Дорога - Наталия Крандиевская-Толстая

Свет уединенный

(1906–1921)

«Звуки колыбельные доносятся ко мне…»

Звуки колыбельные доносятся ко мне.Чей-то голос ласковый задумчиво звенит,Сказку монотонную кому-то говорит…Тени расплываются, сливаются во мгле.У окна раскрытого задумалась весна,И заря вечерняя с далекой высотыБросила последние, багряные цветы,И неслышно в комнаты спустилась тишина.Смолкла сказка длинная… Затихла… Вот опятьЗазвенела в сумраке бледнеющего дня.Голос тихий, ласковый баюкает меня…Чей он? Разве знаю я и разве надо знать?

«И мне горит звезда в пустынном мире…»

И мне горит звезда в пустынном мире,И мне грозит стрела на бранном поле,И мне готов венок на каждом пире,И мне вскипает горечь в каждой боли.

Не затеряешь, смерть, меня вовеки!Я — эхо, брошенное с гор в долины.Да повторюсь я в каждом человеке,Как новый взлет волны, всегда единой.

1915

«Как много рассказать без слова…»

Как много рассказать без словаПустые звуки могут мне!Шаги прохожего ночного,Когда не спится в тишине,Часов на ратуше немецкойЗвенящая раздумно медь,Случайный вальс, пустой и светский,Иль нищий, пробующий петь.Когда же полночь мне доноситГудки далеких поездов,Как беспокойно сердце просит,Как бедный мир желанно нов!

«Начало жизни было — звук…»

Памяти Скрябина

Начало жизни было — звук.Спираль во мгле гудела, пела,Торжественный сужая круг,Пока ядро не затвердело.

И все оцепенело вдруг.Но в жилах недр, в глубинах телаЗвук воплотился в сердца стук,И в пульс, и в ритм вселенной целой.

И стала сердцевиной твердь,Цветущей, грубой плотью звука.И стала музыка порукойТого, что мы вернемся в смерть.

Что нас умчат спирали звеньяОбратно в звук, в развоплощенье.

1916–1955

«Для каждого есть в мире звук…»

А. Н. Толстому

Для каждого есть в мире звук,Единственный, неповторенный.Его в пути услышишь вдругИ, дрогнув, ждешь завороженный.

Одним звучат колоколаВоспоминанием сладчайшим,Другим — звенящая иглаЦикад над деревенской чащей.

Поющий рог, шумящий лист,Органа гул, простой и строгий,Разбойничий, недобрый свистНад темной полевой дорогой.

Шагов бессонный стук в ночи,Морей тяжелое дыханье,И все струи и все ключиПронзают бедное сознанье.

А мне одна поет краса!То рокоча, то замирая,Кристальной фуги голосаЗвенят воспоминаньем рая.

О, строгий, солнечный уют!Я слышу: в звуках этих голыхЧетыре ангела поют —Два огорченных, два веселых.

Весна 1916

«Когда последнее настигло увяданье…»

Когда последнее настигло увяданьеИ тень зловещая сокрыла милый свет,Расцвел негаданно мой алый, вешний цвет,Благоухает он — и нет ему названья.

Так, на развалинах, на каждом пепелищеВедет к расцвету нас последняя печаль.Благословенен час, когда земли не жаль,Когда бесстрашен взлет души свободной, нищей.

«Не с теми я, кто жизнь встречает…»

Не с теми я, кто жизнь встречает,Как равную своей мечте,Кто в достиженьях замедляетРазбег к заоблачной черте,

Кто видит в мире только вещи,Кто не провидит через нихПредчувствий тягостных своихСмысл и печальный, и зловещий.

Но чужды мне и те, что в миреКак стран заоблачных гонцы.Мне не по силам их венцыИ золото на их порфире.

Иду одна по бездорожью,Томясь, предчувствуя, грустя.Иду, бреду в селенье божье,Его заблудшее дитя…

«Амур откормленный, любви гонец крылатый!..»

Амур откормленный, любви гонец крылатый!Ужели и моих томлений ты вожатый?Не верю. Ты, любовь, печальница моя,Пришла незваная. Согрета тайно яТвоей улыбкою и благостной, и строгой.Ты шла нагорною, пустынною дорогой,Остановилася в пути, как странник дальний,И глянула в глаза и грозно, и печально.

«О, как согласно еще пылает…»

О, как согласно еще пылаетТвой свет закатный, мой свет восходный!А ночь разлуку нам возвещаетЗвездой бессонной, звездой походной.

Прощай, любимый, прощай, единый!Уж гаснет пламень роскошно-праздный,В лицо повеял мне ветр пустынный,И путь нам разный, и посох разный.

«Я вспомнила наш вечер первый…»

Я вспомнила наш вечер первый,Неву и быстрый бег коней.Дворцы, сады… Во мгле аллейФигуру каменной Минервы.

На мост въезжали, помню, шагом.Ты волоса мне целовал,Когда их ветр душистым флагомВ осеннем буйстве развевал.

Была свободнее и чищеНеутоленная любовь.Зачем мы утоленья ищемИ разбиваем сердце вновь?

«Когда подругою небесной…»

Когда подругою небеснойЗовет меня влюбленный друг, —Какою бурею телеснойЕму ответствует мой дух!

Какою ревностью горячейДуша к земле пригвождена!Не называй меня иначе,—Я только смертная жена.

Я знаю пыльные дороги,На милой коже тлен и тень,И каждый пестрый и убогий,Закату обреченный день,

И все блаженные юродстваНеутоляющей любви,Когда два духа ищут сходстваВ одной судьбе, в одной крови.

Благословим светло и простоЗемное, горькое вино,Пока иным в тиши погостаНам причаститься не дано.

Февраль 1918. Москва

«Подумала я о родном человеке…»

Подумала я о родном человеке,Целуя его утомленные руки:И ты ведь их сложишь навеки, навеки,И нам не осилить последней разлуки.

Как смертных сближает земная усталость,Как всех нас равняет одна неизбежность!Мне душу расширила новая жалость,И новая близость, и новая нежность.

И дико мне было припомнить, что гложетЛюбовь нашу горечь, напрасные муки.О, будем любить, пока смерть не уложитНа сердце ненужном ненужные руки!

«Так суждено преданьем, чтобы…»

Так суждено преданьем, чтобыУ русской девы первый хмельОдни лелеяли сугробы,Румяный холод да метель.

И мне раскрылись колыбельюГлухой Олонии снегаВ краю, где сумрачною ельюОзер синеют берега,

Где невеселые просторыЛишь ветер мерит да ямщик,Когда, косясь на волчьи норы,Проносят кони напрямик.

Не потому ль — всем розам югаИ всем обычаям назло —В снегах, покуда пела вьюга,Впервые сердце расцвело!

И чем смиреннее и тужеВ бутон был скручен строгий цвет,Тем горячей румянит стужаЕго негаданный расцвет!

Январь 1917. Москва

«Мороз оледенил дорогу…»

Мороз оледенил дорогу.Ты мне сказал: «Не упади»,И шел, заботливый и строгий,Держа мой локоть у груди.Собаки лаяли за речкой,И над деревней стыл дымок,Растянут в синее колечко.Со мною в ногу ты не могПопасть, и мы смеялись оба.Остановились, обнялись…И буду помнить я до гроба,Как два дыханья поднялись,Свились, и на морозе ровноТеплело облачко двух душ.И я подумала любовно:— И там мы вместе, милый муж!

Январь 1918. Москва

«Над дымным храпом рысака…»