Зина Портнова - Василий Смирнов

- Слава богу, уцелели! - бросилась к ним на крыльце бабушка и испуганно перекрестилась. - В деревне были немцы! Не заходили к нам. Только всех курей, супостаты, половили, перестреляли.

Показалась белая как полотно тетя Ира. Вслед из чулана выскочили ребята.

- Боимся выходить, - призналась она.

Мальчишки принялись рассказывать, как на дороге появились со скрежетом и грохотом немецкие легкие танки.

- С черными крестами на броне, - наперебой говорили Ленька и Нестерка. - А за танками, на двух транспортерах, - пехота.

- Из избы мы не выглядывали, боялись, - остановила сыновей тетя Ира. Они недолго пробыли в деревне. Ловили и стреляли на улице кур, уток. Но в избу к нам не заходили.

- Слава богу, не заглянули... - вторила ей напуганная бабушка. Уехали...

- Что же делать?! Что делать? - растерянно плюхнувшись на лавку, бормотал ошеломленный таким крутым поворотом событий дядя Ваня.

Тетя Ира предложила закопать в подполе наиболее ценные вещи и документы.

- Может быть, не найдут, - неуверенно сказала она, спускаясь в подпол.

Вслед за ней спустился и дядя Ваня.

Когда Зина с сестренкой вышла на усадьбу, в деревне было тихо и безлюдно. Только с шоссе доносился гул машин.

- Смотри, - дернула сестру за платье Галька.

Из картофельной борозды, пугливо озираясь, вылезло какое-то странное, взъерошенное существо.

- Иванушка... - прошептала Галька, едва узнав своего любимца.

Полузадушенный и полуощипанный петух с жалобным, хриплым клекотом стал созывать свое семейство. Не сразу на его призыв откликнулась только молоденькая рябая курочка, да из-под сарая вышли белые, как одуванчики, малыши-цыплята, но без наседки.

- Зиночка! - окликнул кто-то из-за тына, и тут же над ним показалась черноволосая голова соседки Нины Азолиной. - К вам немцы не заходили?

- Нет, а к вам?

- Тоже нет... Слава богу!..

Раньше, когда Зина приезжала к бабушке, она часто забегала к своей ровеснице - веселой и боевой Нине. Вместе они ходили на реку купаться, играли в волейбол.

- Ты боишься?..

- Очень!

- Я тоже... - призналась Нина. - Говорят, гитлеровцы на северо-западе замкнули кольцо окружения. Уже обратно возвращаются беженцы.

... В этот же день в деревне появилась новая воинская часть врага. В окно Зина видела, как солдаты заполонили улицу.

"Может быть, к нам не придут..." - со слабой надеждой думала Зина, но ошиблась. В сенях что-то загремело, распахнулась дверь, и в избу ввалился долговязый солдат в серой пилотке с металлическим орлом, в измятом кителе мышиного цвета, с автоматом на груди. Оставив дверь открытой, он, ни слова не говоря и будто никого не замечая, проследовал на кухню, стал шарить по полкам. Нашел в корзиночке яйца, кусок сала, все это выгреб. Видя, что больше поживиться нечем, так же молча, ни на кого не глядя, вышел, толкнув локтем попавшуюся на пути бабушку и громко топая коваными ботинками. Он оставил после себя тяжелый запах табака и давно не стиранного белья.

Так впервые Зина увидела в лицо заклятого врага советских людей.

Гитлеровец пришел... Он мог сделать с ней, с Галькой, тетей Ирой, бабушкой что угодно, и никакой защиты от него не было.

В этот день Галька больше уже не увидела своего любимца петуха.

- Немцы Ивана съели, - плача, объясняла она потом своей приятельнице, маленькой Любаше.

А Любаша все боялась, как бы немцы не съели и старого кота Ушастика, мирно дремавшего, свернувшись калачиком, на лавке, возле печки.

Вдвоем с Любашей Галька перенесла кота в лукошке на кухоньку и прикрыла сверху мешком, уговаривая его не вылезать.

Теперь ленинградцы и сами старались пореже выходить из дома.

А войска в деревню прибывали. Оккупанты располагались на постой, занимая лучшие избы. В ветхую избу бабушки Фроси немцы, к счастью, больше не заглядывали.

Порой в деревне раздавались выстрелы - солдаты стреляли в собак, охотились за уцелевшими курами. Весь вечер до поздней ночи на дороге урчали тяжелые грузовики, слышалась чужая гортанная речь. Тиликали губные гармошки.

Глава вторая

Прошла неделя, другая... И вот однажды утром, когда семья собралась за столом, Галька, сидевшая у окошка, вдруг скатилась с лавки и бросилась к Зине:

- К нам полицаи идут... Прячь меня. Я боюсь.

- Уже... - Дядя Ваня побледнел. - Так я и знал. - Высокий, широкоплечий, с темными длинными волосами, зачесанными назад, на первый взгляд он казался богатырем, однако впалая грудь и болезненный цвет лица выдавали съедавшую его чахотку. Тетя Ира кинулась было прятаться в кухоньку, но дядя Ваня остановил ее, вскинув свою беспалую руку. - Бесполезно... От них не спрячешься. - И, вынув кисет с табаком, стал закуривать.

- Не к нам... - успокоил всех Ленька, тоже подскочивший к окну. - Они к Азолиным пошли.

Тетя Ира, тяжело вздохнув, снова присела на лавку у стены.

- Зайдут на обратном пути, - предположил дядя Ваня, нервно затягиваясь цигаркой.

В избе установилось напряженное молчание.

И тут, словно нарочно, на середину избы вылез Ушастик и, усердно облизывая лапу, стал "замывать гостей".

- Это еще что?! - застонала тетя Ира и вышвырнула кота за дверь.

Через несколько минут, громко топая, заскрипели под тяжелыми шагами половицы в сенях, и в избу ввалились двое полицаев с белыми нарукавными повязками.

- Здравствуйте!.. Гостей не ждете? А мы вот к вам пожаловали... заговорил, видимо, старший из них, лет пятидесяти, темноволосый, с уже тронутыми сединой висками и потому особенно резко выделяющимися смоляными усами на впалом лице.

Другой, помоложе, белобрысый, молча осматривался кругом.

Дядя Ваня освободил место за столом, пересел в угол, рядом с сестрой и Зиной.

- Проводим регистрацию всего населения, всех трудоспособных, - пояснил чернявый, удобно устроившись за столом с тетрадкой и карандашом в руках. Хозяйка дома? - Он оглядел бабушку. - Как зовут? Лет сколько?

- Ефросинья Ивановна Яблокова, - ответила бабушка. - А лет мне со дня рождения восемьдесят шесть... - И добавила: - Старая уже. Помирать пора.

- Ничего, поживете еще. Семья у вас большая?

- Десять сынков и дочек у меня было... - Она взглянула на дядю Ваню: Старшенький... А это... - указала на тетю Иру, - моя младшенькая.

- Точно отвечай! - грубо прервал ее белобрысый. - Не приписывай чужих к своему семейству...

- Эх, Чиж, - пожевав губами, с укоризной произнесла бабушка, ничего-то ты не смыслишь, хотя и наш односельчанин. Надел белую повязку, нацепил кобуру, а как был недотепой, так и остался. Кого же я приписываю-то?

Белобрысый, которого бабушка назвала деревенским прозвищем, было вспыхнул, схватился за кобуру револьвера, но под успокаивающим взглядом другого полицая остыл.

Зина удивилась. Бабушка держалась с полицейскими очень свободно, очевидно нисколько не боясь их. А Зина очень боялась. Она впервые так близко видела этих предателей и старалась понять: что же это за люди?

Теперь черноусый полицейский глядел на дядю Ваню.

- Как звать?

- Иван Яблоков, - неохотно пробурчал дядя Ваня.

Полицейский, записав, выжидающе глядел на него.

- Сорок два года... - добавил дядя Ваня, положив на колени свои изувеченные руки.

Зина не сомневалась, что полицейский спросит, где дядя Ваня потерял пальцы. Но полицейский, только мельком взглянув на его руки, сделал какую-то отметку в своем списке и уже строже спросил:

- Вы же не местный? Откуда прибыли?

- Как же не местный!.. - заспорил дядя Ваня. - Здесь, в деревне, я родился и вырос... - Из Ленинграда приехал с дочкой, к матери, на лето. И вот... застрял.

- А где в Ленинграде работали?

- На машиностроительном заводе.

- На Путиловском? - вдруг переспросил другой полицейский.

Очевидно, кто-нибудь из соседей уже сообщил им.

- Кажется, так раньше назывался, - слегка растерявшись, неохотно признался дядя Ваня.

- Ты говори правду, - предупредил его Чиж, - ежели преждевременно на тот свет не хочешь попасть.

- Я и говорю правду.

- Кто в Ленинграде остался?

- Жена и две дочери-школьницы, - ответил дядя Ваня, тяжело вздохнув и крепче прижимая к себе Любочку.

Записав дядю Ваню, усач полицейский обратился к тете Ире:

- Ваша фамилия, красавица?

- Ирина Езовитова, - заметно волнуясь, ответила тетя Ира.

- Сколько лет?

- Тридцать четыре.

Усач полицейский не зря назвал тетю Иру красавицей. Среднего роста, стройная, со слегка изогнутыми бровями, с длинными густыми темно-русыми волосами, лежавшими волнами на плечах, а теперь небрежно собранными на затылке, она выглядела значительно моложе своих лет и была очень хороша собой. Зина отметила про себя, что тетка умолчала о том, что из Ленинграда она не сразу попала к бабушке в деревню. На вопрос о муже и месте его работы ответила неправду, заявив, что муж беспартийный, остался в Ленинграде и работает бухгалтером в торговой организации.

Года своим детям почему-то немного убавила. Старшему Леньке, сказала, десять, а Нестерке - восемь.