Записки prostitutki Ket - Екатерина Безымянная

Я не понимаю опер — для меня это несусветная тягомотина. То ли слуха у меня нет, то ли мозгов — не поняла пока.

И пока я доставала чистое полотенце, попутно размышляя над тем, кто же я на самом деле, он запел.

Гахнул так, что я подскочила. Это было совсем внезапно.

Я застыла с полотенцами в руках, и мне подумалось вдруг, что соседи, должно быть, уже набирают 02. Время-то не раннее, да и голос у него такой, что окрестные коты — ясное дело — попрятались сразу.

— Тссс! — замахала я руками и затолкала оперного в душ.

Плескался он там долго, от души. И ладно бы просто плескался — он пел. Видимо, решил приобщать меня из ванной.

Через пять минут я постучала в двери. В моей ванной особенно хорошая слышимость, а дарить соседям прекрасное после одиннадцати мне показалось дурным тоном.

Он вышел минут через десять и был абсолютно гол. Ну как гол — на его хммм… эрегированном члене болталось полотенце, которое он заботливо поддерживал руками, дабы не сползло.

«Маниакальный шиз», — грустно подумала я.

Я знала, что будет дальше. У меня опыт. По всем законам жанра он должен был скинуть сейчас полотенце и с гордым видом продемонстрировать мне свое недлинное достоинство. В том, что оно не будет длинным — я ни на секунду не сомневалась. У мужчин подобной комплекции хороших почти никогда не бывает.

Я угадала по всем пунктам. Он действительно картинным жестом циркового фокусника, срывающего разноцветный платок со шляпы с кроликами, стянул с себя полотенце, и действительно его достоинство оказалось очень небольшим.

Дальше я, ну, тоже почти по законам жанра, выслушала длинный и заунывный монолог про гордого, но одинокого змея, который жаждет женской ласки, а под конец тирады еле сдержалась, чтобы не заржать заливисто, вслух, когда он, выделяя каждое слово, сообщил мне, что всем его змей хорош, жаль только, судьба размерами обделила — дала всего восемнадцать, а хотелось — двадцать пять.

«Двенадцать и не больше» — констатировала я про себя. Мой глазомер еще ни разу меня не подвел.

Дальше была настоящая жуть. Он топтался на мне минут сорок. Через десять минут после того, как он начал, я поняла: специально не кончает, сволочь. Потому что в те моменты, когда финал был уже близок, он останавливался и… начинал назидательным тоном, не слезая, пересказывать мне разные либретто.

Пот по нему тек струями, но он держался стойко.

И лишь поняв, что час подходит к концу и сейчас я точно психану, он перестал задумываться о вечном, зачем-то выскочил из меня, откатился на бок, махом стянул презерватив и… мощно испачкал мне грудь.

Я озверела. А он запел.

Старикам здесь не место

Есть у меня один клиент постоянный — дядя Геша. Он один из немногих, кто посещает меня, будучи в столь почтенном возрасте. Обычно он звонит в дверь тремя короткими звонками и одним длинным. Он сам придумал такой хитрый, как он считает, способ. И невероятно этим гордится.

Еще дядя Геша никогда не приходит с пустыми руками. В руках у него всегда бабаевская шоколадка и одна гвоздичка.

Гвоздичка — это вообще отдельная тема. Видимо, дядя Геша считает меня передовиком, раз с таким упорством носит именно этот цветок на протяжении уже двух лет. Порой мне даже кажется, что хорошо, что гвоздичка одна. Ведь если бы он две носил, это заставило бы задуматься…

Дяде Геше за семьдесят. Точнее, я бы даже сказала, что под восемьдесят. И у него давно уже ничего не стоит. Но это дядьгешиного пыла не умаляет. Он методично, раз за разом, пытается настроить свой аппарат на боевой лад. Стоит ли говорить, что это бесполезно.

Так вот — вернемся к приходу дяди Геши.

Он всегда заходит, хитро улыбаясь. Расшнуровывает кожаные кроссовки (в любое время года), поднимает на меня голову и достает из кармана брюк небольшую шоколадку, которая всегда почему-то оказывается просроченной. Где он из раза в раз такие находит — для меня загадка. Но что-то подсказывает мне, что дома у него стоит целый ящик с этим добром.

Дядя Геша раздевается и ложится на кровать. Хочу заметить, что выглядит дядя Геша в свои восемьдесят как столетний старец: маленького роста, дряхленький, с густой белой шевелюрой и морщинами, прошивающими лицо.

Он лежит на постели, зачем-то широко раздвинув ноги, и призывно смотрит на меня. К чему он меня призывает, я, конечно же, уже знаю. Дядя Геша хочет, чтобы я, обязательно глядя на него томным взглядом, взяла его маленький ссохшийся стручок в рот и начала сосать.

В эти моменты мне всегда приходит в голову мысль, что это кощунство — издеваться над давно почившим трупиком.

Каждый раз, когда я беру в рот член дяди Геши, у меня ощущение, будто я набила рот курагой и надеюсь, что по мановению волшебной палочки она превратится в абрикос.

Не превращается.

Вторым этапом нашей встречи обычно становится столь популярная в последнее время поза 69. Я продолжаю обсасывать курагу, а он в это время с интересом рассматривает то, на что ему открывается очень увлекательный вид, периодически копошась там у меня пальцами.

А еще у дяди Геши есть милая привычка (которая, впрочем, меня страшно выводит) — когда дядя Геша в очередной раз понимает, что и сегодня у нас любви не выйдет, он, чтоб занять оставшееся время, кладет меня на спину и начинает, ковыряясь и глядя в глубины того места, где ему уже не побывать, миленько сюсюкая, спрашивать: «Кто-кто-ктоооо у нас тааам живееет?»

Было бы забавно, если бы из глубин ему однажды ответило эхо: «Ктооо-ктооо! Твооояяя ушееедшааая мооолодость!»

Дядя Геша тусуется у меня несколько часов, и в эти дни я обычно заканчиваю прием. Энергию этот товарищ высасывает из меня всю. Это словно биться головой о бетонную стену — все равно не пробьешь, еще и шишку заработаешь.

Я вот думаю порой, что к столь почтенному-то возрасту уже пора бы прекратить быть похотливым самцом и заняться другими вещами — мемуары там писать, внуков, в конце-то концов, воспитывать. Так нет же!

Все туда же. Седина в голову — бес, сволочь, в ребро.

Игроман

Есть у меня один клиентик…

Хм… нет, не так.

Клиентиков у меня есть много, но есть один такой, чуток отличный от других.

Игроман, короче. Заядлый. Азарт прет из всех щелей.

Дяде под полтинник. Солидный такой человек. У меня вообще солидных много попадается. Несолидных поменьше.

Ну так вот… о чем это я?

Ах да! Солидный такой! В сереньком костюмчике, с портфельчиком. Бумажки он там всякие носит. Важные. Приезжает ко мне на черном «крузачке», ооочень редко, но регулярно. Чаще, видимо, времени нет. Приезжает обычно надолго. Полдня точно отнимает. Но и оплачивает их соответственно.

На шее у него чудный кулончик. Золотой и в камушках разноцветных, со зверюшкой. Огромный! Я таких украшений на мужчинах еще ни разу не видела. До него.

Ну так вот. Играть он приходит, понятное дело, не в домино. И не рогатку с собой приносит.

Наборчик у него такой хорошенький. Чемоданчик, я б сказала. Медицинский. Беленький.

В доктора дядя поиграть любит. Видимо, в детстве не наигрался.

Приходит, раздевается, в душ — ну, короче, программа стандартная.

А дальше начинается. Любимая его атрибутика — халат, всегда новый, накрахмаленный. И медицинские перчатки.

Он скидывает полотенце и прямо на голое тело надевает свой халат. Потом перчатки, и мы готовы.

Меня он просит оставаться в юбке, я ему раздетая, видите ли, не нужна. Никакой пошлости. Где это видано, чтобы клиентки, приходя к доктору, снимали с себя всю одежду? Нееет! Ни в коем случае! Только трусы!

Дальше он выпихивает меня в коридор, закрывает дверь, и через 2–3 минуты я стучу.

— Входите, — говорит он снисходительно.

— Здравствуйте, доктор, — пищу я жалобно, — к вам можно?

Он приподнимает очки (которые тоже, кстати говоря, являются только лишь атрибутикой) и улыбается хищной улыбкой тигра.

Сначала он у нас маммолог. Доктор, видимо, сильно любит систему «три-в-одном». Шампунь-бальзам-гель для душа. Маммолог-гинеколог-проктолог. Явно в детстве врачей боялся, вот теперь и переносит свой страх на иную грань.

Сначала этот милый экзекутор начинает мять мне грудь, ощупывая и тиская ее всеми возможными и невозможными способами. Получается у него так, будто он ее вообще впервые видит, но местами мне даже приятно.

Потом аперитив дяде надоедает, и мы добираемся до закусок.

Я сажусь на импровизированное кресло, скромно поднимаю юбку, и начинается цирк.

Он начинает бурчать себе под нос что-то невнятное, перебиваемое совершенно отчетливой фразой: «Так, а что это у нас такое?»

Мне в такие моменты даже самой, порой, становится интересно, чего это он там нашел себе такого любопытного. Каждый раз как в первый раз, ей-богу!