Напиши мне про любовь - Элизабет Питерс

— А была еще другая история, в Англии, — что-то насчет общества по реабилитации короля Джона...

— Ричарда. Откуда ты узнала?

— Однажды на какой-то вечеринке разговорилась с одним историком, его звали Найджел Стрэнгвейз. Болтали о том о сем, и вдруг он...

— И что этот тип сказал обо мне? — Глаза Жаклин сузились.

Джин собиралась с мыслями достаточно долго, чтобы убедить Жаклин: отзыв Найджела явно нуждался в редактуре.

— Э-э... что произошло убийство — или попытка убийства — и ты его раскрыла. А еще сказал, что ты... э-э... замечательная женщина.

— Хм, — недоверчиво отозвалась Жаклин.

— Так ты правда раскрыла то дело?

— Да.

— Значит, ты разбираешься в подобных вещах?

— "В подобных вещах"? Джин, да что у тебя с головой?! И как тебя вообще держат в университете?

Джин пропустила колкость мимо ушей. На лице ее застыло напряженно-сосредоточенное выражение.

— Я имела в виду преступления. Ведь шантаж — это преступление, верно?

— Тебя кто-то шантажирует?

Вопрос был задан в лоб, и Джин пошла на попятную, отвела глаза в сторону — и тут же внимание ее привлек кто-то или что-то. Взгляд ее застыл, а в следующую секунду, тихо вскрикнув, она выскочила из кабинки и растворилась в толпе.

Жаклин ожидала увидеть Дюбретту, а посему не знала, радоваться или нет, когда узрела долговязую фигуру другой своей бывшей однокурсницы. Завидев Жаклин, Бетси помахала рукой и устремилась навстречу.

— Так и знала, что ты тут втихомолку напиваешься! — весело крикнула она и плюхнулась на стул, где только что сидела Джин.

— Оставь эти штучки. Ты искала не меня. И кстати, почему ты не за решеткой?

Бетси провела рукой по седеющим волосам.

— О'кей, искала я не тебя, а глоток-другой чего-нибудь этакого. Официант! Почему не за решеткой, спрашиваешь? Дорогуша, да я забыла, как выглядит каталажка! Главное для революционера — опыт, со временем насобачиваешься, приобретаешь кое-какие навыки... — Она подняла глаза на официанта. — Джин со льдом, пожалуйста.

— Видимо, я слишком долго проторчала в глуши, — вздохнула Жаклин. — Мне казалось, что если ударить копа по башке, то...

— Не так уж сильно я его ударила. — Бетси нежно улыбнулась. — Сколько ж лет прошло, Джекки? Выглядишь классно. А что за дамочка только что отсюда слиняла? Кого-то она мне напомнила.

— Прошло почти двадцать лет, — педантично ответила Жаклин. — Чем ты...

— На ней был такой же прикид, как на всех этих сучках-романистках. Как тебя угораздило затесаться в их компанию?

— А с чего ты так против них окрысилась?

Бетси ухмыльнулась:

— Поиграем в вопросы и ответы? Ладно, не хочешь — не говори. Но любой, кто прочтет хотя бы одну из этих похабных книжонок, поймет, почему я их не выношу. Ты сама-то читала?

— Целых две. А ты?

— Не подловишь, можешь не стараться! — весело ответила Бетси. — Читала, и не две, а двести. До того хороши, что, боюсь, моим мозгам уже не оправиться. Но ты-то, Джекки, у нас всегда слыла умной девушкой. Как ты терпишь такую чушь?

— А с чего ты взяла... — Жаклин оборвала себя на полуслове. До смерти надоело уклоняться от ответов; любопытно, она еще в состоянии изъясняться простыми фразами? Надо попробовать. Заметив стоящую рядом даму, Жаклин объявила: — Это Дюбретта Дюберстайн. Дюбретта, познакомьтесь; Бетси Маркхэм. Скажите, Дюбретта, а вы... Нет-нет, всё! Больше никаких вопросов.

— Не сумела отыскать свободный столик, — пояснила Дюбретта. — Не возражаете, если присоединюсь к вам?

Возможно, так оно и было. Народу в баре все прибывало, и журналистка уже некоторое время топталась у стойки. Как долго, Жаклин не знала. Вполне вероятно, Дюбретта углядела, как она беседует с Джин-Валери. Но революционерка Бетси тоже заманчивая добыча для репортера, а блокнот у Дюбретты всегда наготове.

— Вы из пикета? — поинтересовалась она.

— Завидная проницательность, — похвалила Жаклин, разглядывая солдатскую униформу Бетси, всю в нашивках и бляхах.

— На что жалуетесь, Бетси? — спросила Дюбретта.

Гласность — бальзам на душу пламенного борца. Лихорадочно сверкнув глазами, Бетси зачастила:

— Авторы любовных романов увековечивают образ женщины, который по своей сути устарел! Он продиктован пренебрежительным отношением к женщине, а потому пагубен! Все тот же миф: мол, женщины мечтают, чтобы их изнасиловали. А мужчины, между прочим, по-прежнему в это верят; и когда женщина-писательница потворствует этому их отвратительному заблуждению — это не просто унизительно, а настоящее предательство!

Дюбретта строчила как заведенная.

— "...настоящее предательство", — удовлетворенно повторила она.

— Мужчины до сих пор одержимы образом, созданным больше ста лет назад в «Страстном турке», — вдохновенно продолжала Бетси. — Они... Джекки? В чем дело?

— Нет-нет, ничего, — отмахнулась Жаклин, подавив смешок.

— Ты ведь помнишь эту книжку, правда? Мы все ее читали. Как там звали ту девицу, английскую красотку?..

— В современной любовной прозе и впрямь немало от «Страстного турка», — поспешила вставить Жаклин. — Ты права, Бетси, сплошь и рядом героиню насилует сексапильный красавец, и пускай он в конечном итоге в нее влюбляется — это отнюдь не компенсирует ее мучений.

— Вот именно! — страстно вскричала Бетси.

Жаклин расслабилась: ее отвлекающий маневр сработал.

Бетси горячо продолжала:

— В современной так называемой художественной литературе, куда ни ткни, всюду женщину превращают в жертву. Возьмите ужастики или триллеры — кого там обижают и притесняют? Кого терроризируют, преследуют и истязают? Красивую молодую девушку — вот кого!

— Это все? — Дюбретта отложила ручку.

— Нет, черт возьми! — негодующе воскликнула Бетси. — Я могу еще долго говорить.

— Все в том же духе? Нет-нет, деточка, все это очень хорошо, но не могу же я повторяться на протяжении целой колонки. Неужели у вас не найдется ничего конкретного на этих людей?

— Найдется? Что, например?

Жаклин едва сдержала улыбку, а Дюбретта громко фыркнула:

— Именно это меня и раздражает в вас, реформаторах. Вы до чертиков наивны! Ходите взад-вперед, горланите свои лозунги о равенстве и справедливости, временами двинете копу по башке — да-да, моя золотая, я видела, как вы огрели бедняжку Джексона Биллингса, — и чего в итоге добиваетесь? Да ни черта! Неужели не понимаете: чтобы разоблачить и прижать к стенке врага, надо не гнушаться грязных уловок — как не гнушаются их они!

Бетси, которую не вогнало бы в краску любое непечатное словечко, сделалась пунцовой, когда ее обвинили в наивности. Почуяв в Дюбретте потенциальную союзницу, она подалась вперед:

— А вы именно это пытаетесь сделать — разоблачить их?

— Охотиться надо за теми, кто наверху, — поучала Дюбретта. — Большинство авторш — бедные простодушные недотепы вроде нас с вами, которые всего лишь стараются заработать. Они-то и есть настоящие жертвы эксплуатации — их вынуждают кропать ерунду, которая им самим противна, а заработанные гроши вытягивают издатели и агенты.

— Гроши? — вскричала Бетси. — Да вы знаете, сколько деньжищ гребут фон Дамм, Валентайн и Вандербилт?

— Можете охотиться за ними, если хотите, — невозмутимо ответила Дюбретта. — Но вы упускаете главную фигуру, которая за всем этим стоит, — паучиху в центре липкой паутины. Хэрриет Фостер. Да-да, старая добрая тетушка Хэтти. Также известная под именем Хэтти-четвертак. Большинство агентов берут десять процентов, от силы пятнадцать. Хэтти берет двадцать пять. А уж сколько она гребет неучтенкой — одному богу ведомо. Ничего бы не пожалела, лишь бы вывести на чистую воду эту слащавую, вечно улыбающуюся сучку. Если в мне только удалось...

Голос ее вдруг сорвался на хрип, и Дюбретта умолкла. Бетси подняла было руку, чтобы в лечебных целях хлопнуть журналистку по спине, но Жаклин удержала ее:

— Нет-нет, не надо. Что с вами, Дюбретта?

Через несколько секунд та расслабилась. Достала из сумки маленький пластиковый пузырек, вытряхнула пилюлю и проглотила.

— Все время забываю принимать эту отраву, — смущенно выдавила она.

— Все в порядке? — забеспокоилась Жаклин.

— Совершенно. Три пилюльки в день — и старинные ходики продолжают тикать. А теперь, Бетси, милочка, послушайте моего совета. Забудьте о своих плакатах и расплывчатой злости. Вам необходимо сделать мишенью насмешек конкретных людей. Смех — самое сильное оружие в мире. Если вы сумеете выставить на посмешище этих мерзавцев, разоблачить их притворство, лживость...

— Продолжайте! — Бетси ловила каждое слово Дюбретты.

Две седеющие головы склонились друг к другу. Какое-то время Жаклин прислушивалась, но вскоре потеряла интерес, поскольку лекция Дюбретты сводилась к общим принципам сенсационных разоблачений.

Неприязнь Дюбретты к Хэтти Фостер граничила с ненавистью. Ужимки Хэтти и ее подопечных — в особенности их вкус в области дизайна — были смешны и нелепы, что делало литераторов-романтиков более чем уязвимыми для сатиры, в которой Дюбретте не было равных. Но всем очевидная глупость — скудная пища для газетных сплетен. Тут требовалось что-то более завлекательное, желательно какая-нибудь страшная и позорная тайна. Любопытно, задумалась Жаклин, эта самая лживость, которую мечтала разоблачить Дюбретта, имеет какое-то отношение к намекам, что подбрасывали ей Джо и Джин? Если так, то в воздухе явственно попахивает шантажом. Но что тетушка Хэтти может иметь против беспечного и безобидного актера-неудачника Джо?