Срочно требуются седые человеческие волосы - Юрий Нагибин

- Не надо!.. Вы так здорово нам все объяснили.

Гущин пожал ему руку, и они побрели пешком к мосту лейтенанта Шмидта.

- Вы одиноки, Сергей Иваныч? - участливо спросила Наташа.

- Вовсе нет. У меня семья: жена и дочь, большая, почти ваша ровесница. А почему вы решили?...

- Мне показалось, что у вас никого нет, кроме... - она слабо усмехнулась, - кроме Кваренги.

- Это правда, - угрюмо сказал Гущин. - Хотя я не понимаю, как вы догадались.

- Ну, это несложно, - произнесла она тихо, словно про себя.

- А вы? - спросил Гущин. - Вы, конечно, не одиноки? У вас семья, муж?

- У меня никого нет. Отец погиб на фронте, мать - в блокаду. Меня воспитала бабушка, она тоже умерла - старенькая. И замуж меня не берут. Но я не одинока, Сергей Иваныч.

Они остановились на мосту и стали глядеть на реку и белую ракету, вылетевшую из-под моста. И снова Гущина перенесло в его главную жизнь...

...Девушка лет семнадцати, разительно похожая на Гущина, его дочь Женя, мажется перед зеркалом. Гущин, по обыкновению листавший какой-то альбом с видами Ленинграда, увидел ее отражение в оконном стекле.

- Ты уже мажешься? - спросил он удивленно.

- Давным-давно! Ты не наблюдателен, папа.

- Спасибо. Не могу сказать, что ты меня обрадовала.

- Я, кажется, не давала подписки делать все тебе на радость.

- Разумеется! - принужденно усмехнулся Гущин.

- Или это было условием моего появления на свет? - безжалостно настаивала Женя.

- Ну, ну, перестань. Ты, как мама, любишь добивать противника.

- Что ж, у меня есть чему поучиться, - с вызовом сказала Женя.

Гущин не подхватил брошенной перчатки.

- Ты куда-то собираешься?

Женя пренебрежительно дернула плечами.

- Да ничего интересного!

- Слушай, а может, завалимся в Химки?

- Водные лыжи? - чуть оживилась Женя. - Жаль, я только что сделала прическу.

- А хочешь, пойдем в бар - по кружке ледяного пива с сосисками.

- Это соблазнительно. Но от пива толстеют.

- А в зоопарк? - упавшим голосом предложил Гущин.

- Я уже вышла из этого возраста.

- Ну, а куда ты хочешь пойти? - почти с отчаянием спросил Гущин. - В кино, в ресторан?..

- Не старайся, папа, все равно ничего не выйдет.

- Как странно: все говорят, ты похожа на меня. Но ты вылитая мама.

- Я не большая мамина поклонница, - холодно сказала Женя. - Но кое в чем мамин опыт заслуживает внимания.

- Мама прожила нелегкую жизнь...

- Только не вспоминай войну, карточки и заслуги фронта перед тылом. Все это в зубах навязло. Я имела в виду другие мамины достоинства.

- Какие же?

- Умение быть самой собой, ни с кем и ни с чем не считаться.

- Я лично не вижу в этом... - начал Гущин. Женя зажала уши.

- Только не ссылайся на свой пример! Это, извини меня, просто смешно. Ты, конечно, хороший специалист, все это знают. Но каждый человек, если он не круглый идиот, обязан понимать в своем деле. Ты не думай, что я тебя не люблю, папа, просто детские представления о Великом отце миновали. Я все увидела таким, как есть. И это меня не устраивает, вернее, устраивает на условиях полной свободы. И не будет ни зоопарка, ни планетария, ни водной станции, ни киношки - не рассчитывай на уютный домашний заговор обиженного отца с любящей дочерью против грешной матери...

- Сергей Иваныч, а хотите, я покажу вам свой Ленинград?

- А это удобно?

Наташа засмеялась.

- Я была уверена, что вы скажете что-нибудь в этом духе. Конечно, удобно.

- А где он, ваш Ленинград?

- Совсем рядом - на Профсоюзном бульваре. Они пошли туда пешком.

Возле бульвара им попался навстречу маленький ослик под громадным, нарядным, обитым красным плюшем седлом. На таких осликах катают детей в парках.

- Какая крошка! - удивился Гущин.

- Спасибо скворцу за то, что он такой большой, а ослику за то, что он такой маленький, - нежно сказала Наташа.

- О чем вы? - не понял и отчего-то смутился Гущин.

- Спасибо жизни за все ее чудеса, - так же нежно и странно ответила Наташа

Они подошли к дому Наташиных друзей, миновали двор, толкнули обитую войлоком дверь и сразу оказались в мастерской художника

Чуть не половину обширного помещения занимал гравировальный станок и большая бочка с гипсом. Помимо двух мольбертов здесь находилась приземистая, широченная тахта, десяток табуретов и торжественное вольтеровское кресло. С потолка свешивались изделия из проволоки, напоминающие птичьи клетки, - модели атомных структур, вдоль стен тянулись стеллажи с гипсовыми скульптурами каких-то диковинных фруктов. Картины, рисунки и гравюры свидетельствовали, что мечущаяся душа хозяина мастерской исповедовала множество вер. Суздальские иконописцы, итальянские примитивы, французские импрессионисты, испанские сюрреалисты, отечественные передвижники поочередно, а может, зараз брали его в плен. Но во всех ипостасях он оставался размашисто, крупно талантлив. Да и сам художник был хорош: громадный, плечистый, с кудрявыми русыми волосами, он являл собой в редкой чистоте тип русского былинного богатыря Микулы Селяниновича

- Познакомьтесь, - сказала. Наташа, - мой старый друг - художник Петя Басалаев, мой новый друг - инженер Сергей Иванович Гущин.

Художник тряхнул русыми волосами и размашисто пожал Гущину руку.

- Наташкины друзья - наши друзья.

- Наташа слишком щедра ко мне... - церемонно начал Гущин.

- Мы познакомились только сегодня, на улице, - просто сказала Наташа Но это ничего не значит.

- Конечно! - ничуть не удивился художник. - А ну, дайте вашу руку, обратился он к Гущину.

Тот удивленно протянул ему свою руку.

- Хорошая рука, я сделаю с нее слепок.

- Зачем?

- Для коллекции, - художник мотнул головой на камни. - Там конусом, расширяющимся книзу, свешивалась гроздь гипсовых слепков человеческих рук.

Гущин подошел к камину, чтобы получше рассмотреть эту необычную коллекцию.

- Наташа, дай пояснения, а я покамест гипс разведу, - распорядился художник.

- Вы видите тут руки всевозможных знаменитостей, - тоном завзятого гида начала Наташа - Скульпторов, художников, поэтов, пианистов, скрипачей, ученых изобретателей, мастеровых. Громадные, как лопаты, - это руки скульпторов, пианистов. Большие, но узкие, с тонкими длинными пальцами скрипачей, актеров, людей, владеющих ремеслом. Слабые, недоразвитые поэтов...

- Но при чем тут я? - взмолился Гущин. - Я же никто!

- Чепуха! - оторвавшись от своего занятия, крикнул художник. - У вас хорошая, талантливая рука

Гущин еще раз посмотрел на гипсовую гроздь и обнаружил среди бесчисленных рук трогательный слепок маленькой узкой ступни с тугим натяжением сухих связок на подъеме.

- А чья это нога?

- Великой Улановой! - значительным голосом произнес художник. Садитесь! - указал он Гущину на табурет.

- Я пойду к ребятам, - сказала Наташа

- Гелла тоже дома, - сообщил художник. - Не пошла на работу. Вели ей соорудить "обед силен", как писал князь Георги своему соседу.

Наташа вышла в другую комнату, откуда послышались радостные возгласы и ликующие дикарские вопли.

Гущин с закатанным рукавом сидел перед художником, а тот нежными, ловкими движениями громадных лап накладывал гипс на его кисть.

- Готово! Теперь надо малость подсохнуть. Сидите спокойно, а я на жалейке поиграю.

Он снял с полки тонкую дудочку, взгромоздился на бочку с гипсом, и полились нежные звуки свирели.

Гущин понял, что тут нет никакого ломания. Так вот жил этот художник писал, ваял, рисовал, лепил, а в минуты отдохновения играл на свирели, чтобы полнее отключаться от забот.

Пришло время разгипсовывать Гущина Художник отложил свирель и проделал необходимую работу с присущей ему ловкостью. А тут Наташа и Гелла, худенькая женщина с тающим лицом, внесли круглую столешницу, уставленную бутылками, бокалами, тарелками с бутербродами. Столешницу поставили на два табурета.

- Моя жена Гелла! - объявил художник. - Гелла, это Наташин друг Серега Гущин. Человек с прекрасной рукой.

К вящему удивлению Гущина жена художника обняла его и поцеловала в щеку.

Вбежали два светловолосых мальчика лет шести и сразу повисли на Наташе.

- Мои бандиты, - представил их художник. - Петя и Миша - близнецы. Похожи друг на друга как две капли воды...

- Особенно Миша! - в голос подхватили близнецы знакомую шутку.

Художник с поразительной быстротой наполнил бокалы, не пролив при этом ни капли.

- За искусство! - произнес он торжественно. Все послушно выпили.

Художник снова наполнил бокалы.

- За женщин!

Гущин вопросительно посмотрел на Наташу. Она поняла его взгляд и сказала шепотом:

- Ничего не поделаешь - ритуал. Иначе - смертельная обида.

Художник в третий раз наполнил бокалы.

- За любовь! - и синий взор его подернулся хрустальной влагой.

Гущин осушил последний бокал, и вино ударило ему в голову.

- Чудесное вино! - сказал он. - Похоже на Цимлянское.

- Это перекисшая хванчкара, - спокойно пояснил художник. - Не выдерживает перевозки.