Дорога - Наталия Крандиевская-Толстая

На озере Селигер

(1938–1940)

«Какая-то птичка вверху, на сосне…»

Какая-то птичка вверху, на сосне,Свистит в ля миноре две тонкие нотки.Я слушаю долго ее в тишине,Качаясь у берега в старенькой лодке.

Потом камыши раздвигаю весломИ дальше плыву по озерным просторам.На сердце особенно как-то светло,И птичьим согрето оно разговором.

1939. Заречье

«Слышу, как стукнет топор…»

Слышу, как стукнет топор,В озере булькнет уклейка,Птичий спугнув разговор,Свистнет в сосне красношейка.

Лес, словно пена, шипитШорохом, шепотом, свистом.Здравствуй, озерный мой скит!Нет ни тревог, ни обидМне в роднике твоем чистом.

Прогулка

Е. И. и Н. Н. Качаловым

Много дней над СелигеромХодят тучи хороводомИ не могут разразитьсяНи грозою, ни дождем.

Но сегодня, на прогулке,По дороге из ЗаречьяЗатопил нас шумный ливень,Оглушил веселый гром.

Мы, промокшие, бежалиВ буйных зарослях оврага,По спине хлестал и прыгалЛедяным горохом град.

А за лесом на опушкеСолнце брызнуло из тучи.Дождь прошел. Сверкали лужиПод ногами у ребят.

Платье мокрое компрессомОблепило грудь и ноги,Было весело и жарко,В небе реяли стрижи.

А когда нам повстречалсяПо пути знакомый домик(Домик-крошка, в три окошка),Утопающий во ржи, —И хозяин и хозяйкаНа крылечке, под березойМокрых встретили гостей, —

Как отрадно было в домеСбросить мокрые одеждыНам, промокшим до костей!И неплохо было выпитьЦеллулоидный стаканчикОчень крепкого портвейна —За хозяина с хозяйкой,За грозу, за первый дождик,За веселую прогулку,За божественную жизнь!

1938

«Я не прячу прядь седую…»

Я не прячу прядь седуюВ тусклом золоте волос.Я о прошлом не тоскую —Так случилось, так пришлось.

Все светлее бескорыстье,Все просторней новый дом,Все короче, проще мыслиО напрасном, о былом.

Но не убыль, не усталостьТы несешь в мой дом лесной,Молодая моя старостьС соучастницей-весной!

Ты несешь ко мне в ЗаречьеСамый твой роскошный дар:Соловьиный этот вечерИ черемухи угар.

Ты несешь такую зрелостьИ такую щедрость сил,Чтобы петь без слов хотелосьИ в закат лететь без крыл.

Весна 1939. Заречье

«Белой яхты движенья легки…»

Белой яхты движенья легки,Ускользающий парус все меньше.Есть на свете еще чудаки,Что влюбляются в яхты, как в женщин.

Эти с берега долго глядятНа гонимую ветром Психею,На ее подвенечный наряд,На рассыпанный жемчуг за нею…

«В сухом валежнике…»

В сухом валежникеШуршит змея.Ищу подснежникиВ овраге я.

Сквозь листья черные,Едва-едва,НоворожденнаяСквозит трава.

А дятел тукает,Долбит кору,Весна аукает —Ау, ау…

Апрель 1939. Заречье

«Затуманил осенний дождь…»

Затуманил осенний дождьБерега твои, Терегощ.И зловеще и похоронноПротив ветра кричит ворона.

Окровавлен рябины лист,А березовый — золотист.Только елки, как богомолки,Почернели, хранят иголки.

Парус штопаный рыбакаВздул сырые свои бока.Мчится — щуку ли догоняет?Или просто в волнах ныряет?

А в Заречье скрипит забор,Ветры встретились с двух озер,Рвут солому, кидают стогом,Трубят в рог над Николой-Рогом.

«Дождь льет. Сампсоний-сеногной…»

Н. М. Лозинской-Толстой

Дождь льет. Сампсоний-сеногнойТому виной.Так учит древняя примета.У старика одна лишь цель:Сгноить дождями в шесть недельПокос бессолнечного лета.

Зато раздолье мухоморам —Бесстыжим баловням судьбы.Тучнеют, пучатся грибыВ лесу, в лугах, по косогорам —Везде грибы. Готовьте кадки,Хозяйки! Рыжик, жирный груздьКладите в соль в таком порядке:На дно укроп, чеснок, и пустьПокроет сверху лист смородыДары роскошные природы.

Но все же, без тепла, без света,Дождем завесясь, как фатой,Грустит заплаканное лето,Глядит казанской сиротой.

А ты? Готова ты отдатьВсе рыжики и все засолыЗа день горячий и веселый,Когда гудят над лугом пчелы,Сбирая меда благодать.

Но не допустит беззаконийУпрямый дедушка Сампсоний!Все шесть недель кропит дождем(Права на то имея свыше),Бубнит, бубнит, долбит по крыше,А мы погоды ждем и ждем.

А вечерами на деревнеСтарухи, сидя на бревне,Приметою стращают древней:Грибное лето — быть войне.

Август 1940. Заречье

«Буду в городе зимою…»

Буду в городе зимоюВспоминать вечерний плес,В старой лодке над кормоюЗолотую россыпь звезд.

Коротая вечер длинный,Рассказать друзьям смогуПро находку — след змеиныйНа песчаном берегу.

Про веселые поляны,Где грибы растут во мху,Про закат, внизу румяныйИ лимонный наверху.

Помяну еще, пожалуй,Крылья легкого весла,И байдаркины причалыВ камышах, где я плыла.

Но среди рассказов многихУтаю бесценный дар —Сердца лунные ожоги,Тела солнечный загар.

Сыну моему Мите посвящаю

В осаде

(1941–1943)

«Недоброй славы не бегу…»

Недоброй славы не бегу.Пускай порочит тот, кто хочет,И смерть на невском берегуНапрасно карты мне пророчат.

Я не покину город мой,Венчанный трауром и славой,Здесь каждый камень мостовой —Свидетель жизни величавой,

Здесь каждый памятник воспетСтихом пророческим поэта,Здесь Пушкина и ФальконетаВдвойне бессмертен силуэт.

О память! Верным ты верна.Твой водоем на дне колышетЗнамена, лица, имена, —И мрамор жив, и бронза дышит.

И променять за бытие,За тишину в глуши бесславнойТебя, наследие мое,Мой город великодержавный?

Нет! Это значило б предатьСебя на вечное сиротство,За чечевицы горсть отдатьОтцовской крови первородство.

1941

В кухне

I. «В кухне жить обледенелой…»

                 I

В кухне жить обледенелой,Вспоминать свои грехиИ рукой окоченелойПо ночам писать стихи.

Утром — снова суматоха.Умудри меня, господь,Топором владея плохо,Три полена расколоть!

Не тому меня училиВ этой жизни, вот беда!Не туда переключилиСилу в юные года.

Печь дымится, еле греет,В кухне копоть, как в аду.Трубочистов нет — болеют,С ног валятся на ходу.

Но нехитрую наукуКто из нас не превозмог?В дымоход засунув руку,Выгребаю черный мох.

А потом иду за хлебом,Становлюсь в привычный хвост.В темноте сереет небо,И рассвет угрюм и прост.

С черным занавесом сходна,Вверх взлетает ночи тень,Обнажая день холодныйИ голодный — новый день.

Но с младенческим упорствомИ с такой же волей житьВыхожу в единоборство —День грядущий заслужить.

У судьбы готова красть я, —Да простит она меня, —Граммы жизни, граммы счастья,Граммы хлеба и огня!

II. «В кухне крыса пляшет с голоду…»