Напиши мне про любовь - Элизабет Питерс

Но девушка в розовом ландо была по-настоящему красива. Сидя между своими увядшими спутниками, она выглядела словно роза на грядке с кабачками. Она была поистине само совершенство: безупречное сложение, чудесная кожа, тонкие черты и дивный цвет лица. Волосы, струившиеся по плечам, были не желтыми и не белесыми, а золотистыми, с рыжеватым отливом, и блестели под ярким солнцем точно шелковые нити. Овал лица девушки напоминал сердечко — округлые щечки изящно переходили в маленький, чуть заостренный подбородок. Открытое платье, или блуза (ниже талии Жаклин ничего разглядеть не могла), слепило белизной, а кружева подчеркивали длинную шею и обнаженные руки совершенной формы. Однако красота девушки не была классической — нежный румянец и округлые формы скорее вызывали в памяти прелестниц кисти Буше или Фрагонара.

Процессия продвинулась вперед еще на один фут. Восторженные вопли зрителей могли посоперничать с шумом, производимым панк-группой. Краснолицый полисмен отважно ринулся в гущу событий и тотчас исчез в толпе водителей, которые, потеряв терпение, вылезли из автомобилей и теперь с угрожающим видом приближались к диковинным лимузинам. Жаклин неохотно покинула сцену.

Расписание конференции, вывешенное в вестибюле отеля, откомандировало ее на бельэтаж, где проходила регистрация участников. У Жаклин в глазах зарябило от обилия розового и белого кружева, бумажных сердечек и золоченых купидончиков. За регистрационным столиком, задрапированным нежно-розовой гофрированной бумагой, восседали три сурового вида особы в розовых сарафанах. Напротив красовались выставочные стенды издателей с яркими плакатами. «Роман при свечах», «Давняя любовь» и «Любовь при лунном свете» — плакаты наперебой рекламировали книжные серии. «Лунный свет», очевидно, специализировался на всевозможных Валери: Жаклин углядела несколько экземпляров «Раба страсти» и стопку книг с именем писательницы, от которой была без ума давешняя стюардесса, — Валери Валентайн.

Пока Жаклин любовалась декором, к ней подплыл усатый господин в костюме-тройке:

— Мадам, ищете себе агента? Я представляю...

Жаклин взяла у него визитку. В конце концов, чем черт не шутит.

Еще один стенд, чуть в сторонке, своим кустарным исполнением весьма смахивал на школьную выставку рукоделия. Бело-розовые бумажные фестончики обрамляли шаткую арку; над аркой реяло знамя, на котором чья-то старательная, но не слишком умелая рука вывела: «Обсчество паклонников Валентайн». Жаклин оглядела стайку девочек, сбившихся вокруг стенда. Любопытно, не здесь ли прячется великий каллиграф? Девицы являли собой вполне достоверную выборку своей возрастной группы: худенькие и пухлые, миловидные и простоватые, и у большинства были или пластинки для исправления зубов, или прыщи, или и то и другое.

С приглашением в руках Жаклин приблизилась к регистрационной стойке.

— Это что, фанатки? — спросила она, указывая на паклонниц мадам Валентайн.

Одна из суровых регистраторш подняла взгляд от бумажек, которые сортировала, и ответила, словно извиняясь:

— Уверяю вас, это вовсе не самые типичные представители наших читателей. Если в вняли моему совету, этих вертихвосток вообще бы сюда не пустили. Покупали бы билеты наравне со всеми остальными.

— Да у девчушек-то и денег таких нет, — возразила ее сердобольная коллега. — Знаете ведь, что миссис Фостер сказала насчет поклонников? «Держите их на расстоянии, но поблизости». Слушаю вас, мисс. Вы автор или издатель?

Жаклин задумалась. Надо полагать, альтернативными категориями были «поклонники» и «прочие», то бишь «всякий сброд». Ни то ни другое ее не прельщало.

— Автор, — решительно объявила она и тут же получила чистую именную бирку, программку и пачку билетов — на все мероприятия конференции.

Выудив из сумки ручку, она написала на бирке свое имя: «Ж. Кирби» — и прицепила к карману пиджака. Бирка была ярко-красного цвета, в форме сердечка.

По идее, аляповатое убранство автомобилей и бельэтажа должно было подготовить ее к встрече с залом, и все же на мгновение Жаклин лишилась дара речи. Застыв в дверях, она обвела взглядом помещение. Дело было даже не в изобилии пресловутых сердечек, бумажных кружев и блестящих купидончиков — к ним она уже успела привыкнуть. Более всего Жаклин потрясли воздушные шары — их были сотни: розовые, красные, белые и даже несколько лиловых, они гнездились повсюду, парили под потолком стаей летающих тарелок. Отпихнув с дороги розовый шарик, Жаклин переступила порог.

Большинство мест были уже заняты — и немудрено, ведь близилась половина первого, а по расписанию церемония должна была начаться в полдень. В дальнем конце зала, на сцене, задрапированной в красный бархат и украшенной (разумеется!) бумажными сердечками, стоял стол — для ораторов и таинственной гостьи. За ближайшими к сцене столиками не было ни единого свободного места, но Жаклин углядела стул, занятый лишь норковым полупальто и сумочкой. Остановившись позади него, она легонько дотронулась до сидящей рядом дамы и с приветливой улыбкой сказала:

— Простите, но это мое место.

От такой наглости хозяйка норкового манто чуть не задохнулась — но сдалась, ограничившись злобным взглядом и невнятным «неужели?». Жаклин ответила еще одной лучезарной улыбкой. Писательская бирка дамы была приколота чуть ниже огромного декольте, оголявшего плечи, которые следовало упрятать как можно тщательнее. Рисунок ее шифонового платья тоже впечатлял: на розовом фоне кучковались огромные красные розы. А лицо дамы невольно вызвало в памяти Жаклин старинную поговорку про заднюю часть лошади.

Плюхнувшись на освободившийся стул, Жаклин запихнула сумку под стол, ноги водрузила на сумку и открыла программку.

— Вы не знаете, здесь можно курить? — раздался робкий голосок слева.

Жаклин оглянулась. На вид девушке было не больше восемнадцати. Мягкие каштановые волосы обрамляли круглое открытое лицо; вздернутый носик щедро усеян веснушками, а из-за очков в роговой оправе неуверенно смотрели голубые глаза. Платье под цвет глаз, с длинными рукавами и скромным вырезом «лодочкой». Жаклин, увлекавшаяся коллекционированием каталогов «заказы почтой», где-то уже видела рекламу этой модели. Сопроводительный текст уверял потенциальную покупательницу, что в этом наряде она будет выглядеть «настоящей леди, вплоть до кончиков пальцев». В данном случае реклама не соврала.

— Я не вижу никаких запретительных табличек, — ответила Жаклин.

— Но и пепельниц нигде нет.

Как и официантов. Жаклин достала из-под стола сумку; порывшись, извлекла тусклую металлическую коробочку и откинула крышку:

— Вот.

— Но...

— Она специально для этого предназначена. — Жаклин вздохнула: — До сих пор таскаю ее с собой, хотя бросила курить.

— О... А я как раз собиралась вам предложить...

— Спасибо. — Жаклин взяла сигарету. — Честно говоря, я бросаю курить раз в месяц.

Новая подруга изучала именную бирку Жаклин.

— Боюсь, я не читала ваших книг. А-а, вы, наверное, пишете под псевдонимом!

— Нет. — Жаклин с наслаждением затянулась. — Я вообще не пишу.

— Но ваша бирка...

— Я соврала.

— О!..

— Но вы-то ведь не соврали, верно? — У девушки тоже была красная писательская бирка. Ее звали Сьюзен Моберли. — А я тоже не читала ваших книг. Если, конечно, вы не Валери Вандербилт.

— Если бы! Она-то уже сделала себе громкое имя. А я только-только начинаю. Моя первая книга выйдет осенью.

— Непременно прочту. Как называется?

— Я хотела назвать ее «Священный заговор». Действие происходит в Англии, в правление Ричарда Второго, и я взяла название из...

— Мне известна эта речь.

— Да?.. Но мой редактор счел это название неподходящим. И предлагает другое — «Темная ночь любви».

— Понятно.

От уклончивой интонации Жаклин веснушчатые щеки Сьюзен вспыхнули.

— Это совсем не такая книга, — словно защищаясь, пролепетала она.

— Сколько сцен изнасилования?

— Две. Но на самом деле они не такие уж...

— Как насчет содомии? — не унималась Жаклин. — Инцест? Садомазохистские оргии, порка, цепи, расчленение?

Лицо Сью сделалось ярко-алым — в тон воздушному шару, который очень кстати приземлился на столик. Жаклин стало стыдно за свою резкость.

— Вам, наверное, нелегко приходится, — предположила она.

— С чего вы взяли...

— Чем вы зарабатываете на жизнь, Сьюзен Моберли?

— Преподаю в школе. В шестом классе.

— Это заметно. А откуда вы родом? Айова, Канзас?

— Я живу в маленьком городке в Небраске, Вы о нем и не слышали.

— Ну, это как сказать.

— Вы, жители Восточного побережья, считаете моих земляков провинциалами, деревенщиной. А мы, между прочим, тоже знакомы с...

— С содомией, инцестом и садомазохизмом? Не сомневаюсь. Но лично в вас я замечаю хороший вкус и ум. Неужели изображение женщины как добровольной жертвы, мечтающей, чтоб ее унизили и обесчестили, вас не раздражает?