Последняя среда. Литература о жизни (Тема номера: Украина) - Коллектив авторов

– Он обещал отвезти меня с детьми домой. И пропал. Где он?

Потом она рассказала историю их совместной жизни. Она не ужилась с его матерью. Выйдя замуж, она переехала из своего относительно большого в его относительно маленький город. Назар был слишком примерным сыном. Словом, однажды она оставила ему и свекрови двоих детей и уехала обратно. Это был длинный монолог. Я несколько раз думал – зачем она мне все это рассказывает? Под конец я понял – она хочет, чтобы Назар к ней вернулся.

– Все разговоры, которые он вставил в свою книгу, они же были со мной, а не с ней, – продолжала она, имея в виду женщину, с которой теперь жил Назар. Эта последняя книга Назара, полная истории, алкоголя и мистики, была очень популярна здесь в прошлом году.

Тут отрубившиеся очнулись, уходившие – вернулись, разговаривавшие – притихли, и пришла пора расходиться.

На следующий день я уехал в Москву.

А ночной разговор все не шел из головы. Вдруг я, незнакомец – единственный, кому она все это могла рассказать. И кроме меня некому передать ее слова Назару Видно, раз уж однажды ты уехал из этого города – не надо возвращаться. Иначе его осенние ночные туманы проникнут тебе в голову и вызовут странные реакции. С ней его дети – думал я. Но все-таки звонить Назару, чтобы сообщить

– знаешь, твоя бывшая жена хочет, чтоб ты вернулся – я не стал. Наступила зима. Начало ее у нас было почти бесснежным. Снег выпадал, но всякий раз ветер сдувал его с черной земли. В конце ноября я прочел в интернете в газете еженедельную колонку Назара. Он писал о том, как приезжает к своим детям, а в городе как раз выпал снег, завалил тротуары и брусчатки, облепил ветки деревьев. Назар берет детей и идет с ними по заснеженным улицам, пробуя руками снег, гулять в старый парк. Что-то рассказывает сыновьям о городе, зиме, снеге. Вечером я набрал номер Назара. Услышал молодой женский голос, согласившийся отвечать мне на русском: – Нет, Назара сейчас нет. Позвоните в одиннадцать.

Я позвонил в одиннадцать. Мне ответил мужской голос, похожий на голос Назара.

– Это Назар?

– Нет, – последовал резкий ответ.

– А есть Назар?

– Нет, – еще более резко и коротко.

Я не стал называть себя, извинился и повесил трубку. Наверно, это был брат Назара. В их стране проходили выборы. Говорили о вмешательстве России, хотевшей сохранить прежний режим. Команда Назара была, естественно, на стороне оппозиции. Противостояние в эти дни достигло максимума. Главным был вопрос: будут ли стрелять в митингующих войска? Поэтому, наверное, такой резкой была реакция на русскую речь. Я помнил, что после войны дед, бабушка и отец Назара пережили аресты и депортацию. Так или иначе, но больше звонить я не стал.

Войска не стали стрелять в народ, и оппозиция победила. В Москве проявляли интерес к событиям в соседней стране. Побаивались, что следующей в очереди «революций» стоит Россия. В середине января мне позвонил Игорь, двигавший на наш рынок современную литературу соседней страны.

– Слушай, – начал он, – я слышал, ты собираешься пригласить Молодого Поэта и Философа – обсудить революцию?

Ну, собственно, Философ сам собирался в Москву Но теперь он передумал, и я оставил эту идею. Философ заработал на выборах денег как политтехнолог и решил провести зимние каникулы не в морозной Москве, а в солнечном Египте, посетив знаменитые монастыри. Там на него должна была снизойти, как он это называл, «энергетика». Кроме того, он опасался, что «засветится» как пророссийский участник выборной кампании. Сейчас это ему было не с руки.

– Слушай, а давай пригласим Писателя, – Игорь назвал имя старшего друга Назара.

Старший друг Назара был, наверное, самым известным писателем соседней страны. (Так я его и буду дальше называть – Писатель). На излете СССР, в его последнее лето, в книжном магазине поселка, стоявшего на границе лесостепи и степи, я купил книжку стихов неизвестного мне Писателя. С той книги, может, и началась вся эта история. Герои ее стихотворений, как трава, из века в век держались в трещинах каменных стен. Поэтому и пережили всех в этих, переходивших из рук в руки, городах. Многих героев Писателя я как будто встречал на узких тротуарах и каменных ступенях, идя с бабушкой на прогулку или возвращаясь с другом из школы. Писатель сочинил городской эпос своего народа. Эпос вышел пронзительным.

Известным же за границей Писатель стал благодаря романам. А в эту осень после почти четырнадцатилетнего перерыва вышла новая книга его стихов. Я не думал, что Писатель захочет приехать в Москву. Во время избирательной кампании он подписал открытое письмо в поддержку своего кандидата с оскорбительными для его русских сограждан фразами. В числе подписавших был и Назар. Благодаря усилиям работавших против этого кандидата политтехнологов письмо стало широко известно. Писатель потом уверял, что сказать хотели совсем не то, что сказали. Он заигрался в свою «русофобию», и она сыграла с ним неважную шутку. Словом, я не верил, что он приедет, и легко согласился на предложение Игоря.

Но вскоре Игорь позвонил снова:

– Он приедет.

– Здорово, – сказал я.

– Только он хочет не поездом, а самолетом. Это чуть дороже. Потянешь?

– Хорошо, – отказываться было неудобно.

– И еще надо что-то придумать с гостиницей.

– У меня под боком свободная квартира. Он может там остановиться.

Возможно, это было искреннее движение его души. Возможно, Писателю надо было загладить допущенную «неполиткорректность». Возможно, то и другое одновременно. Но я вовсе не жалел, что он приезжает. У меня была причина.

Вот так он и вынырнул из первой настоящей в этом году московской метели. Игорь и его жена привезли Писателя из аэропорта. Все немного озябли. Мы выпили за встречу коньяку. Писатель вел себя сдержано. Похоже, он чувствовал себя контактером, сталкером, пришедшим, чтобы умилостивить сумрачную Зону, заговорить, уболтать ее, отвести беду от своей страны. А, может, и Алисой в Стране Чудес, пролетевшей по алюминевой норе самолета прямо на голову эксцентричным гипербореям. Мы выпили еще, и я повел Писателя в его апартаменты.

В день назначенной дискуссии мы с Писателем обедали у меня дома. С вокзала к нам добрались Молодой Поэт со своим спутником. Еще совсем недавно они вдвоем возглавляли палаточный лагерь оппозиции в своем по преимуществу русскоязычном городе. Я накормил их супчиком. Им стало немного легче. Мы выпили на дорожку. Настала пора выходить в не прекращавшуюся метель и двигать к месту словесных баталий.

– С моей стороны будет наезд, – предупредил я Писателя

– Да? – рассеянно откликнулся он.

– Мне не нравится у тебя пассаж о диких кочевниках с Востока.

Он рассеянно кивнул. Мы двинулись.

В бело-синем зале московского особняка собралось человек сорок. Тему для выступлений придумали Игорь и его жена, чуть переделав зловещий лозунг «Искусство и Революция». Пригласили людей искусства – писателей и устроителей перформансов. Были также журналисты, социологи, главари молодежных радикальных движений и даже один депутат Московской городской думы. Первым слово получил Писатель и минут тридцать говорил о том, какое увлекательное дело революция, карнавал и прямое народное волеизъявление. Он явно чувствовал себя персонажем своего романа, что когда-то обратился с рассказом о своей родине к посетителям московского пивбара и красноречием выжал слезы даже из этих суровых людей. «Все эти люди уже давно хотели услышать именно это именно от меня», – так было в романе. В действительности большинство смотрело на Писателя с выражением «Не учи отца кашлять». Кто-то из выступивших следом разделял романтический настрой Писателя и считал соседнюю страну образцом для подражания. Другие выражались скептически, некоторые – почти агрессивно. Молодой Поэт в основном отмалчивался.

Подошла моя очередь.

– Меня однажды тронули твои стихи, – сказал я Писателю, – из-за их сочувствия к тем, кто не вписался в виражи истории. А теперь ты хочешь, чтобы мы порадовались, что у вас, как ты говоришь, молодые, умные, красивые победили старых, некрасивых и глупых.

– Ну, молодые – это метафора, – парировал Писатель. Я стал говорить, что опасное дело – создавать образ врага. Тот, кто все время борется с драконом, в конце концов становится на него похожим.

– Андрей, – прервал меня Писатель, – ты бываешь в наших краях, ты хоть раз сталкивался с враждебным отношением к себе?

– Дело писателя – текст, – ответил я.

– Ну, приведи хоть один пример.

Он прямиком, сознательно или бессознательно, двигался к тому, о чем я предупредил его перед выходом из дома.

– Например, у меня есть книга твоих эссе, а в ней пара страниц о диких кочевниках Великой Степи, которые умеют лишь выжечь и разрушить все на своем пути. Об этих кочевниках с Востока лет шестьдесят назад уже писал один немецкий писатель и доктор, тот, что при слове культура хватался за пистолет. Дело шло к ночи, и я не стал произносить вслух имя этого немецкого доктора.