился побеждать страх и каких-либо непреодолимых преград перед собой уже не видел.

«Майдан», последовавшие вслед за ним «Революция достоинства», аннексия Крыма Россией и война на Донбассе круто изменила его жизнь, как и жизнь десятков тысяч мужчин и женщин в Украине. Когда на завод пришла повестка, Юра не колебался ни секунды, так он был воспитан. Послезавтра утром он был в военкомате, а уже через неделю сидел в блиндаже в зоне АТО под Донецком.

Он не любил церковь, но в Бога верил. Юра полагал, что церковь – это абсолютно не нужный посредник между людьми и Всевышним, которая живёт по своим собственным правилам, не имеющими ничего общего с душой человека, в общем, обычный бизнес-проект, рядовая работа для тысяч его сограждан, за которую они, как и он на заводе, ежемесячно получают зарплату. Тем не менее, он не смог ослушаться матери и пошёл вместе с ней в храм, где отстоял всю службу, поцеловал крест у батюшки и позволил себя благословить. Крестик, подаренный мамой и висевший на его шее на простом чёрном шнурке, с того дня он больше не снимал.

Воевал Юра правильно и с усердием, приказы командиров не обсуждал, если надо, полз туда, куда послали, особо не задумываясь о собственной безопасности. Он без страха и сожаления воевал за свою землю, за Украину, и был бы не против, если бы его имя вписали в длинный список погибших за Родину и похоронили с солдатскими почестями. Жалел он только о том, что детей не нажил. Нельзя умирать, не оставив после себя хоть кого-нибудь, – так думал рядовой Ярошенко, сидя в окопе, утирая рукавом грязный пот на лице, вслушиваясь в свист снарядов, крестясь, поднимая глаза к небу и гадая, пронесет ли на этот раз.

В плен Юра попал без сознания, в нормальном состоянии он бы не сдался, зубами бы рвал врага до тех пор, пока не пристрелили, но получилось так, как получилось. Вылетевший из стены дома, который и домом-то назвать было уже нельзя, так, развалины, камень попал ему чётко в лоб. Каска спасла от смерти, но не от сотрясения мозга, однако натренированная многолетними ударами голова и тело спортсмена пришли в норму достаточно быстро. Несколько месяцев сидел он в подвалах Донецка вместе с такими же бойцами украинской армии, Национальной Гвардии, «Правого сектора», батальона «Азов» и другими вполне достойными его компании мужчинами. Поначалу разговаривали мало, потом сдружились, помогали друг другу, кто чем может. Там сошёлся Юра с Максом, бойцом «Азова», молодым парнем из под Харькова, ультрасом «Металлиста», а тот, в свою очередь, познакомил его с Федором Сергеевичем. Кем был Федор Сергеевич, суровый худой, словно высохший, молчаливый бородатый мужик с маленькими злыми глазами и лысым черепом, на котором, казалось, вообще не растут волосы, Юра не знал, но догадывался, что человек это не простой.

Пленных постоянно пересаживали из камеры в камеру, переводили из подвала в подвал, меняли местами, водили на допросы. Его тоже один раз допрашивали. Было это в сентябре, в числах к тому времени он уже потерялся, утром. Застегнули наручники за спиной, одели на голову мешок, вывели из подземелья, посадили в автобус и куда-то отвезли, там вывели из автобуса, подняли по ступенькам на второй этаж, сняли мешок и завели в кабинет, где за столом располагался молодой человек, примерно его возраста, с русыми аккуратно причёсанными на пробор волосами и веселыми зёлёными глазами, с хорошо узнаваемым московским акцентом, в военном камуфляже без каких-либо опознавательных знаков.

Геройствовать, как положительные персонажи в кинофильмах про войну, Ярошенко не стал, честно и правдиво рассказал молодому человеку всё, что ему было известно. Известно ему, рядовому бойцу, было не очень много, поэтому особо он допрашивающего его офицера, а в том, что это был офицер, Юрий не сомневался, не заинтересовал, его сфотографировали, сняли отпечатки пальцев и довольно быстро отвезли в подвал, но уже в другой, в тот самый, где он познакомился с Максом. Больше его на допросы никто не вызывал, но из подвала в подвал переводили регулярно. С Максом он больше не пересекался, но несколько раз оказывался в одном помещении с Федором Сергеевичем, фамилии которого он так и не узнал.

В начале октября он сидел в очередном подвале, прислонившись спиной и затылком к влажной холодной стене, думая о родной Полтаве, спортзале, тренировках и знакомых девчатах, мысленно гуляя с ними по улицам родного города. Когда его фантазийное свидание с одной из девушек по имени Люба, высокой стройной брюнеткой с правильными чертами лица и не очень стойкими моральными устоями, уже подходило к логическому завершению, от Круглой Площади они шли пешком, он проводил девушку до дома и намеревался зайти в гости, его кто-то тронул за плечо. Юрий открыл глаза и увидел склонившееся над ним суровое лицо Федора Сергеевича.