Девочка на острове - Лидия Алексеевна Обухова

Они любили сидеть у моря и говорить о нем.

— Море совсем не так просто, — говорил дед. — Оно живое, как небо. Видишь, сколько на небе туч и облаков? Их подгоняют то мощные ураганы, то легкие ветерки. И от этого у нас часто меняется погода. У моря тоже есть своя «погода». Свои подводные тучи и облака. Однажды мы попали в форменный водяной вихрь! Корабль толкало, как сани с крутой горы, пока нам не посчастливилось выбраться на тихое место.

— Как же не заметил капитан? Ведь у него была подзорная труба?

— Такое нелегко разглядеть и в подзорную трубу. Иногда бурлят только глубинные воды, а поверхность остается совсем гладкой. Видишь ли, от струи Гольфстрима постоянно отрываются огромные «кольца», километров пятьдесят в ширину. Они движутся, как потаенные водовороты. Заходят и к нам в Балтийское море.

— Хорошо, если бы их не было вовсе!

— Экая ты торопыга! Не знаешь всего, а уже говоришь. Конечно, «кольца» мешают судоходству; они путешествуют по океану иногда несколько лет, пока окончательно не рассеются. И от вихрей много неприятностей. Но зато они перебаламучивают море, поднимают к поверхности глубинные воды, богатые кормом для рыб. Когда космонавты видят на море изумрудно-коричневые пятна, они тотчас дают знать на Землю, и рыбаки спешат на лов.

Лодка

Август. На хлебных нивах связали первые снопы. А рыбаки готовятся снова выйти в море, чтобы ставить сети на пути рыбных косяков.

И вдруг — полная перемена. Кайя услышала спросонья, будто за стеной тикают часы: это из водосточного желоба падали капли. Значит, дождик мелкий или недавно начался. А утром выглянула в окно и удивилась: вся земля курится белой дождевой пылью, по двору шумят ручьи, и дедушка в черных блестящих резиновых сапогах с раструбами до самых бедер сгоняет метлой воду, как в сухую погоду подметал мусор.

Кайя тоже берет лопату, помогает делать водоотвод. Она не чувствует скуки или одиночества. Каждая минута ее существования чрезвычайно насыщена. Она подбирает в мокрой траве яблоки, сбитые ветром, их набирается полное решето: будут у мамы к обеду яблочные оладьи! Потом идет в лес за шишками для растопки. Тропинка теряется в дождевом тумане. Под ногами скрипит песок и мелкие камушки, воздух холоден, чист. Кайя сгребала шишки под высокими деревьями на бугорках, где всегда сухо, и даже сырой ветер сюда не залетал. Сосны, обутые в высокие сапоги из бледно-зеленого мха, похожи своими красноватыми стволами на сырые морковины, только что выдернутые из-под земли. Иногда наросты мха так густо облепляют нижние ветви, что чудилось: это лежат хлопья нетающего зеленого снега! Весь лес стоял в тот день по колено в воде, отовсюду сочилась влага, а у Кайи полная корзина сухих шишек.

Она присела на пень. Пасмурно, тихо. Тропинки скользкие и неслышные от иголок. Нагнулась пониже, чтобы разглядеть: что это за зеленые пушистые усы выглядывают из лужицы? Оказалось, будущая елочка. Стебелька еще совсем не видно, он как травинка, а иглы уже воинственно торчат в разные стороны двумя пучками. Ах ты, маленький Черномор!

А дождь по-прежнему пришивал косыми проворными нитями серое небо к земле. Солнца не найдешь, даже светлого пятнышка не осталось от него на небе.

И так шло день за днем всю неделю! Дожди неуловимо менялись на глазах у Кайи: то трусили мелко, ровно, так что остров стоял под белой кисеей; то вдруг роняли каплю за каплей с высоты, точно драгоценные камни, и ей хотелось собирать их с травы и листьев и складывать на какое-то певучее серебряное блюдо. Иногда дождь гудел на одной усыпляющей ноте, тогда Кайя спешила заснуть, чтобы утром спозаранку увидеть радугу, и чтобы один ее конец непременно опускался в самое море!..

Целыми днями слышно, как в сарае дед тюкает топориком. Уже давно, с самой весны, он ладит себе новую лодку.

— Лодку надо делать из ели, — говорит он Кайе. — Сосна дерево на вид жирное, смоляное, а морскую воду пропускает. Сухая же ель служит долго и исправно. Самое лучшее, — выловить весной целый еловый ствол, отбеленный морем до белизны.

В сарае пахло свежими стружками, из-под электродрели сыпалась струя сухих опилок.

Кайя видела, как рождалась лодка с самого начала. Они и чай пили с дедушкой часто тут же, за верстаком. Основной брус, киль, покоился на подпорках; с потолка на дно лодки упирались поперечные брусья-ваги. Чтобы «пришить» доски к бортам, деду пришлось просверлить одних дыр несколько тысяч!

— Раньше лодку шили можжевельником, — говорил дед. — И срезали его непременно осенью. Весенний не годился: у него волокно расслаивается.

Кайю изумляло: как ровные доски, если их положить одну на другую под определенным углом, вдруг создавали такие изгибистые борта?

Когда отец был свободен, он тоже помогал деду, и работа у них шла веселей.

— Что ты тут вертишься? — недовольно бормотал отец. Он капнул горячим варом на обшлаг куртки, прожег дыру (они с дедом смолили лодку), а Кайя попалась не вовремя на глаза. — Была бы мальчишкой, другое дело, тогда корабельная наука в пользу. А сейчас зачем? Качала бы лучше кукол. Или матери на кухне помогла.

— Пусть смотрит, — добродушно заступался дед. — Времена переменились. Неизвестно, что кому пригодится. Девочки тоже нынче строят корабли!

— А пуговицу пришить не умеют, — сказал отец, но уже не сердито, а с усмешкой.

Деда он слушал почтительно, никогда не повышал при нем голоса. Хотя был человеком суровым и не очень-то покладистым. Волосы у отца черные, с ранней проседью, падают на лоб, прикрывая глаза. Улыбается он редко, беглой скупой улыбкой. Если заговорит, то Кайя от радости и смущения становится косноязычной. Отвечает, а сама спотыкается на каждом слове, как маленькая. Иногда ей хочется совершить что-нибудь особенное — ради отца! Чтобы он похвалил ее. Дедушка для нее добрый товарищ и друг, а отец существо малопонятное. Но самое любимое и главное в жизни!

…Когда наконец лодка была спущена на воду, она поплыла между другими, обветренными и побуревшими, как белый лебедь среди утиц.

Неправда, что удивление покидает мир! Неудивительны лишь радио и телевидение, мы к ним быстро привыкли. Но остаются сказки, остается огромный живой мир. Способность удивляться заключена в самой природе человека, потому что это соединяет его со Вселенной. На море или в лесу под действием воздуха и света человек, очнувшись, как бы приходит в себя…

Лодка была полна тишины — никакого тарахтения мотора, даже не слышно плеска весел и скрипа уключин. Вода звенит едва-едва, легко, как от растопыренных пальцев, когда Кайя полощет