Части ее тела - Лавряшина Юлия Александровна

– Это Артур, – шепнул он. – Как?!

– Он же чертов Супермен-Логов, – прошептала я в ответ, и мы неожиданно для себя затряслись от смеха.

Но когда я открыла дверь, мы уже не смеялись, иначе пришлось бы объяснять Артуру, отчего нам так весело, когда наш друг пропал… Наверное, мне удалось бы убедить его, что это нервный смех, но пришлось бы поднапрячься, а я чувствовала себя истощенной. Хотелось одного – добраться до дивана, укрыться пледом и взять книгу потолще…

У Артура даже глаза расширились, когда он увидел нас в верхней одежде, еще топчущихся в коридоре.

– Вы только пришли или уже уходите? – Но дожидаться ответа не стал. – Где наше сокровище? Мне нужно документальное свидетельство, чтобы предъявить парню обвинение.

– Сереги нет, – ответила я первой, чтобы гнев Логова не обрушился на Никиту. – И дозвониться не можем.

Его взгляд стал волчьим – я уже знала такой. Но во мне вызывал трепет, ведь Артур жизнь за меня отдал бы, и это я тоже знала наверняка. Так что душить меня своими руками он точно не будет…

– Сереги нет? – повторил он, разделив слова. – То есть он даже не добрался до твоего дома? И вы говорите мне об этом только сейчас?

– Да мы сами только вошли!

Никита сдавленно кашлянул за моей спиной:

– Я как раз собирался звонить вам.

И зачем-то показал телефон, который держал в руке. Артур глянул на него зверем:

– Он мог поехать к тебе? Пошли.

И, как мальчишка, кубарем скатился по лестнице, не дожидавшись ответа и даже не обернувшись, точно и мысли не допускал, что мы помчимся следом. И мы помчались, конечно…

Почему-то впервые я прыгнула на заднее сиденье вместе с Никитой, хотя обычно садилась впереди, но Артур заметил это не сразу. А когда ощутил пустоту справа, то обернулся, и я увидела глаза уже совсем не волка… Он взглянул на меня, как ребенок, потерявшийся в толпе на вокзале: людей вокруг полно, только никто не хочет быть с ним вместе.

– Я…

Договорить я не успела: его взгляд мгновенно изменился, приказав мне заткнуться. Пока Никита находился рядом, такой разговор был невозможен…

Но Артур не вернулся к этому, даже когда мы оставили Ивашина в его пустой квартире – на случай если Сережка объявится. Может, у него сдох телефон или этот лох посеял его где-то, чему я не удивилась бы… Еще в школе Серега постоянно влипал в разные конфузы, причем так глупо – впору было напялить на него колпак с бубенчиками. Как-то он стащил у нашей классной банку сгущенки, а открывашки не нашел и пронзил крышку ножом. И в этот момент учительница как раз и вернулась в класс… Серега не придумал ничего лучшего, чем рвануть в коридор ей навстречу, держа в руке нож с перевернутой банкой, из которой уже стекали липкие струйки. Весь пол в классе и даже некоторые рюкзаки оказались залиты сгущенкой, а Серега неделю не появлялся в школе.

В другой раз этот дурень притащил в класс кока-колу, только почему-то в термосе. Может, под чай маскировал ее, чтобы никто из учителей не привязался с лекцией о вреде газировки? Какие процессы происходили внутри термоса, мне даже представить трудно, но когда Серега открыл его, кола рванула наружу таким мощным фонтаном, что впечаталась в потолок. До дня последнего звонка там темнело пятно, похожее на раздавленного гигантского паука.

Только Сережки уже не было с нами в тот день: Малышенкова выгнали из школы, не допустив до ЕГЭ за его расистские высказывания в безобидном сочинении. Надо было додуматься, а?!

А теперь этот дурачок сам, похоже, стал добычей скинхедов, к которым по скудоумию потянулся, посчитав единомышленниками. И они, возможно, шли по его следу. Я видела: Артур готов волосы рвать от отчаяния, ведь, по сути, это он подставил мальчишку, и мы оба это знали. Конечно, Серега сам знал, что с ним за столом сидит следователь, и нечего было трепаться при Логове об убийстве, если не готов был помочь раскрыть его. Но у него вечно мысль не поспевала за языком…

Остановившись возле машины, Артур огляделся, будто еще надеялся увидеть своего единственного свидетеля, и вдруг произнес с неподражаемой интонацией харизматичного Брайана Крэнстона в сериале «Во все тяжкие»:

– Ссыкло.

Вряд ли этот эпизод вспомнился ему сейчас, просто внутреннее состояние совпало. И я сразу поняла, о чем он думал: Сережка струсил, сбежал, залег на дно, лишь бы не выходить на честный бой с Матросом. Не был Малышенков бойцом – мне ли этого не знать? Я же сама помогла ему сбежать из больницы, чтобы не пришлось заявлять в глаза врачу, что электросудорожной терапии не будет… Это я показала ему, как справляться с угрозой для жизни – бежать куда глаза глядят. Только сейчас он не мог укрыться даже у меня, как в прошлом, ведь там Артур нашел бы его и за шкирку притащил в допросную…

– Я позвоню его маме.

– А смысл? – Артур произнес это так, словно сплюнул. – Уж кто не сдаст его точно – это мать. Только я не думаю, что он рванул к ней… Ее адрес нам известен.

Он вопросительно взглянул на меня, и я кивнула.

– Можем наведаться, конечно… Но туда он пойдет, если только совсем тупой. Он – тупой?

Я позволила себе только вздохнуть, что тут скажешь… Этого Артуру хватило, чтобы пока не вычеркивать адрес Сережкиной матери из списка. Собственно, пока он состоял из одного пункта, куда мы и поехали. Теперь я сидела с Артуром рядом как обычно, и к нему вернулась обычная уверенность, позволившая гнать так, что машины, которые он обгонял, будто сами испуганно отпрыгивали. Так что до улицы Бориса Галушкина, где жила его мама, мы добрались за какие-то десять минут, что в Москве среди бела дня вообще невозможно.

Только в квартире на третьем этаже нам никто не открыл. Там было пусто или мама с сыном затаились за дверью. В их измененном сознании и мы, и бритоголовые парни скалились одинаково опасными чудищами, которым добровольно они решили не сдаваться. А ломать дверь Артур не собирался… По крайней мере, пока.

– Посажу тут человека, пусть последит, – пробормотал он, когда мы вернулись в машину, и начал кому-то звонить.

К этому моменту я вспомнила, что после того, как мы наведывались в наш будущий собачий приют в поселке Образцово, Серега иногда заезжал к деду в Королев. Пустующий особняк моего покойного отца, который я собиралась заселить бездомными животными и женщинами, сбежавшими с детьми от жестоких мужей, находился буквально по соседству, пешком можно дойти. Лабиринт улиц, обрамленных живыми или каменными оградами, выводит в разные города: из Щелкова ты через десять метров попадаешь в Ивантеевку, а повернув в другую сторону, оказываешься в Королеве. Это путает, но забавляет.

Мне нравится бродить там часами, мечтая, как вскоре это место станет для меня средоточием жизни. И добрая собачья энергетика вытеснит все тягостное, что связано с усадьбой моего покойного отца. Но хотя все необходимые разрешения на открытие приюта я получила, он все еще остается прекрасным прожектом, потому что Никите не удается продать свою квартиру, а других денег на обустройство у нас нет. И не ожидается…

Это препятствие стало полной неожиданностью: никто из нас не сомневался, что квартиры в центре Москвы уходят влет. Никита уверял, будто запросил не самую высокую цену, да мне и самой не хотелось, чтобы он продешевил, – денег от продажи нам должно было хватить надолго. Из этой суммы часть ушла бы на ту мифическую недорогую студию, которую Ивашин хотел купить себе для жизни, ведь каждый день добираться на работу из Подмосковья стало бы мукой мученической – машину-то он не мог водить с одним глазом.

Я тоже не собиралась переселяться в Образцово совсем, хоть мне и нравилось там просто безумно: свежий простор, сплетение двух извилистых рек – Учи и Клязьмы, намоленный белостенный храм восемнадцатого века с темными, не помпезными куполами, высокое небо, которое прояснялось куда чаще, чем в столице. Там царил удивительный дух русской вольности, давно изжитый в городах, поэтому с тех пор, как я начала писать рассказы, меня тянуло в Образцово все чаще: набродиться по неухоженным растрепанным рощицам, поболтать с утками, больше не улетающими на зиму, позаглядывать в чужие дворики – здесь еще остались старенькие, облупившиеся дома с мезонинами, хранившие чеховские мотивы.