Служебное расследование - Эдуард Хруцкий

Металлические и кирпичные домики-гаражи образовали городок с улицами, переулками, тупиками. В один из таких тупиков и въехал Толик. Створки дверей гаража были раскрыты, в глубине на яме стоял серенький «Запорожец», около него ходил Желтухин, поминутно наклоняясь и заглядывая в яму.

Толик посигналил. Звук клаксона был особенно гулок в этом гаражном городке.

Из ямы вылез Женя Звонков, приветливо помахал рукой.

Толик подошел к нему.

— Привет.

— Ты подожди, я сейчас закончу, — ответил Звонков и вновь нырнул в яму.

Желтухин, ласково улыбаясь, подошел к Толику, протянул руку.

— Здравствуйте, Анатолий Максимович.

— Здравствуйте. Откуда вы меня знаете?

— Поклонник вашего таланта.

— Значит, папаша, с девочками ко мне ездите.

— Голубчик, какие в моем возрасте девочки. Заезжаю послушать песни своей молодости.

— Видно, лихая была у вас молодость.

— Всякая.

Желтухин подошел к «Вольво», похлопал ее по синему крылу.

— Хороша.

— Не жалуюсь.

— А не боишься?

Желтухин хитровато прищурился. Лицо его собралось складочками, морщинками и стал от похож на доброго гнома из мультфильма.

— Кого? — усмехнулся Толик.

— Хотя, правда, сейчас не спрашивают, откуда деньги. Теперь другое время: умеешь — живи.

— А вы, папаша, никак тоже из трудовой, но деловой интеллигенции? Не похоже что-то…

— На отдыхе, я, Анатолий, на отдыхе. Старику много ли надо? Вот иногда себе позволяю вспомнить молодость.

Толик посмотрел на крепенькую фигуру Желтухина, на его загорелое, будто бронзовое лицо, на седые, аккуратно подстриженные волосы и сказал:

— Да вы моложе нас всех выглядите.

— Степан Федорович, — подошел Звонков, — все, готова ваша машина.

— Спасибо тебе, Женечка, — Желтухин достал деньги. Спасибо. Звонков взял полсотенную бумажку, с недоумением посмотрел на Желтухина.

— Много, Степан Федорович.

— Мало, Женечка, мало. Ты мне как сын, так что бери, бери… Желтухин подошел к машине.

— Круто распоряжается, — посмотрел ему вслед Толик.

— Широкий мужик.

Мимо них проехал и скрылся в переулках города серенький «Запорожец», только стук двигателя несколько минут бился о металлические стенки гаражей.

— У тебя что-нибудь с машиной?

— Да нет, — Толик сел на опрокинутый ящик.

— Так что с тобой?

— Приходил от тебя мент.

— Игорь?

— А кто его знает. Игорь он или Витя. Сказал, от тебя.

— Ты помог ему? — строго спросил Звонков.

— Нет. Пусть других стукачей ищет.

— Дурак ты, Толик.

Женя бросил ветошь, которой вытирал руки, и пошел к гаражу.

— Подожди, Женя!

— Ну, чего? — Звонков обернулся.

— Ты считаешь, что я должен ему помочь?

— А ты как думаешь? Я не хочу возвращаться к нашему давнему спору, но ты здорово изменился, когда ушел из театра в ресторан.

— Знаешь, Женя, чья бы корова мычала… Ты тут тоже не за фантики работаешь.

— Да. Но есть некоторая разница. Я — рядовой инженер, а ты — композитор.

— Композитору тоже хочется есть в ресторане и ездить на хорошей машине.

— Ладно, прекратим этот бессмысленный спор. Ты напрасно не помог Игорю.

— Выходит, помощь ему — это вроде бы индульгенция мне. А я певец из кабака, вернеее, из притона! Понял! И поди ты со своим Игорем!..

Толик зло хлопнул дверцей машины. Включил двигатель. Выжал газ. Заскрипели покрышки, машина на задней передаче вылетела из проулка, словно пробка из бутылки.

Кафтанов спускался по лестнице, молодо перепрыгивая через две ступеньки, на ходу кивая почтительно здоровающимся с ним сотрудникам.

В вестибюле у лифта он увидел Корнеева.

— Игорь Дмитриевич, — позвал Кафтанов. Корнеев подошел, по-военному вытянулся.

— Вольно, усмехнулся Кафтанов, — слушайте, что это за особые отношения у вас с полковником Громовым?

— У меня с ним нет никаких отношений. Кафтанов внимательно посмотрел на Корнеева.

— Эта история в ресторане Архангельское?…

— Я приехал туда поговорить с руководителем оркестра, мне стало известно, что в ресторане бывает Тохадзе.

— В какое время вы приехали?

— В пятнадцать сорок.

— Ресторан был открыт?

— Нет. Закрыт на спецобслуживание. Там гуляли какие-то тузы.

— Откуда такие сведения?

— Тип и номера машин… Я попросил руководителя оркестра Анатолия Балина проехать со мной, но полковник Громов не разрешил ему этого сделать.

— Как?

— А очень просто, — зло сказал Корнеев. — Он меня выгнал вон из ресторана при официантках и музыкантах.

— Вы ничего не путаете, Игорь?

— Я-то нет, а вот полковник Громов перепутал меня с лакеем. Корнеев говорил громко, и на них начали оглядываться сотрудники, стоящие у лифта.

— Хорошо, Корнеев, я разберусь.

Кафтанов повернулся и пошел к выходу.

И все время, пола он шел по вестибюлю, потом по двору, пока проходил вахту и даже на улице он думал об этих странных разговорах.

Игорь Корнеев тоже думал о том же самом. Когда-то давно, еще в школе, классный руководитель Вера Федоровна прямо на уроке, при всех прочла его любовную записку Лене Голубевой. Игорь выбежал в коридор, провожаемый жестким гоготом класса. Тогда он понял, что стыд осязаем. Ему казалось, что он липкий. Точно такое же чувство он испытал в ресторане, когда выгнал его Громов под сочувственно-ироническую усмешку «метра».

Возвращаясь домой, Игорь никак не мог понять, что же изменилось в их работе? За пятнадцать лет службы он перевидал всякое, но такое…

Месяц назад вытолкнули на пенсию его начальника отдела полковника Комарова. Ему только-только исполнилось пятьдесят. Комаров был на зависть крепкий мужик и, главное, очень умелый сыщик.

Год назад убили известную киноактрису, звезду тридцатых годов. У нее похитили редкие драгоценности. Преступление совершили мастерски, без всяких следов. Родственников у актрисы не было, единственная дочь жила в Америке. Все, кто знали убитую, говорили, что она была очень осторожной, незнакомым вообще дверь не открывала.

Почти год Комаров бился с этим «глухим» делом. И все-таки потянул ниточку. Как только закрутилась машина сыска, дело у Комарова отобрали и передали в МВД, а его с почетом отправили на пенсию.

После торжественного прощания Комаров сказал Игорю, горько усмехнувшись:

— Если хочешь доработать до пенсии, занимайся только лимитчиками. Не дай бог тебе выше забраться.

Странно они жили, очень странно. В милицию на руководящие должности пришли новые люди. Дела они не знали, но четко знали, что такое выгода.

Одним из таких был Громов. И Корнеев понимал, пока власть у Громова, ему в управлении не работать. За невеселыми мыслями своими он так и не заметил, как дошел до Кировской.

К ночи появился ветерок, потащил палую листву к памятнику Грибоедова. Она в неестественно желтом свете фонарей казалась грифельно-черной.

Игорь Корнеев ждал трамвая на площади у метро Кировская.

И Пятницкая была почти пуста. Слава Голубев свернул в переулок и увидел у церкви темные «Жигули». Вспыхнули и погасли фары. Его ждали. Слава влез в задний салон.

— Привет.

— Здравствуй, дорогой, — Нугзар Тохадзе улыбнулся весело. — Мы с Геной заждались тебя. Поехали.

— Куда? — удивился Слава.

— В переулок, дорогой, или во двор, зачем на одном месте стоять.

Машина аккуратно развернулась и мимо станции метро проехала на Ордынку.

— Вот здесь и поговорим.

Тохадзе расстегнул сумку, вынул бутылку коньяка, стаканы.

Салон трамвая был пуст, только впереди сидел пожилой человек в светлой куртке.

Он обернулся несколько раз, внимательно посмотрел на Корнеева.

Игорь сидел, прислонившись виском к стеклу, наблюдая как плывут световые квадраты окон по темному тротуару, и валяющийся на нем мусор; скомканные пачки из-под сигарет, осколки бутылок, картонки из-под молока — обретали в этом зыбком и скользящем свете некий новый, таинственный смысл.

Человек в куртке поднялся, сел рядом с Корнеевым. Посмотрел на него и спросил:

— Знаете, какая самая маленькая собака в мире?

— Нет, — удивленно ответил Игорь.

— Йоркширский терьер Сильвия. Ее рост девять сантиметров, а вес двести восемьдесят три грамма.

Корнеев повернулся и ошалело поглядел на незнакомца.

— А какая самая большая кошка в мире, знаете?

— Нет, — Игорь засмеялся.

— Ее зовут Химми, она живет в Австралии, длиной метр, весит двадцать килограммов.

Трамвай начал тормозить. Человек встал, пошел к выходу. С шипением разъехались двери.

— Зачем вы мне об этом говорили? — крикнул Игорь.

— Я хотел, чтобы вы улыбнулись, — донеслось из уличной темноты.

Тохадзе распахнул дверь и выбросил пустую бутылку, она, зазвенев, укатилась в темноту.