Территория Евы - Татьяна Алфёрова

в позе парад принимающего Македонца

бог грузнотелый раздумчиво бороду чешет.

Гелла[2]

Голубое по бокам и сверху небо.

Голубое под ногами, снизу, море.

Быстроногий овен – солнечная небыль —

аккуратные копытца в шелк уронит.

Золотые завитки скрывают очерк

плавных маленьких ступней. Эфир недвижен,

и горит лицо, но ветер знать не хочет.

Тишины такой вовеки не увижу.

Потерялся златорунный малый плотик.

В этой сини все дороги равнозначны.

Точно так же поглядит супруга Лота.

– Не гляди! – Я не гляжу. Я не заплачу.

Эта синь обманывает разум!

Я не выдержу недвижимого бега.

А внизу? – Нельзя смотреть! Сорвешься!

######################################## – Разве

там, внизу, и правда море, а не небо?

Может, мы уже Колхиду пролетели,

виноградники под нами, кипарисы.

Если ж небо, что бояться в самом деле,

Ведь у неба нету верха или низа.

– Не гляди! – Я не гляжу… Там море, море!

Мы повисли в центре мира, посредине.

Как кружится голова. Понесся овен.

Голос рвется. Волны вздыбятся. Отхлынут.

«Внезапно кончилась зима…»

Внезапно кончилась зима

##########в моем лесу.

Знаю, не встречу в редких кустах

##########ни лисенят, ни лису.

Я – последний из племени,

но нас не учили плакать.

Свернусь под стволами белыми

острой мордой на черные лапы.

Листва прошлогодняя прелая

с землею – почти одно.

Там, где мы норы делали,

дикий пророс чеснок.

У голода свои правила:

пора идти на охоту.

Последняя мышь оставила

след на краю болота.

Затянет ржавая вода

##########пугливый след.

В лесу затерянном мне бродить

##########cколько осталось лет?

И, как в детстве лисица-мама

нам лизала продрогший бок,

шкуру тронет лучом усталым

солнце – рыженький лисий бог.

«Эти жалобы, без обращения письма…»

Эти жалобы, без обращения письма.

Подтвержденье – в чужом – своего.

Под стропилами ласточка пискнет.

Не беда, мой дружок, ничего.

Мы еще поживем, перемелем

эти жесткие зернышки дней.

Да всего-то прокралась неделя,

как куница по дреме ветвей.

Мы с тобой спали слишком спокойно,

пробуждаться теперь тяжело.

В перелетах далеких никто не покормит,

над водою натрудишь крыло.

Ты хотела вернуться туда, где медовый

запах клевера ветру знаком?

С каждым взмахом —

все дальше от дома.

А он был – этот дом?

«Воздух сгустился. Огонь осторожно…»

Воздух сгустился. Огонь осторожно вздохнул.

Что-то возникло едва уловимо, неясно.

Кто пошутил и пространство, как коврик, свернул

с нами внутри?

####################Дверь, участвуя в сговоре, лязгнет.

Наши слова – они значат не больше, чем дробь

камешков горной дорогой по днищу повозки.

Так – для сравненья – живые ступени метро

сами тебя передвинут из плоскости в плоскость.

Можно до боли обняться – останется пласт

жесткого воздуха, ясного и ледяного.

В пламени – хвост саламандры. Огонь не погас.

Все, что привычкой разъедено, кажется ново.

«И тогда я вышла в этот дождь…»

И тогда я вышла в этот дождь,

чтобы принести на стеблях капли.

В изжелта-табачном вздохе спальни

были сожаление и злость.

Ворох лепестков нарушил ток

мягкого, тягучего, сенного.

Нервно передернулась дорога

к станции. А солнечный желток

все скрывался в дымке-скорлупе.

От земли дрожал черничный запах.

Влажные нарциссы, словно запань,

преграждали путь к твоей руке.

«Присела на край кровати…»

Присела на край кровати.

Безмятежно и просто.

Дождь виноват. Эти капли

на смуглой коже.

Лесной цветок в бутылке из-под бальзама.

Птицы молчат.

Паук зашивает угол.

Светает.

Дремлет черная кошка на крыше сарая.

Лужица ожиданья.

Ветер стихает.

«И снова будут шорохи дождя…»

И снова будут шорохи дождя

и силуэт в заплаканном окне,

и женщина другая, уходя,

вдруг обернется – память обо мне.

Помедлит на пороге: с кем, когда

уже случалось? Камушком с горы…

Как будто в незнакомых городах

идешь через знакомые дворы.

«Честное слово, там что-то еще происходит!..»

Честное слово, там что-то еще происходит!

Но, кроме солнца, заведомо неразличимо.

Нет перемены важней перемены погоды:

что мне обуть, если вдруг сапоги не починят?

Люди весной примитивней разбуженных почек:

тянутся книзу глазами, а небо-то – сверху!

В графике лиц узнаваем навязчивый почерк

Города – мастера сжатых домами проспектов.

Но под асфальтом чухонское дрогнет болото,

свеже-зеленою шкурой пустырь прорастает.

Что купола… Воробьиного хватит полета,

Чтобы увидеть – жизнь наступает!

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

1

Проте́й – в древнегреческой мифологии сын Посейдона, божество, обладающее даром провидения и постоянно меняющее внешний облик. Узнать истинный лик Протея можно, лишь крикнув его правильное имя.

2

В греческой мифологии дети беотийского царя Гелла и Фрикс, спасаясь от мачехи, бежали на летающем золотом баране, присланном их матерью Нефелой, том самом баране, чье золотое руно позже добыл Ясон. Гелла посмотрела вниз и упала в море, это место назвали Геллеспонтом, морем Геллы (Дарданеллы). А Фрикс благополучно добрался до Колхиды.