Небеса подождут - Келли Тейлор

— Извини, — спохватился Боб и принялся снова рыться в карманах. — Вот это может помочь.

Он протянул мне темные очки. Они были похожи на такие, какие бы в семидесятых мог напялить Элтон Джон,[6] но я подавила в себе желание позвонить в «Полицию моды»[7] и поспешно надела очки. Вокруг меня все сразу же потемнело, и я заморгала, как умалишенный верблюд посреди песчаной бури.

Комната оказалась больше, чем я подумала сначала. Высокий сводчатый потолок украшала резьба, изображающая растения, людей и животных. Пол был паркетный — темный, отполированный. В центре комнаты находился широкий стол красного дерева, по обе стороны от которого стояли стулья в стиле эпохи королевы Анны. Боб уже успел занять один из этих стульев и сидел лицом ко мне.

Он улыбнулся.

— Садись, Люси. Давай поболтаем.

Я осторожно опустилась на свободный стол, страшась того, что он превратится в какую-нибудь знаменитость и завопит на меня: «А ну, слезь с меня, толстозадая!»

— Это сон, Боб? — спросила я, решившись забраться на стул с ногами, поскольку ни в кого он и не подумал превращаться.

Боб покачал головой.

— Каково твое последнее воспоминание?

— Я забралась на стремянку, чтобы достать с чердака подарок для Дэна, — скороговоркой протараторила я. — А потом упала и ударилась головой. — Я сделала вдох. — Я без сознания, да?

Боб снова покачал головой.

— Нет, я точно без сознания, — возразила я. — Я в больнице, я в коме, и Дэн стоит рядом со мной и напевает «My Heart Will Go On»[8] — ну, эту песню из репертуара Селин Дион,[9] чтобы я услышала и открыла глаза. Только он там меняет слова и вместо «сердце» поет «пердце» — это он намекает на наше первое свидание, когда я…

— Люси?

— Да, Боб.

— Ты не проснешься.

— Проснусь.

— Нет.

— Да.

— Люси, — прошептал Боб, наклонившись к столу, — ты мертва.

— Ну все, Боб, — решительно заявила я, — я ухожу. — Я встала и направилась к двери. — Я скажу Дэну, что люблю его, и попрошу прощения за то, что устроила скандал, и еще скажу, что не могу дождаться завтрашней свадьбы, и…

Я потянула дверь на себя. Снаружи клубилась серая толпа.

— Очнись, Люси, — сказала я себе и сильно ущипнула собственную руку.

Боли я не ощутила вовсе. Тогда я залепила себе увесистую пощечину. Что же со мной происходит? Почему я ничего не почувствовала?

— Люси, — окликнул меня Боб. — Пожалуйста, вернись.

Я побрела обратно. Подойдя к столу, я изо всех сил вцепилась в спинку стула.

— Пожалуйста, помоги мне проснуться, Боб. Я не могу сама это сделать.

Боб встал, одернул пиджак и пошел ко мне. Его губы тронула полуулыбка, а брови он при этом свел на переносице.

— Ты никогда не проснешься, Люси, — сказал он. — Это чистилище — пространство между землей и небесами. Боюсь, ты вправду умерла.

— Чистилище? — попыталась пошутить я. — Это что, новый ночной клуб?

А потом все почернело.

ГЛАВА 4

Для человека маленького роста Боб оказался на удивление сильным. Он подхватил меня, когда я начала сползать на пол, и удержал. Он был теплым, как только что заполненная горячей водой грелка, и чем дольше он меня держал, тем спокойнее мне становилось. Когда он медленно опустил меня на стул, я успела расслабиться так, словно в одиночку выпила бутылку вина (и, что характерно, меня даже не подташнивало).

— Все хорошо, Люси? — спросил Боб.

Я кивнула. Я умерла — и, по идее, мне должно было стать просто дико страшно. А я чувствовала себя так, словно плыла на облаке под теплым солнышком в окружении толстячков-херувимов, обмахивающих меня крылышками.

Я проследила взглядом за Бобом. Он вернулся к своему стулу, сел и открыл большую толстую книгу, лежавшую на столе. Он принялся перелистывать страницы, перед каждой слюнявя толстенький указательный палец.

— Я попаду в ад? — спросила я заплетающимся языком. — Я не собиралась воровать те сережки в «H&M».[10] Они случайно упали мне в сумку.

Боб рассмеялся.

— Нет, Люси, ты не попадешь в ад. Ты оказалась в чистилище, потому что не была готова умереть.

«Вот оно что!» — подумала я, но вслух ничего не сказала — слишком сильно эти слова меня испугали.

— Итак, — продолжал Боб, скользя кончиком пальца по листу. — Ты — Люси Браун, двадцати восьми лет от роду, единственное дитя покойных Джудит и Малкольма Браун.

Когда он назвал имена моих родителей, меня словно бы током ударило. О, боже… Мама… Папа…

Я их не видела с тех пор, как мне исполнилось двадцать два. Я приехала домой из университета на пасхальные каникулы и обиделась на мать с отцом, потому что они собирались в отпуск на Родос без меня. Надвигались треклятые выпускные экзамены, и мне предстояло прожить две недели в одиночестве — вернее, в обществе кошки и учебника по экспериментальной психологии. Даже Дэна не было, чтобы он отвлек меня от себя самой. Он остался в Манчестере, где учился и подрабатывал на полставки официантом. Родители провели со мной всего два дня. А потом уложили чемоданы и уехали. Когда машина тронулась по подъездной дорожке, мама высунулась из окошка.

«Скоро увидимся, Луби-Лу![11] — прокричала она. — Мы тебя любим!»

А потом в коттедж явились два офицера полиции, чтобы оповестить меня о случившемся. Женщина-полисмен усадила меня на стул и сказала: «Мне так жаль», — а ее напарник звякал чашками на кухне — готовил чай. На извилистой горной дороге случилась авария, так мне сказала женщина-полисмен. Всего на четвертый день отпуска.

Последующие две недели помнились мне, как в тумане. В Брайтон приехал Дэн, чтобы побыть со мной, и я осознавала только его руки, обнимавшие меня, и его тихий голос, что-то шептавший мне на ухо. Гибель родителей опустошила меня. Мне казалось, что моя жизнь разбита и что уже ничего невозможно исправить, но Дэн каждую ночь обнимал меня и говорил, что никогда меня не покинет. И я поверила, что мы всегда будем вместе. Я никак не думала, что один из нас умрет до того, как мы состаримся и поседеем.

— Люси, — сказал Боб. Его тихий голос ворвался в мои мысли. — Люси, с тобой все хорошо? Хочешь сделать перерыв?

Я прижала ладони к щекам, мокрым от слез.

— Где они? — спросила я, чувствуя, как ком сдавливает горло. — Где мои мама и папа?

— Они в раю, — негромко ответил Боб.

Я резко выпрямилась и наклонилась к столу.

— Я могу их увидеть? Могу с ними поговорить?

— Могла бы, — кивнул Боб, — но сначала ты должна принять решение.

— Какое решение?

Боб отвел глаза и провел ладонями по лысине.

— Ты должна сделать выбор — между родителями и Дэном.

— Что значит «выбор»? — спросила я, вскочив со стула. Все мое спокойствие как ветром сдуло.

Боб поморщился и поправил галстук.

— Пожалуй, тебе лучше пойти со мной.

Я бросилась за ним, а он зашагал к двери, расположенной напротив той, через которую мы вошли в комнату. Значит, я могла вновь увидеть Дэна. Но как? Может быть, я была не окончательно мертва и Боб мог взмахнуть магическим жезлом и вернуть меня к жизни? Наверное, именно поэтому я пока не оказалась в раю и не встретилась с отцом и матерью. А может быть, Боб мог волшебным образом вернуть Дэна домой, чтобы он меня реанимировал? Я бы тогда открыла глаза, а он сказал бы: «Слава богу. О, Люси, я уже думал, что потерял тебя». А потом мы бы с ним поцеловались и поженились бы, и потом жили бы долго и счастливо. Все было бы хорошо.

Я затаила дыхание. Боб повернул ключ в замочной скважине. Что же за этой дверью: Лондон? Моя улица? Моя квартира? Больничный потолок? Створки дверей со скрипом открылись.

— Вот, — сказал Боб, слегка склонив голову и разведя руками, — твои варианты.

У меня сердце ушло в пятки. Передо мной находились два серых эскалатора. Над одним горела табличка «Вверх», над другим — «Вниз». Ступени того эскалатора, который вел наверх, терялись в сером облаке над головой, а под эскалатором, везущим вниз, расползался зеленый туман.

Боб указал на тот эскалатор, который доставил бы меня наверх.

— Этот, — сказал он, — доставит тебя в рай, где тебя ждут родители.

Я ахнула. Не сдержалась. Просто не верилось, что прямо там, на вершине эскалатора, меня ждут мама с папой. Я попыталась сглотнуть ком, сдавивший горло. «Только не плакать!» — мысленно приказала себе я.

— А этот? — спросила я, указав на эскалатор, ведущий вниз. — Если я выберу этот?

— Этот вернет тебя на землю.

Я была права. На самом деле я еще не умерла. Я просто оказалась на какой-то дикой промежуточной станции. Я уставилась на эскалатор, ведущий вверх, и сердце дрогнуло в груди, когда я представила себе ожидающих меня маму с папой, их прекрасные любящие лица, их улыбки, протянутые ко мне руки. Чего бы я только не отдала за медвежьи объятия моего высокого, такого сильного отца и за то, чтобы прижаться в маме и вдохнуть аромат лака для волос L’Oreal и духов J’adore Кристиана Диора. Только три человека в мире вызывали у меня чувство, что я защищена и любима, а меня просили сделать выбор между ними. И как же, проклятье, я могла это сделать?