Как я влиял на Севку - Геомар Георгиевич Куликов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— А кто тебе сказал, что мы будем забегать вперёд? — спросил Игорь и поднял брови. — Мы отразим то, что уже достигнуто.
Игорь, как всегда, обещание сдержал.
Когда после первой перемены я вошёл в класс, на стене висела «молния».
Ноги у меня перестали слушаться. Точно к ним привязали двухпудовые гири.
Я прочитал: «Внимание!!! Внимание!!! Пионер нашего отряда Горохов Константин взял шефство над отстающим товарищем Мымриковым Всеволодом. Результат уже есть! Мымриков В. получил сегодня по арифметике отметку “четыре”! Берите пример с Горохова К.!!! Помогайте товарищам!!! Так поступают пионеры!!!»
В класс вошла Лидия Сергеевна, учительница русского языка, и строго спросила:
— Что за митинг?
Все, кто стоял возле «молнии», разбежались по своим местам.
Лидия Сергеевна прочитала «молнию» и сказала:
— Ах, вот оно что! А как у нас, Мымриков, с домашними заданиями по русскому языку?
— Хорошо, — сказал Севка. — А как же ещё? Что ж я одну арифметику буду учить? Я такой: не учить, так всё. А учить, так тоже всё подряд!
Лидия Сергеевна посмотрела Севкину тетрадку.
— Прямо на тебя не похоже. Ни одной ошибки. А может быть…
Лидия Сергеевна, видимо, хотела, как и Анна Ивановна, спросить, сам ли Севка готовил уроки, но посмотрела в мою сторону.
— Впрочем, тут, кажется, это исключено, — и сказала: — Будь добр, расскажи правило, по которому выполнил это упражнение.
Севка скорчил страдальческую физиономию и заныл:
— Лидь Сергеевна… Что же получается? Стоит человеку один раз выучить, как его на каждом уроке будут спрашивать? Что ж я, железный?
Весь класс вступился за Севку:
— Лидия Сергеевна…
Лидия Сергеевна засмеялась:
— Пусть будет по-вашему. Сегодня не спрошу. А за домашнее задание я тебе, Мымриков, ставлю четвёрку. Твёрдую.
Севка просиял. Весь класс захлопал в ладоши. А Лидия Сергеевна постучала карандашом по столу:
— Тише, тише, ребята. Я вас прекрасно понимаю. Но вы не в театре.
На большой перемене мимоходом, но с чувством ещё раз мне пожал руку Игорь.
— А ещё скромничал!
Я нырнул в буфет. Взял порцию котлет и стакан киселя и забился в самый дальний угол. И даже, для верности, отвернулся к окну.
Репродуктор над моей головой передавал школьные новости. Я не слушал. У меня хватало своих забот. И вдруг — я даже подавился котлетой — диктор радиоузла назвал мою фамилию.
«Да, да, — продолжал диктор, — один из лучших учеников — он решил не только сам хорошо учиться, но и помочь товарищу. Впрочем, об этом лучше расскажет председатель совета отряда пятого “Б” Игорь Булавин».
Игорь говорил нудно и неразборчиво. Точно говорил и жевал одновременно.
Игорем дело не кончилось.
Едва он умолк, диктор сказал: «А теперь мы попросим к микрофону Севу Мымрикова…»
Этого я уже вынести не мог. Оставил недопитым кисель и пулей вылетел из буфета.
После уроков Анна Ивановна объявила:
— Завтра — экскурсия в зоопарк. Сбор к десяти часам возле школы.
Я вспомнил: завтра воскресенье. И обрадовался. Значит, хоть один день не увижу Севку.
Я первым выскочил из класса. Первым попал в раздевалку. Первым выбежал из школы.
Папа и мама были уже дома.
— Нуте-с, начинающий Песталоцци, как дела? — сказал папа.
— Ничего, — ответил я. — Потихоньку.
— Иди мой руки, — сказала мама. — Обед стынет.
По дороге в ванную я завернул в кабинет посмотреть, кто был этот самый Песталоцци и что хотел папа: похвалить меня или обругать.
Я достал том энциклопедического словаря на букву «П» и прочитал:
«Песталоцци Иоганн Генрих, выдающийся швейцарский педагог…»
Я захлопнул словарь и плюхнулся в кресло.
Ну конечно, бабушка успела рассказать про Севку!
Я сидел долго.
Потом вышел в переднюю.
В комнате разговаривали взрослые.
— Всё это очень хорошо, прекрасно, — говорила мама. — Но у ребёнка и без того большая нагрузка. И так он целыми днями не видит воздуха, сидит над книжками. А как он выглядит? Худущий, кожа да кости…
— Ничего, ничего, — успокаивал папа. — Это полезно.
— Ещё бы, — сказала мама, — прикрепили няньку. Ни о чём самому думать не надо…
— Да не тому полезно, — сказал папа. — То есть, надеюсь, и ему пойдёт на пользу. Но сейчас я о Константине. Нельзя всё время держать парня в тепличных условиях. И нельзя, чтобы он рос эгоистом, думал только о себе…
— Котик растёт эгоистом?!
Я вошёл в комнату. Папа и мама замолчали. Они всегда перестают говорить обо мне, когда я вхожу. Говорить при детях о детях непедагогично. Это я уже знаю. Потом папа спросил:
— Как зовут твоего подопечного?
— Севка, — сказал я, — Севка Мымриков.
— Плохо учится?
— Неважно, — вздохнул я.
— Лодырь, что ли?
— Неусидчивый он и, — я посмотрел на бабушку, — у него здоровье неважное…
— Ну-ну, — сказал папа. — Смотри, не осрамись.
— Постараюсь, — сказал я.
— И приглашай к нам. Пусть приходит.
— Ладно, — пообещал я.
Глава четвёртая
Утром я подумал: кто такой Севка, чтобы я из-за него пропускал экскурсию?
Мне нравилось в зоопарке. Я любил смотреть на медлительного, степенного слона, ленивого бегемота, весёлых попрошаек мишек.
Только чуточку было жалко зверей. Казалось, они никак не могут забыть всякие там свои джунгли и пустыни. И оттого у слона такие печальные глаза, а тигры часто мечутся по клетке и кричат что-то сердито и жалобно на своём тигрином языке.
Я быстро оделся, ещё быстрее позавтракал и побежал к школе.
Честно говоря, я надеялся, что Севка на экскурсию не придёт. Не было ещё такого случая, чтобы Севка приходил на экскурсии.
И правда, возле школы весь класс был в сборе. Не хватало двоих: меня и Севки. Я пришёл. А Севку ждать не стали.
— Мымриков в своём репертуаре, — сказала Любовь Дмитриевна, наша учительница по ботанике. — Пойдёмте, ребята.
Я разыскал глазами Иру Зимину. Возле неё стояли Толька Овчинников и Алик Камлеев. Алик ей что-то смешное рассказывал. А Толька поглядывал сверху вниз и улыбался.
Ира была девчонка что надо. Разговаривать с ней интереснее, чем с любым мальчишкой. А играть в настольный теннис — не берись. То есть можешь браться, пожалуйста. Только наверняка вылетишь. Хорошо, если не всухую.
На школьных вечерах она выходила на сцену и садилась за рояль. И играла не какую-нибудь там «Перепёлочку», а настоящую взрослую музыку. Её всегда вызывали много раз. И она играла всё новое и новое. А я удивлялся: и влезает же человеку в голову столько музыки!
Я стал придумывать, как бы тоже вступить в разговор и начал понемножку продвигаться в сторону Зиминой.
Вдруг земля вырвалась, у меня из-под ног. Я полетел в
