Последняя среда - Михаил Ромм

Общественное движение в поддержку авторов некоммерческой литературы представляет:

проект

Последняя среда

Книга первая

Составление – Андрей Пустогаров

Предисловие

"Последняя среда" – название московского литературного клуба, собрания которого проходят в последнюю среду каждого месяца. Из стихов, звучавших на его вечерах, сложился этот сборник.

Сборник стихотворений "Последняя среда" – одна из составляющих литературного проекта, инициаторами которого стали клуб "Последняя среда", оргкомитет премии "Живая литература", издательство " Э.РА" и литературный сайт Гуманитарного фонда "Подводная лодка".

Проект этот ставит своей целью преодолеть бессодержательность и клишированность, господствующие в современной русской литературе. Он направлен на создание альтернативной независимой среды, которая стимулирует появление произведений, обладающих содержательной новизной, способных доставить читателю эстетическое удовольствие и поддержать в нем надежду.

На фоне общего кризиса культуры (в том числе гуманитарных наук и естествознания) задача эта представляется инициаторам проекта более чем своевременной.

В качестве комментария к стихам добавлены ответы авторов на следующие вопросы:

1. Что, помимо простого желания опубликоваться, побудило Вас принять участие в этом сборнике?

2. Чем, на Ваш взгляд, этот сборник отличается от других изданий подобного рода?

3. Как Вы оцениваете сегодняшнюю ситуацию в русской литературе?

А также статья Михаила Ромма.

Николай Аферов

* * *

Эта одинокая река

Ни во что не ставит берега.

По весне ударится в разлив,

Лето – сохнет, мели оголив.

Средь суровой северной зимы,

Когда в ямы прячутся сомы,

Выползала темная вода

На простор заснеженного льда.

И никто не мог уверен быть,

Где в ней мера и откуда прыть.

Видел я ее издалека.

Так себе, обычная река...

* * *

Листопад – слова на ветер,

Не поймешь – не повторят.

Лишь калитка скрипом петель

Ветру вторит все подряд.

Если в дом никто не ходит,

Он один ее поймет.

Он один ее заводит —

То отпустит, то прижмет...

* * *

За долгую снежную зиму

Три дворника в нашем дворе

Сорвали лопатами спину.

Последний пропал в январе.

Повсюду глубокие тропы,

И двор наш заснеженно-тих.

И кажется: это – окопы,

И дворники заняли их.

* * *

Дворник – это от Бога.

Дворик – это судьба.

Листопад – это много,

Снег – и вовсе труба.

Мы – всего лишь эстеты

В смене года времен,

По погоде одеты,

Нам не писан закон.

Под снежком улыбаться,

По листочкам гулять.

То, чем нам любоваться, —

Им еще убирать.

* * *

Говорят, здесь – злые бабы

И священник «голубой».

Мне ходить сюда пора бы,

Как к себе домой.

Обгрызая заусенцы,

В храме не плюют.

Христианские младенцы

Кровь Еврея пьют.

А еще кусками плоти

Заедают натощак.

Боже мой! Как вы живете!

Хорошо-то как!

* * *

Редкий случай – слушать дождь

В деревенском доме,

По дорогам не пройдешь,

Телевизор сломан.

Как зарядит дня на три

В стекла и по крыше,

От зари и до зари

Только он и слышен.

* * *

Когда еще по Волге пароходы

Колесные ходили – шлеп да шлеп,

И расклешенные штаны последней моды

Мели суглинок юрьевецких троп,

Когда на танцах пели под гитары,

И пары танцевали под оркестр, —

Работали приемы стеклотары,

И тут, и там полно укромных мест

Распить ноль семь, и фабрика гудела

На Первомай, – нарядные, с детьми

Спешили семьи к проходной, и пела

Людмила Зыкина в динамиках с семи:

«Издалека долго

Течет река Волга,

А мне – семнадцать лет...»

Уже тогда с ухмылкой туповатой

Я понимал – все кончится когда-то.

Все кончилось, и высохло весло.

И всем сполна – по первое число.

Сергей Долгов

* * *

Мне так легко начать

В классическом размере,

Зачем еще молчать

И повторять потери

Очередного дня,

Ни слова не храня?

Я начинаю снова,

За словом ставлю слово,

Ну, разом, словеса,

Тяните в небеса!

Но что-то не хотят,

Подбросил – не летят.

И только две строки,

Мешавшиеся прежде,

Не подают руки,

Но подают надежды.

* * *

Как долго копятся стихи,

Готовя голос к песне,

Они становятся легки

Почти уже на пенсии.

А там, как будто ни о чем,

Разбитые параличом,

И мудрость оказалась

Беспомощной, как старость.

* * *

Я уезжаю надолго

И по старинному чувству,

По ощущению долга

Я возвращаю искусству

Может, и вправду не густо,

Может быть, самую малость

Вечно того же искусства,

Чтобы оно не кончалось.

Я уезжаю надолго,

Не ожидаю восторга,

Просто, на память строка

Родине издалека.

Не получилось умней —

Хочется жить изначальней,

Перед рассветом – светлей,

Перед закатом – печальней.

За пеленою туманов,

За чередою обманов,

За облаками – река

Пересекает века.

Может быть, там не найду,

Дважды, совсем выпадая,

Злых унижений в аду

И богадельного рая.

* * *

Майе Карапетян

Держу в горсти, в ладошке

Сырой земли немножко,

Доверчиво растет

Ромашка и цветет

В руке, вот этой, верьте:

Нет абсолютной смерти.

Последняя среда

Пустогарову. Ромму. Ракитской

Слегка стихотворение

На сквозняке знобит:

Чужое измерение

В любой строке сквозит,

И как бы ни был занят,

Забит земной эфир,

Он постоянно нанят

В потусторонний мир.

Не спутник, не мобильный,

Не замогильный мир,

А путник и старинный,

Как у Платона, пир.

И круговая чаша

Пошла от губ к губам,

Как благодарность наша

Языческим богам.

* * *

Недолго и неспешно

И, слава Богу, грешно

Проходит жизнь страны,

В которой мы равны.

Не олигархи, крыши,

Разборки: чья, бля, выше,

Другая правит страсть:

Власть, чтобы честно красть.

Контрольный выстрел, и тогда

Невыспавшаяся звезда

Над ледяною веткой

Становится соседкой.

Неравенство умерших – вздор,

Отставить этот разговор.

Я не служил, и нет привычки

Делить на звезды и на лычки.

* * *

В январе звезды разного цвета,

Всех других удивительней эта,

Зеленеет звезда, и не страшно,

Даже если всегда безучастно,

Безучастно, почти без труда,

Ясно-ясно сияет звезда.

Пожелай мне, страна, доброй ночи,

Если прежде братва не замочит.

* * *

маме

Когда вовсю октябрь

Теряет чувство меры,

Мне протянули ямб,

Как яблоко от Евы.

И начал ворожить

И дорожить словами,

И стал иначе жить,

Сверяясь с небесами.

Стремясь, чтоб строчка под рукой

Плыла, как ива над рекой,

А если – ночка с месяцем,

Такая строчка светится.

И каждое словечко,

Как будто Богу свечка.

И рифма: мой трофей,

Отобранный у фей.

И то, что обожал

Единственно не зря,

Бесплатно, как пожар —

Вечерняя заря.

И неба синева

Вошла в стихотворение,

Даруя не слова,

Не славу – удивление.

* * *

Проклятье – не любить,

Как не писать стихи.

Я не сумею жить

Без этих двух стихий.

Когда бы вдруг смогли

Совпасть две лучших страсти,

Как в Вифлеем бы шли,

С дарами, видеть: счастье.

* * *

Мне хорошо на удивление,

Хотя всего, что есть у ночки:

Бесцеремонное храпение,

Сопровождающее строчки.

Ты нагло, безмятежно спишь.

Мне нравится... на самом деле.

Не потому, что ты храпишь,

А что храпишь в моей постели.

* * *

Не всякая рифма – в строку,

Не всякая жизнь дорога,

Не всякую мысль берегу —

Приблудная, издалека.

Такую нельзя любить,

С такой можно только пить,

Которая хуже отравы,

Которая вам – для расправы.

Андрей Пустогаров

* * *

я родился в Вифлееме в пещере

по дороге в Египет

сколько веры

было в моем крике кашле и сипе

я терял в стружке деревянных

солдатиков

и глиняных птичек

ой мой край желтолицых лунатиков

лихорадок убийц истеричек

и в колосьях я ловил отголоски

рядом сроки второго Исхода

но я гладко любил строгать доски

и дожил до тридцать третьего года

и пришел человек из пустыни

говорил кто ест саранчу тот спасется

мне послышалось к Отцу иди сыне