Полковнику никто не пишет - Габриэль Маркес

Полковник не откликнулся. Он привязал петуха к ножке кровати, запер двери дома, распылил в спальне средство против насекомых. Потом поставил лампу на пол, подвесил гамак и лег читать газеты.

Он читал их в той последовательности, как они выходили, от первой страницы до последней, включая объявления. В одиннадцать часов горн возвестил наступление комендантского часа. Через полчаса полковник кончил читать, открыл дверь во двор, в непроницаемую тьму, и помочился, подгоняемый комарами. Когда он вернулся в комнату, жена еще не спала.

– Ничего не пишут о ветеранах? – спросила она.

– Ничего. – Он погасил свет и улегся в гамак. – Раньше хоть печатали списки пенсионеров. А теперь вот уже пять лет не пишут ничего.

Дождь начался после полуночи. Полковник задремал, но тут же проснулся, разбуженный болью в желудке. Услышал, что где-то в доме капает. Завернувшись с головой в шерстяное одеяло, он пытался определить, где именно. Струйка ледяного пота стекала вдоль позвоночника. У него был жар, и ему казалось, будто он плавает по кругу в каком-то студенистом болоте. Кто-то с ним разговаривал. А он отвечал, лежа на своей походной кровати.

– С кем ты разговариваешь? – спросила жена.

– С англичанином, который нарядился тигром и появился в лагере полковника Аурелиано Буэндии, – ответил полковник. Он повернулся на другой бок, весь пылая от лихорадки. – Это был герцог Мальборо.

Утром полковник чувствовал себя совсем разбитым. Когда колокола ударили к мессе во второй раз, он выпрыгнул из гамака и оказался в мутном предрассветном мире, потревоженном пением петуха. Голова все еще кружилась. Тошнило. Он вышел во двор и сквозь тихие шорохи и смутные запахи зимы направился к уборной. Внутри деревянной, под цинковой крышей будки пахло аммиаком. Когда полковник откинул крышку, из ямы тучей взлетели треугольные мухи.

Тревога оказалась ложной. Сидя на неструганых досках, полковник испытывал досаду. Позыв сменился глухой болью в кишках.

– Никакого сомнения, – прошептал он. – В октябре со мной всегда так. – И застыл в позе доверчивого ожидания, пока не угомонились грибы, растущие у него в животе. Затем опять пошел к дому за петухом.

– Ночью ты бредил в лихорадке, – сказала жена.

Она уже начала уборку, отойдя немного после недельного приступа болезни. Полковник попытался вспомнить.

– Это не лихорадка, – солгал он. – Мне снова снилась паутина.

Как всегда после приступа, жена была в возбужденном состоянии. За утро она уже успела перевернуть все в доме вверх дном. Переставила все вещи, за исключением часов и картины с нимфой. Жена полковника была такой маленькой и бесплотной, что когда сновала по дому в мягких матерчатых шлепанцах и глухом черном платье, то казалось, будто она проникает сквозь стены. Но к двенадцати часам женщина обретала свою материальность, свой вес. Когда она лежала в кровати, ее словно бы не существовало. Теперь же, двигаясь между горшками с папоротниками и бегониями, она наполняла своим присутствием весь дом.

– Если бы уже прошел год со дня смерти Агустина, я бы запела, – сказала она, помешивая в кастрюле, где, нарезанные кусочками, варились разнообразные плоды этой тропической земли.

– Если тебе хочется петь – пой, – сказал полковник. – Это полезно для желчного пузыря.

Врач пришёл после обеда. Полковник с женой пили кофе на кухне, когда он рывком отворил входную дверь и крикнул:

– Ну как больные, еще не умерли?

Полковник поднялся ему навстречу.

– Увы, доктор, – сказал он. – Я всегда говорил, что ваши часы спешат.

Женщина пошла в комнату приготовиться к осмотру, врач и полковник остались в зале. Несмотря на жару, полотняный костюм врача был безукоризненно свеж. Когда женщина дала знать, что готова, врач встал и протянул полковнику конверт с какими-то листками.

– Здесь то, о чем не пишут вчерашние газеты.

Полковник так и думал. Это была нелегальная сводка последних событий, напечатанная на мимеографе. Сообщения о вооруженном сопротивлении во внутренних районах страны. Полковник был потрясен. Десять лет чтения запрещенной литературы так и не научили его тому, что самые поразительные новости всегда впереди. Когда врач вернулся в зал, он уже кончил читать.

– Моя пациентка здоровее меня, – сказал врач. – С такой астмой я бы прожил еще сто лет.

Полковник мрачно посмотрел на него. Не говоря ни слова, протянул конверт. Но врач не взял.

– Передайте другим, – сказал он тихо.

Полковник положил конверт в карман.

– В один прекрасный день я умру, доктор, и прихвачу вас с собой в ад, – сказала больная, выходя к ним.

В ответ врач лишь молча блеснул своими ослепительными зубами. Потом размашисто пододвинул стул к столу и извлек из чемоданчика несколько рекламных образцов новых лекарств. Женщина, не останавливаясь, прошла в кухню.

– Подождите, я подогрею кофе.

– Нет, спасибо, – сказал врач, он выписывал рецепт. – Я не предоставлю вам ни малейшей возможности отравить меня.

Женщина в кухне засмеялась. Окончив писать, врач прочитал рецепт вслух, так как знал, что никто не сможет разобрать его почерк. Полковник изо всех сил старался сосредоточиться. Женщина, уже вернувшаяся из кухни, отметила про себя, что минувшая ночь не прошла бесследно для ее мужа.

– Сегодня под утро его лихорадило, доктор, – пожаловалась она. – Почти два часа бредил о гражданской войне.

– Это не лихорадка, – упрямо сказал он, пытаясь взять себя в руки. – А кроме того, когда я почувствую, что мне и в самом деле плохо, я не стану ни на кого рассчитывать. Я сам выброшу себя на помойку.

И он пошел в комнату за газетами.

– Спасибо за цветы, – сказал врач.

До площади они дошли вместе. Воздух был сухим. Асфальт начинал плавиться от жары. Когда врач прощался, полковник тихо, сквозь сжатые зубы спросил:

– Сколько мы вам должны, доктор?

– Сейчас нисколько, – сказал врач и похлопал его по плечу. – Вот когда петух победит, пришлю вам огромный счет.

Полковник направился к портняжной мастерской, чтобы передать листовки друзьям Агустина. Для него эта мастерская была единственным убежищем с тех пор, как его товарищи по партии были убиты или высланы из города, и он превратился в одинокого человека, у которого нет иных занятий, как встречать по пятницам почту.

Дневное пекло еще больше воодушевило его жену. Сидя среди бегоний в коридоре, у сундука со старой одеждой, она в который уже раз творила вечное чудо, создавая новые вещи из ничего. Воротнички из рукавов, манжеты из спинки и превосходные квадратные заплатки из разноцветных лоскутков. В воздухе висело монотонное стрекотание стрекозы. Солнце медленно сползало к горизонту, но женщина не видела, как оно умирает среди бегоний. Она подняла голову только вечером, когда полковник вернулся домой. Она сдавила руками шею, потом опустила руки и сказала:

– Мозги у меня стали совсем деревянные.

– Они у тебя всегда были такие, – сказал полковник. И, увидев ее, всю заваленную разноцветными лоскутами, добавил: – Ты похожа на дятла.

– Чтобы тебя одеть, и нужно терпение дятла, – сказала она и развернула рубашку, сшитую из трех кусков разного цвета. Только манжеты и воротничок были одинаковыми. – Если пойдешь на карнавал, достаточно будет снять пиджак.

Ее перебил звон колоколов к вечерне.

– И возвестил ангел Божий Деве Марии, – забормотала женщина, направляясь с одеждой в спальню.

Полковник поговорил с детьми, которые по дороге из школы зашли посмотреть петуха. Потом вспомнил, что на завтра нет маиса, и пошел в спальню попросить денег у жены.

– По-моему, осталось только пятьдесят сентаво, – сказала она.

Она завязывала деньги в уголок платка и держала их под матрасом. Эти деньги были выручены за швейную машинку Агустина. И в течение девяти месяцев они тратили их, сентаво за сентаво, на себя и на петуха. Сейчас там оставалось только две монеты по двадцать сентаво и одна в десять.

– Купишь фунт маиса, – сказала женщина. – А на оставшиеся купишь кофе на завтра. И четыре унции сыра.

– И позолоченного слона, чтобы повесить на дверях, – подхватил полковник. – Один маис стоит сорок два сентаво.

Они задумались.

– Петух – животное, значит, может потерпеть, – начала женщина. Но выражение лица полковника заставило ее умолкнуть.

Полковник сел на кровать, оперся локтями о колени и позванивал монетами в кулаке.

– Дело не во мне, – сказал он после паузы. – Если бы зависело от меня, я бы сегодня же из него сварил похлебку. За пятьдесят песо можно получить великолепное расстройство желудка. – Он на миг умолк, раздавил комара на шее. Взгляд его перемещался по комнате, следуя за женой. – Эти бедные ребята – вот что меня беспокоит. Ведь они откладывают деньги, чтобы поставить на нашего петуха.

Теперь вновь пришла ее очередь задуматься. Она ходила по комнате, разбрызгивая средство против мошкары. Полковнику вдруг представилось, будто она созывает на совет домашних духов. Наконец женщина поставила распылитель на маленький алтарь с литографиями, и ее глаза цвета сиропа взглянули прямо в его глаза цвета сиропа.