Студия - Алгебра Слова

– Все работы хороши – выбирай на вкус, – вспомнила она детский стишок. И продолжила: – Ни менять, ни изучать – в любом возрасте не трусь.

Катя поежилась от прохладной ночи. И от мысли о том, что скоро они должны будут вернуться домой. А точнее, по разным домам. И вновь придется окунуться в работу, смысл которой ею трудно осознавался, в бесконечные обязанности, которые почему-то являются неизменными и обязательными спутниками достойного человека. Катя, как никто другой, чувствовала Семеныча, который был по сути своей свободным Музыкантом, философствующим наблюдателем, отчаянным искателем, нечаянно оказавшимся втиснутым в узкие рамки добропорядочного семьянина и ответственного сотрудника фирмы. Никто не понимал того, как тесно мускулам в строгом костюме, как ничтожен участок земли, называемый дачей, как убого время, которое приходится отдавать для того, чтобы в этом времени просто существовать. Семеныч писал музыку ночами, уходя от бренности в свой мир, в котором он с удовольствием обнаружил Катю. Только там он терял время и обретал себя, пропадала тоска, появлялась энергия, и можно было жить…

Заметив Катину дрожь, Семеныч на ходу снял с себя пиджак, мимолетным движением ощупав внутренний карман. Но банковской карточки там не было. У Семеныча появилась испарина на висках. Он-то, именно на карточку и рассчитывал, потому и не терял спокойствия все это время. Семеныч собирался найти утром банкомат и выкупить из казино документы. А теперь оказалось, что они и в самом деле остались без денег, документов и крыши над головой. Карточки не было и в других карманах. Очевидно, она канула в перипетиях этой ночи.

– Семеныч, что ты делаешь?

– Ничего, вытряхиваю. Запылился, видишь? – Семеныч укутал Катю, набросив пиджак ей на плечи и, стиснув полы пиджака, поцеловал в губы. – Теплее теперь?

– Не-а.

– Поесть, значит, надо.

– Денег нет, – развела Катя руками.

Они шли по широкой улице. По одну сторону дороги вдаль простирались яблоневые и вишневые сады, поделенные вкопанными сучьями на участки, по другую – тянулись одноэтажные каменные домики, переделанные под частные лавки и небольшие ресторанчики с национальной кухней. В маленьких магазинчиках торговали домашним вином, местным табаком, фруктами, пряными травами и другими дарами южной стороны. Согревшись, Катя протянула пиджак назад. Семеныч задумчиво его взял, остановившись возле открытых дверей какого-то кафе, откуда доносилась музыка.

– Пойдем?

– Ду-у-умаю, не стоит. Зашли не так давно, – нетвердо протянула Катя, отметив про себя, что во взгляде Семеныча появилось что-то новое: яркое, уверенное, веселое, свободное.

– Так там двери закрыты были, а здесь открыты. Значит, приглашают, – привел довод Семеныч.

– Не нас. Мы не нужны без денег никому.

Семеныч строго посмотрел на нее:

– Мы друг другу нужны, поняла? Это самое главное. А еду и ночлег я тебе сейчас найду. В два счета.

Она улыбнулась и незамедлительно скомандовала:

– Раз-два! Где еда?

– Сейчас все будет! Помедленней считай.

– Ра-а-аз, – послушно повторила Катя. Семеныч решительно переступил порог, и она шагнула в дымный полумрак следом.

На стенах просторного кафе уютно горели лампы, в резных деревянных беседках прятались столики, на которых стояли зажженные крупные свечи и тлели ароматные палочки. С черного хода, дверь которого располагалась в конце зала, позади небольшой сцены, тянуло дымом и запахом шашлыка. Дым затягивался в кафе, и, мешаясь с сигаретным чадом, создавал неясную полупрозрачную пелену. Катя глубоко и с наслаждением вдохнула воздух. Ей всегда нравилась атмосфера отдыха людей, словно она и сама погружалась в их удовольствие и расслабленность. Будь то пляж, курортный городок или клуб.

Катя прислонилась к стене недалеко от входа, около бархатных портьер, которые были настолько огромными, что она могла бы полностью поместиться в одну из складок. В кафе почти не оставалось свободных мест. Оглядевшись вокруг, Катя нашла глазами Семеныча. Тот, помогая себе жестами, разговаривал с барменом, находясь у колонок, наполняющих и без того шумный зал энергичной и громкой мелодией. Позже бармен подозвал проходящего мимо мужчину, и они втроем отошли в сторону.

Музыка смолкла, когда Семеныч приблизился к стойке на сцене, взяв микрофон в руки. Возле сцены включилось дополнительное освещение. Теперь Катя увидела, что глаза Семеныча смотрят в упор на нее. Семеныч ее не мог видеть – между ними было слишком далеко, темно и дымно. Он ее чувствовал. Катя с удивлением уставилась на него, не понимая, что тот затеял.

– Раз, раз, – раздался его голос, потом пауза. Щелчки. Подошел молодой парень, что-то наиграл на синтезаторе. Семеныч на ухо ему напел, тот кивнул. Заиграла небыстрая музыка в притихшем зале. Катя с интересом прислушалась к вступлению Семеныча. Мотив был незнаком ей. Через минуту она вздрогнула. Первым словом было ее имя. Это было даже и не похоже на слово, это был выдох. Семеныч словно позвал ее.

Некоторые слова Катя не могла разобрать, Семеныч пел на чужом, английском, или на русском, но с чудовищным английским акцентом. Но интонация, с которой Семеныч выводил слова, была похожа на заклинание, заговаривание, и гармонично создавала композицию, то акцентируя внимание на себе, скользя, то подчеркивала аккорды. Катя любовалась им. Его силуэтом, уверенно и раскрепощенно стоящим на сцене, его рукой, небрежно держащей микрофон, его хрипловатым голосом, и скрытой, никому не заметной ухмылкой, над тем, что он поет откровенную чушь, ощущая душой лишь ритм музыки.

«Неужели, это волшебство закончится, когда его командировка подойдет к концу?» – окончательно расстроилась Катя, совершенно позабыв на мгновение о сложившейся ситуации, в которой они оказались почти у самого дна. Но, тем не менее, возникшее очарование всего происходящего в течение нескольких часов, только нарастало. Кате абсолютно не хотелось возвращать документы и телефоны, впадать обратно в русло зависимости от принятых норм поведения и уклада необходимой жизни, поджидавших где-то в Москве, словно акулья пасть, которая продолжит стискивать свои зубы, безжалостно дырявя их две бродяжные, жаждущие свободы души…

Следом пошли другие песни. Семеныч что-то напевал пареньку, тот мгновенно схватывал и играл. А Семеныч пел. Катя слышала его голос и чувствовала, как ему хочется сейчас воды, как у него пересохло в горле. Но он не останавливался.

Семеныч заметил, что слева от сцены сидит тот самый «седой» из домика со странной надписью: «Добро пожало». Он был одет уже во вполне европейскую одежду: светлую рубашку с закатанными по локоть рукавами, и светлые брюки. «Седой» изредка смотрел на него, но Семеныч продолжал петь. Для Нее. Для себя. Для мира. Ради жизни. Против жизни. По внимательному взгляду «седого» Семеныч понял, что тот узнал его. Но в синих глазах не чувствовалось угрозы, и появилась заинтересованность.

Семеныч видел, как Катя бродит по залу, незаметно теряясь среди посетителей. Иногда она пропадала за деревянными беседками, потом появлялась и вновь исчезала из поля зрения.

Через пару часов Семеныч окончательно потерял ее из виду. Допев третью по счету песню, с того момента, как пропала Катя, он кивнул пареньку, сидевшему за синтезатором и положил микрофон. Сделав знак официанту, быстро прошмыгнул за барную стойку, поглядывая на «седого», но тот спокойно сидел в окружении мужчин и пил вино, оживленно переговариваясь с собеседниками, не обращая внимания на то, что Семеныч покинул сцену.

Официант провел Семеныча через кухню в подсобное помещение. В маленьком кабинете сидел мужчина, который встал из-за стола, пожал Семенычу руку и, что-то говоря, отсчитал деньги, протянув ему. Мужчина предложил остаться в ресторане в качестве исполнителя живой музыки и стал спрашивать о том, какой у Семеныча репертуар и умеет ли он играть на музыкальных инструментах. Но Семеныч торопливо поблагодарил, рассеянно прощаясь. Засунув купюры в карман, он, с опаской оглядываясь назад в зал, поспешил удалиться через черный ход, откуда шел дым и запах жареного мяса.

Семеныч миновал внутренний дворик, стараясь идти под тенью деревьев. Обойдя дом, где располагалось кафе, он вышел ко входу. Улицы освещались отвратительно, и Семеныч облегченно вздохнул. Двери кафе были по-прежнему широко открыты. Остановившись и прислушавшись, Семеныч понял, что за ним никто и не думает идти. Ночь перевалила за половину, и в городе было пустынно. Семеныч прошел по улице метров пятьдесят и вернулся. Потом в другую сторону. Затем остановился на секунду и пошел наперерез к саду, который не был огорожен забором.

– Семеныч! – раздался негромкий голос откуда-то сверху. Катя полусидела на толстой ветке, прислонившись к стволу дерева.

– Слезай! – Семеныч протянул руки к ней.

– Залезай лучше ко мне, деньги считать будем! Здесь безопаснее, – предложила Катя, насмешливо глядя сверху вниз. Семеныч хмыкнул и, уцепившись рукой за ветку, подтянулся, и очутился рядом. То, что было бы не совсем привычным, то есть приличным действием в Москве, здесь казалось почему-то естественным.