Рассказы - Ха Цзинь

Русского звали Лев Петрович. По его собственному признанию, на границе он был совершеннейшим новичком. Прежде болтался при штабе Дальневосточного военного округа, а на сибирскую границу его сослали за лень. Так он говорил. И нам это не нравилось. Мы не могли понять, кто он есть на самом деле и какова истинная причина его перехода через границу. Действительно новичок? Или опытный агент? Заслан для сбора информации? С кем намеревался встретиться? Или правду говорит, что старослужащие заставляли таскать за ними автоматы и рацию во время патрулирования границы, вообще измывались – даже не подождали его, пока он срал в кустах, так что он сбился с пути и забрел на нашу сторону. Крестьяне, работавшие на конопляном поле, заприметили его издалека и устроили засаду. Едва русский оказался в их кольце, они повыскакивали, размахивая серпами, камнями, мотыгами и ружьями и вопя: “Брось оружие – будешь жить!” Лев драться не стал и попросту отдал им свой автомат. Опять-таки удивительно. Все выглядело заранее спланированным – он даже не попытался удрать. Офицеры допрашивали его каждый день и не верили ни единому слову.

Начальник штаба Шунь присутствовал на допросах только несколько первых дней. Потом Льва перепоручили офицерам. Основной задачей нашего отделения стали ночные дежурства. Ничего трудного – каждый дежурил всего по часу. И шастать вокруг дома в темноте нам не приходилось. Утром мы Львом не занимались и по два часа штудировали “Манифест Коммунистической партии”. А днем, после двухчасового сна, если он изъявлял желание, мы играли с ним в разные игры. Поначалу он редко к нам присоединялся, все больше читал в одиночестве. Компанию ему в основном составлял переводчик Чжан, мы-то ведь не понимали, что он там лопочет. Они спали в одной комнате, где окно было затянуто москитной сеткой и забрано шестью железными прутами. Господину Чжану прислали много его собственных книг, и вторую комнатушку он использовал как кабинет. Я никогда не видал такого количества книжек, они занимали четыре высоких стеллажа. На корешках некоторых толстенных томов были картинки – портреты русских писателей, кое-кто с бородами, как у Маркса и Энгельса. Книги господина Чжана вызывали у нас благоговейный страх. Мы слышали, что его отец был генералом в армии Чжан Цзолиня, а кормилицей у него была русская, потому с детских лет он свободно говорил по-русски. Нельзя даже представить себе, что переводчик прочитал все эти книги. Поистине мудрый старик. На самом деле он вовсе не был стар, лет около сорока пяти, думаю. Правда, кожа складками висела на тонких костях, а узкие глаза глядели мутно за толстыми стеклами очков.

Уверен, и на Льва эти книги производили впечатление. Первые две недели он постоянно торчал в кабинете, читал и писал. Мы и не ожидали, что он такой книгочей и любитель поэзии. Однажды, возвращаясь ранним утром с тренировки, мы услышали дикие крики Льва, доносившиеся со второго этажа. Мы поспешили наверх и в коридоре столкнулись с переводчиком господином Чжаном.

– Что с ним такое? – спросил командир взвода Ши.

– Ничего страшного, – сказал Чжан, – читает Пушкина.

Дверь кабинета была распахнута настежь. Лев, держа увесистый том, что-то выкрикивал; лучи восходящего солнца освещали его. Потное лицо пылало. Господин Чжан вошел в кабинет и положил руку Льву на плечо. Они сели и стали беседовать.

Потом мы увидели, как господин Чжан, засунув руки в карманы, меряет шагами кабинет, и услышали, как он бормочет русские слова, видимо стихи, возможно даже этого самого Пушкина. Лев сидел совершенно неподвижно и только взглядом следил за Чжаном, его глазища сияли. Стихотворение оказалось длинным, Чжан закончил чтение только минут через десять. Едва он смолк, Лев вскочил, обнял переводчика и что-то зашептал ему на ухо. Потом мы видели, как Лев достал из кармана носовой платок и промокнул глаза. Господин Чжан улыбался и выглядел довольным. А нам было смешно: Лев, словно девица, плачет над красивыми словами.

Как и предсказывал наш командир, одежда Льва уже после нескольких стирок стала смахивать на тряпку. Тогда он облачился в нашу дакроновую форму, но без красных нашивок на воротнике и красной звезды на фуражке. Он просил и нашивки и звезду, но офицеры ему отказали. Сказали, мол, слишком быстро переметнулся на нашу сторону. Кстати, все свои русские вещи, включая грубые сапоги и обмотки, он выкинул и теперь носил наши зеленые кроссовки и хлопковые носки. Забавно, что со спины его вполне можно было принять за одного из наших. Однажды замкомандира взвода Сю хлопнул Льва по шее, решив, что это Ван Минь, и сказал: “Когда наконец купишь нам обещанные леденцы, а?” Лев обернулся, в его серых глазах мелькнула растерянность, и на широком лице появилась какая-то кошачья ухмылка. Большая бородавка над верхней губой поднялась аж к левой ноздре. Сю тупо на него уставился. Мы все заржали и стали кричать прямо как уличные старухи-торговки: “Леденцы, пять фэней за штучку.”

Вообще-то Лев был наглый сукин сын. Мы обращались с ним как с гостем, и он совсем избаловался. Курил только два самых дорогих сорта сигарет: “Женьшень” и “Великий Китай”. Ученый Ван как-то дал ему несколько штук “Пионовых”, но Лев, попробовав, отказался; он желал курить только лучшие китайские сорта и все свои привилегии считал само собой разумеющимися. Естественно, он и понятия не имел, что такое уважение к хозяевам. Однажды добрых пару минут делал стойку на руках на деревянном настиле, где мы спали. А когда снова встал на ноги, махнул нам, вроде как приглашая посоревноваться. Никто из нас не смог. Мы ему, видать, казались неотесанными мужланами, которые знать не знают, что такое гимнастика, и не читают толстых книг.

В уме ему и в самом деле трудно было отказать. На столе у него стопкой лежали исписанные листы бумаги, штук эдак двести. Господин Чжан говорил, что это размышления Льва по поводу ленинского труда “Государство и революция”.

Но ум причинял Льву одни неприятности. Кто поверит, что простой русский солдат может написать статью длиной в целую книгу и работать на горизонтальной перекладине как профессиональный атлет. И чем дальше, тем больше он смахивал на хорошо подготовленного шпиона.

Мы были просто обязаны найти способ победить его в гимнастике. Но даже наши офицеры не были сильны в упражнениях на турнике, поэтому штаб дивизии прислал доктора Кая, который раньше входил в гимнастическую команду Китайского медицинского университета. Конечно, Лев не мог соперничать с доктором Каем. Тот худобой и мускулистостью напоминал гончую. А Лев, хоть и выглядел достаточно крепким, для классного гимнаста был тяжеловат.

Чжан познакомил их на заднем дворе, и они пожали друг другу руки. Лев зачерпнул немного песка из ямы для прыжков в длину и растер его между ладонями. Потом ринулся к турнику, подпрыгнул, ухватился за перекладину и начал делать махи вперед-назад. Вскоре его тело уже крутилось вокруг перекладины. Мы были потрясены, никто не ожидал, что он способен на такое. Постепенно вращение замедлилось, и он замер, сделав стойку на перкладине. Пораженные, мы затаили дыхание. Секунд через пять он вышел из стойки и спрыгнул на землю. Сами того не желая, мы зааплодировали – он улыбался нам, тяжко дыша. Господин Чжан протянул ему полотенце.

Доктор Кай даже не удосужился протереть ладони песком. Спокойно подошел к турнику, слегка подпрыгнул и повис на перекладине. Повисел несколько секунд и принялся раскачиваться. Наш доктор явно знал толк в этом деле. Мы и глазом не успели моргнуть, а его тело уже летало, описывая полные круги. После пяти оборотов он неожиданно отпустил руки, мгновенно сделал сальто назад и снова ухватился за перекладину. Этот трюк он проделывал трижды. Мы закричали, подбадривая его. Он перешел в вертикальную стойку, затем грациозно отвел в сторону левую руку – теперь он балансировал на одной правой. Мы все захлопали и закричали “Браво!”

Состязание окончилось. Лев, весь красный, подошел к доктору, и они опять пожали друг другу руки. Вид у Льва был не очень-то радостный. Ему, конечно, полезно было узнать, что мы, китайцы, вовсе не такие тупицы, как он полагал, и тоже можем делать все, что он умеет. Два дня после этого он вел себя тихо и не смел подначивать нас.

Вообще-то мы считали его смышленым парнем, он быстро все схватывал. Когда приехал, совсем в пинг-понг не умел играть, а теперь играл наравне с нашими лучшими игроками. Его манера все время вызывать нас на соревнование страшно раздражала. Обычно он указывал пинг-понговой ракеткой себе на грудь и говорил “Россия”, а потом на тебя – “Китай”. Это были два первых китайских cлова, которые он выучил. Он хотел сказать, что каждый игрок представляет в игре свою страну. Однажды он побил меня – 21:18. Я чувствовал себя отвратительно и готов был разорвать его в клочья, а он был доволен и дал мне сигарету “Женьшень”.

Дальше хуже. Через шесть недель он играл в китайские шашки, которых до того в глаза не видел, ловчее нас всех. И всегда хотел играть вроде как Россия-против-Китая. В шашки мы с ним уже не осмеливались сражаться и перешли на карты. Тут ему приходилось выбирать одного или нескольких партнеров, и в одиночку представлять Россию не получалось.