Десять дней. Хроника начала войны - Александр Альберт

– Немного, метров семьсот, товарищ командир!

Пора, решил Курт. Ускорив шаг, он догнал бойца и сзади, отработанным ударом, рубанул его ребром ладони в беззащитную шею. Боец упал мешком, беззвучно, фраза оборвалась на середине слова. Курт оттащил тело за ближайший куст, не проверяя – жив? Мёртв? Все равно они все скоро будут мертвецами.

Он свернул с тропинки и, сверяясь с компасом, быстрым шагом пошел на восток, к основной группе. Ближайшая цель – пересечь границу и выйти на связь. Он взглянул на часы – без двадцати минут два. Через полтора часа начнется великий и, без сомнения, победоносный поход.

Михалыч, переживая услышанное от старшего лейтенанта, с досадой вспомнил, что не проверил у него документы. Впрочем, что из того, что не проверил – на заставе проверят!

Спать не хотелось, он вышел на воздух, поднялся из траншеи. Стояла тишина. Где-то на той стороне, прокричала лесная птица. Близко, бесшумно пролетела сова или филин – он определил по крупной голове. Зарево на востоке было явственным, невидимое солнце окрасило золотом нижние кромки висящих над горизонтом лёгких облаков. На западе было темно.

Михалыч пошел вдоль дота, вырытых траншей, навстречу бойцам своего отделения. Встретился с первой парой, переговорил – всё было спокойно. По виду бойцов, по шепоту, которым они докладывали, было видно, что они тоже взволнованы.

Течение времени замедлилось, секунды тянулись и тянулись. Михалыч выругался, сплюнул три раза через левое плечо, отгоняя тревожное наваждение, прибавил шаг и быстро пошел вперёд, к следующим парам бойцов. Взглянул на часы, приблизив их к глазам, – было без пяти минут три часа утра. Саша Брынцев и Гнат Шешеня вполголоса ругались. Михалыч оборвал: – Тихо! – и прошел дальше. Бойцы повернули вслед смутно белевшие лица, но ничего не сказали.

– Хорошие ребята! – про себя подумал сержант.

Невысокий, плотно сбитый, всегда аккуратный, Александр Афанасьевич Брынцев, был родом из смоленского села Дегонка, сыном кузнеца, одним из трёх братьев в многодетной семье, в которой, помимо них, было ещё две сестры. Профессия отца наложила отпечаток – он был влюблён в технику, мог часами что-то мастерить. Успев до призыва поработать в колхозе трактористом, он полюбил эту машину, на службе не мог отвести глаз от танков. Саше или Шурке (его называли и так и этак) нравилась военная служба, он с удовольствием исполнял приказания и Михалыч был уверен, что Саша станет командиром, причем танковым командиром. Старший брат Саши служил на Черноморском флоте на линкоре «Парижская коммуна», был главным старшиной.

Сам сержант о военной службе не мечтал. Сержантом сделали только потому, что он имел образование, да и был старше всех. Все мысли его были направлены только на одно – отслужить действительную и вернуться в родную школу, в родное село, поняньчить лобастого мальчишку, обнять молодую жену.

Гнат Шешеня был из местных. Сын священника, достаточно образованный, воспитанный в католической буржуазной Польше, он никак не мог согласиться с отменой частной собственности, не принимал обобществления, образования колхозов. На этой почве у него и происходили стычки с сослуживцами. И если остальные ребята в споры особенно и не вступали, то Саша Брынцев спорил до хрипоты, доказывая преимущества коллективного труда. До призыва он работал секретарём сельсовета, был одним из первых комсомольцев. Идеи коммунизма, изложенные в упрощённой форме агитаторами, он всецело разделял, даже несмотря на фактическое раскулачивание отца.

Непонятно, как Шешеню не зачистили органы за его позицию, и старшина был рад, что в его отделении не нашлось стукача.

Однако! Последней пары бойцов не было видно, хотя сержант прошел почти до конца маршрута. Он собирался уже окликнуть, когда заметил их спрятавшимися за кустами, внимательно наблюдавшими за чем-то, что происходило за пределами патрулируемой зоны. Он пригнулся, тихо, крадучись, подошел к ребятам. Они его не слышали, всё так же сосредоточенно высматривали что-то впереди.

– Что там такое? – шепотом спросил сержант.

Ребята вздрогнули, разом повернули к нему лица.

– Товарищ сержант, смотрите! – Яша Бунякин, старший наряда, показал на что-то впереди. Михалыч опустился на корточки и вгляделся в полусумрак.

Туман оседал на землю, пеленой закрывая траву, мелкий кустарник, доходя до уровня груди человека. Сначала он ничего не увидел. Шепотом спросил:

– Где?

Яша рукой показал вперёд, на прогалину между деревьями, метрах в двухстах впереди. Сержант вгляделся – ничего! Вдруг из молока тумана возникла голова, горб вещмешка, ствол винтовки за спиной. Кто-то перебегал прогалину, направляясь на нашу сторону. Вот ещё одна фигура, вот ещё. Высокий человек, в кепке, приостановился на три – четыре секунды, огляделся. Михалычу показалось, что он заметил их, затаившихся. Машинально пригнул голову, снова выглянул – на прогалине никого не было.

Минуту, две, три, не мигая, вглядывался, но никого больше не было.

– Докладывай! – шепотом приказал Яше.

– Товарищ сержант, сначала было тихо, потом вроде ветка сухая стрельнула, а потом Ваня Денисов говорит – Смотри, люди какие-то! – мы и залегли. Их человек двадцать прошло, мы их сначала считали, а потом сбились, они по двое, по трое перебегали.

– Раззявы вы! Надо было одному остаться наблюдать, а одному ко мне бежать, доложить!

– Так страшно же одному! Было бы ружьё какое…, – начал оправдываться Яша.

– Ладно, сидите тихо! – Михалыч посмотрел на часы – начало четвертого по местному времени, собираясь уходить.

Вдруг там, на тёмной стороне, послышался знакомый завывающий гул немецкого бомбардировщика. Через секунды к нему присоединились новые гулы, потом все слилось в непрерывное завывание. Самолёты летели севернее, километрах в пяти, летели на нашу сторону. И вдруг вздрогнула земля, перекрывая все звуки, раздалась канонада. Десятки орудий северо-восточнее, в десятке километров, одновременно выстрелили, потом громыхнули взрывы.

Сердце сжалось, окаменело.

Всё! Это война! Он взглянул на часы – три двадцать по берлинскому времени.

Генерал Гудериан, командующий второй танковой группой вермахта, стоял на наблюдательной вышке, расположенной южнее местечка Бохукалы, в 15-ти километрах северо-западнее Бреста, на которую он прибыл в 3 часа 10 минут. В 3-15 началась немецкая артподготовка, через 25 минут над головой пролетели пикировщики, нанося удары по заранее разведанным целям вблизи границы.

Через час после налёта началась переправа передовых частей 17-й и 18-й танковых дивизий, ещё через полчаса первые танки 18-й танковой дивизии, переправившись, двинулись на восток.

Всё шло по плану, без срывов и неожиданностей.

В 3 часа 07 минут в Генштаб Красной Армии по высокочастотной связи – ВЧ – позвонил командующий Черноморским флотом адмирал Октябрьский, сообщивший, что посты наблюдения, оповещения и связи флота докладывают о приближении к Севастополю со стороны моря большого количества самолётов и попросил разрешения встретить их огнём. Разрешение, после переговоров с Тимошенко, было получено.

В 3 часа 30 минут начальник штаба Западного особого округа генерал Климовских доложил о налёте немецких бомбардировщиков на города Белоруссии.

В 3 часа 40 минут о налёте на города Прибалтики доложил командующий Прибалтийским округом генерал-полковник Кузнецов.

Тимошенко приказал Жукову звонить Сталину. Начальник охраны вождя Власик возмутился:

– Как, сейчас? Товарищ Сталин спит!

После объяснения, что немецкие самолёты бомбят наши города, к трубке подошёл Сталин. Выслушав доклад, после недолгого молчания, приказал прибыть к нему вместе с Тимошенко. Жуков услышал, как Сталин, не отнимая от уха трубки, приказал Власику вызвать всех членов Политбюро.

В 3 часа 15 минут рядовой второго взвода 13-й роты 67-го полка 3-ей пехотной дивизии Эккенхард Маурер после того, как грохнули первые залпы, вслух сказал:

– Это конец Германии!

Командир взвода Вагенау, которому доложили о неосторожном высказывании солдата, вечером написал рапорт представителю СД в полку, хотя было жалко – Маурер показал себя хорошим солдатом.

Главстаршину Николая Брынцева, как и остальных из экипажа линкора «Парижская коммуна», поднял с койки ревун боевой тревоги в два часа пятьдесят минут 22 июня. Через три минуты, прихватив противогаз, он занял место наводчика зенитной батареи линейного корабля, стоявшего в акватории Северной бухты Севастополя. Комендоры, подчиняясь командам командира батареи лейтенанта Лыкова, сноровисто готовили к стрельбе 37-ми миллиметровые пушки. Через шесть минут с момента объявления боевой тревоги Лыков доложил командиру БЧ-2 капитан-лейтенанту Стрелецкому о готовности к отражению нападения воздушных целей и получил вводную – с курсового угла 120 градусов со стороны моря к базе приближается группа самолётов.