Полковнику никто не пишет - Габриэль Маркес

– Покупай маис, – сказала она. – Одному богу известно, как мы обернемся.

«Это чудо с преломлением хлебов», – повторял полковник в течение всей следующей недели каждый раз, как садился за стол. Его жена с ее удивительной способностью создавать новые вещи из старых, казалось, нашла способ и готовить из ничего. Октябрь продлил передышку. Сырость сменилась дремотным оцепенением. Воодушевленная медным сиянием солнца, женщина посвятила три вечера своим волосам.

– Ну вот, начинается торжественная служба, – сказал полковник в тот день, когда она стала расчесывать свои длинные голубоватые пряди гребнем с редкими зубьями.

На второй день, усевшись во дворе с белой простыней на коленях, она частым гребнем вычесывала вшей, которые развелись за время болезни. На третий вымыла голову лавандовой водой, подождала, пока волосы высохнут, и уложила их на затылке небольшим узлом, сколов его заколкой.

Мысли полковника были заняты петухом. Даже ночью, лежа без сна в гамаке, он думал только о нем. В среду петуха взвесили, и оказалось, что он в форме. В тот же день товарищи Агустина, прощаясь с полковником, весело пророчили петуху победу, и полковник почувствовал, что сам он тоже в форме. Жена подстригла его.

– Ты сняла с меня двадцать лет, – сказал полковник, ощупывая голову. Женщина подумала, что он прав.

– Когда я чувствую себя хорошо, я могу и мертвого оживить, – сказала она.

Но хватило их ненадолго. В доме уже не оставалось ничего для продажи, кроме часов и картины. В четверг вечером, когда запасы были на исходе, жена забеспокоилась.

– Не волнуйся, – утешил ее полковник. – Завтра приходит почта.

На следующий день он поджидал катер, стоя около кабинета врача.

– Самолет – прекрасная вещь, – говорил полковник, не отрывая глаз от почтового мешка. – Я слыхал, он может долететь до Европы за одну ночь.

– Может, – сказал врач, обмахиваясь журналом. Полковник заметил почтового инспектора среди людей, ожидавших, пока катер причалит, чтобы впрыгнуть на него. Инспектор прыгнул первым. Взял у капитана запечатанный конверт. Потом поднялся на палубу. Почтовый мешок был привязан между двух бочек с нефтью.

– Зато летать на самолетах опасно, – сказал полковник. Он было потерял из виду почтового инспектора, но скоро снова обнаружил его у тележки торговцев, уставленной яркими бутылками с водой. – Человечество должно расплачиваться за прогресс.

– Теперь летать на самолете безопаснее, чем плыть на катере, – сказал врач. – На высоте двадцать тысяч футов не страшна никакая буря.

– Двадцать тысяч футов, – повторил пораженный полковник, не в силах представить себе такую высоту.

Врач увлекся разговором. Он поднял журнал на вытянутых руках, добился его полной неподвижности.

– Прекрасная устойчивость, – сказал он. Но внимание полковника было приковано к инспектору. Он глядел, как тот пьет пенящийся лимонад, держа стакан левой рукой. В правой у него висел почтовый мешок.

– Кроме того, в море стоят на якоре корабли, которые поддерживают постоянную связь с ночными самолетами, – продолжал говорить врач. – При таких предосторожностях самолет куда безопаснее катера.

Полковник взглянул на врача.

– Ну конечно, – сказал он. – Наверно, лететь на самолете – все равно что сидеть на ковре.

Инспектор направился прямо к ним. Полковника вдруг охватило такое непреодолимое желание прочитать имя на конверте, запечатанном сургучом, что он даже отпрянул назад. Инспектор развязал мешок. Дал врачу газеты. Потом вскрыл пакет с частной корреспонденцией, проверил количество отправлений по накладной и стал читать имена адресатов на конвертах. Врач развернул газеты.

– По-прежнему Суэцкий вопрос, – сказал он, пробегая заголовки. – Запад теряет свои позиции.

Полковнику было не до заголовков. Он старался справиться с болью в желудке.

– С тех пор как ввели цензуру, газеты пишут только о Европе, – сказал он. – Хорошо бы, европейцы приехали сюда, а мы бы отправились в Европу. Тогда каждый узнал бы, что происходит в его собственной стране.

– Для европейцев Южная Америка – это мужчина с усами, гитарой и револьвером, – со смехом сказал врач, не отрываясь от газеты. – Они нас не понимают.

Инспектор вручил ему корреспонденцию. Остальное положил в мешок и снова завязал его. Врач хотел было взяться за письма, но прежде взглянул на полковника. Потом на инспектора.

– Для полковника ничего?

Полковника охватила мучительная тревога.

Инспектор закинул мешок на плечо, спустился с крыльца и сказал, не поворачивая головы:

– Полковнику никто не пишет.

Вопреки своей привычке полковник не пошел сразу домой. Он пил в портняжной мастерской кофе, пока товарищи Агустина просматривали газеты. И чувствовал себя обманутым. Он предпочел бы остаться здесь до следующей пятницы, лишь бы не являться к жене с пустыми руками. Но вот мастерскую закрыли, и откладывать неизбежное стало больше невозможно.

Жена ожидала его.

– Ничего? – спросила она.

– Ничего, – ответил он.

В следующую пятницу он, как всегда, встречал катер. И как всегда, возвратился домой без письма.

– Мы ждали уже достаточно долго, – сказала ему в тот вечер жена. – Только ты с твоим воловьим терпением можешь пятнадцать лет ждать письма.

Полковник залез в гамак читать газеты.

– Надо дождаться очереди, – сказал он. – Наш номер – тысяча восемьсот двадцать три.

– С тех пор как мы ждем, этот номер уже дважды выигрывал в лотерее, – сказала женщина.

Полковник читал, как обычно, все подряд – от первой страницы до последней, включая объявления. Но на этот раз он не мог сосредоточиться: он думал о своей пенсии ветерана. Девятнадцать лет назад, когда конгресс принял закон, начался оправдательный процесс, который должен был доказать, что на полковника распространяется этот закон. Процесс длился восемь лет. Потом понадобилось еще шесть лет, чтобы его включили в список ветеранов. И это было последнее письмо, которое он получил.

Он кончил читать после того, как протрубили комендантский час. И, уже собираясь гасить лампу, вдруг заметил, что жена не спит.

– У тебя сохранилась та вырезка?

Женщина подумала.

– Да. Она должна быть среди бумаг.

Жена откинула москитную сетку и достала из шкафа деревянную шкатулку, где лежала перетянутая резинкой пачка писем, сложенных по датам. Она нашла объявление адвокатской конторы, которая обещала активное содействие в оформлении пенсии ветеранам войны.

– Сколько я твержу тебе, чтобы ты сменил адвоката, – сказала она, передавая мужу газетную вырезку. – За это время мы успели бы не только получить деньги, но и истратить их. Что за радость, если нам сунут деньги в гроб, как индейцам.

Полковник прочитал вырезку двухлетней давности. Затем положил ее в карман рубашки, висевшей за дверью.

– Дело в том, что для смены адвоката тоже нужны деньги.

– Ничего подобного, – решительно возразила женщина. – Мы можем им написать, чтобы они вычли эти деньги из пенсии, когда выхлопочут ее. Это единственный способ их заинтересовать.

И вот в субботу полковник отправился к своему адвокату. Адвокат беззаботно покачивался в гамаке. Это был огромный негр, у которого в верхней челюсти сохранилось только два резца. Он сунул ноги в сандалии на деревянной подошве и открыл окно кабинета. Под окном стояла пыльная пианола, заваленная рулонами бумаги, старыми бухгалтерскими книгами с прикрепленными к ним вырезками из «Диарио офисиаль» и разрозненными бюллетенями Инспекторского надзора. Пианола без клавиш служила также и столом. Прежде чем объяснить причину своего прихода, полковник высказал беспокойство состоянием дела.

– Я же вас предупреждал, что такие дела не решаются в несколько дней, – сказал адвокат, воспользовавшись паузой. Его совсем разморило от жары. Он откинул спинку раздвижного кресла и почти лежал в нем, обмахиваясь рекламной брошюрой. – Мои доверенные лица постоянно пишут мне, что не следует терять надежды.

– И это тянется уже пятнадцать лет, – сказал полковник. – Похоже на сказку про белого бычка.

Адвокат пустился в весьма красноречивые описания административного лабиринта. Кресло было слишком узким для его перезрелых ягодиц.

– Пятнадцать лет назад было легче, – сказал он. – Тогда существовала муниципальная ассоциация ветеранов, в которую входили люди из обеих партий. – Он втянул в легкие обжигающий воздух и изрек, будто сам только что это придумал: – В единстве – сила.

– Для меня это не подходит, – сказал полковник, впервые осознав свое одиночество. – Все мои товарищи умерли, дожидаясь почты.

Но адвокат продолжал твердить свое:

– Закон был принят слишком поздно. Не всем повезло, как вам: в двадцать лет вы были уже полковником. Кроме того, закон не указывал, откуда взять деньги на пенсии, так что правительству пришлось перекраивать бюджет.